Поиск по творчеству и критике
Cлово "OUTRAGE"
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 126кб.
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: ряда крупных лирических стихотворений. Среди них имеется еще одна историческая элегия — «Андрей Шенье», написанная летом. Элегию эту Пушкин ценил очень высоко. Написал он ее, вероятно, вскоре после того как подготовил к печати свой сборник стихотворений, так как в первоначальном оглавлении этого сборника ее нет, а появляется она только в окончательном составе сборника. Когда Пушкин узнал о смерти Александра I, он писал П. А. Плетневу (4—6 декабря 1825 г.): «Душа! я пророк, ей-богу, пророк! Я „Андрея Шенье“ велю напечатать церковными буквами во имя отца и сына» ... Об иносказательном смысле стихотворения он писал еще раньше П. А. Вяземскому (13 июля 1825 г.): «Читал ли ты моего „А. Шенье в темнице“? Суди о нем, как езуит — по намерению». Итак, Пушкин не скрывал аллегорического смысла данной элегии. По указанной им связи со смертью Александра I вскрывается и смысл «намерения». В самом деле, нетрудно угадать, что в А. Шенье, заключенном в тюрьму и приговоренном к казни, Пушкин изобразил самого себя. В связи с этим перемещены и исторические оценки. А. Шенье, занимавший правый фланг в общественном мнении якобинской диктатуры, здесь изображен как защитник прав...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: неприятно, ибо невольно принужден будешь употребить то же оружие. — Вооружимся же против его нетерпеливости хладнокровным терпением: я заметил, что это средство очень действительно. Что отвечать на статью, в которой нет ни одного прямого опровержения и которая еще менее заключает в себе мыслей, чем первый «Разговор» того же автора? — Будем, однако, выписывать слова его *2 и отмечать их двумя запятыми; ответы будут следовать сами собою. 1) “С некоторого времени мистификации вошли в моду в кругу нашей литературы, и бедные читатели... не знают, кому и чему верить”. Ответ . — Чему верить? — Истине! — Кому? Всякому, кто говорит правду. Знаю, что в наше время имя заранее иногда предваряет, в чью пользу должен объявить себя читатель; но в таком случае оно нередко вводит его в заблуждение! — Прошли те времена, когда говорили: «Amicus Plato, amicus Aristoteles; sed magis amica veritas!» *3 — Между тем, что называет князь Вяземский мистификациями ? — Неужели говорить правду в глаза есть...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: 22) 1825 г. Из Михайловского в Петербург. (Черновое) Des propos inconsidérés, des vers satiriques me firent remarquer dans le public, le bruit se répandit que j’avais été traduit et fouetté à la chancellerie secrète. Je fus le dernier à apprendre ce bruit qui était devenu général, je me vis flétri dans l’opinion, je suis découragé — je me battais, j’avais 20 ans en 1820 — je délibérais si je ne ferais pas bien de me suicider ou d’assassiner — V. Dans le l-er cas je ne faisais qu’assurer un bruit qui me déshonorait, en l’autre je ne me vengeais pas puisqu’il n’y avait pas d’outrage, je commettais un crime, je sacrifiais à l’opinion d’un public que je méprise un homme auquel tenait tout et talent dont j’avais été l’admirateur involontaire. Telles furent mes réflexions. Je les communiquais à un ami qui fut parfaitement de mon avis. Il me conseilla des démarches de justification envers l’autorité — j’en sentis l’inutilité. Je résolus de mettre tant d’indécence, de jactance dans mes discours et mes écrits qu’enfin l’autorité soit obligé de me traiter en criminel — j’espérais la Sibérie ou la forteresse comme réhabilitation. La conduite magnanime, libérale de l’autorité me toucha profondément, en déracinant entièrement une ridicule calomnie. Depuis jusqu’à ma disgrâce s’il m’est quelquefois échappé des plaintes contre un ordre de choses reçu, si quelquefois je m’abandonnais à de jeunes déclamations, je suis...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: Европы»: они отклонены признанием сочинителя «Второго разговора», что он им вымышлен. Вторым побуждением моим было принудить сочинителя-анонима к молчанию или объявлению своего имени. Он избрал труднейшее из двух предстоящих средств: жертва достаточная! Без сомнения, нелегко было решиться сочинителю «Второго разговора» и «Ответа» приписать к двум последним произведениям своим прозаическим (здесь говорю уже чисто и буквально о его прозе) имя, почтенное у нас как в государственном, так и в литературном отношении, — имя, которое обязывает преемника его носить оное с достоинством и честью. Наконец, сочинитель, бывший г-н N, что ныне Михаил Дмитриев, сознается в Post-scriptum перед читателями своими (в числе коих и я по несчастию своему), что он был не прав в некоторых свежих выражениях. Мне нужно было обличить безыменного сочинителя, который заставлял меня будто бы говорить не так, как я говорить привык, и будто бы слушать то, чего я слушать не должен. И я достиг своей цели. Повторяю уже сказанное мною; но в этом заключается вся сущность дела: издатель книги названной есть имя личное, точно так же, как автор книги определенной, как хозяин дома означенного; и так вводить перед публикою человека известного и определенного в разговор небывалый и несбыточный есть злоупотребление нетерпимое и преступающее за границы дозволенного. Границы полемических монологов гораздо пространнее, и потому не останавливаю сочинителя «Ответа» в новом его похождении. Преимущества писателей, ему подобных, известны; известно также и право человека, себя уважающего. Он не обязан входить в полемическую распрю, в которой и самая победа его не обещает ему ни чести, ни удовольствия. Вследствие сего, крепкий собственным убеждением и мнением людей, на коих с гордою доверенностию указать могу перед лицом отечества, я вправе, я в обязанности не дорожить...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: спрашивали, зачем не возражал он никогда на критики. Критики не понимают меня, отвечал он, а я не понимаю моих критиков. Если будем судиться перед публикою, вероятно, и она нас не поймет. Это напоминает старинную эпиграмму: Глухой глухого звал к суду судьи глухого, Глухой кричал: моя им сведена корова. Помилуй, возопил глухой тому в ответ, Сей пустошью владел еще покойный дед. Судья решил: Почто ж идти вам брат на брата: Не тот и не другой, а девка виновата. Можно не удостаивать ответом своих критиков (как аристократически говорит сам о себе издатель «Истории русского народа»), когда нападения суть чисто литературные и вредят разве одной продаже разбраненной книги. Но из уважения к себе не должно по лености или добродушию оставлять без внимания оскорбительные личности и клеветы, ныне, к несчастию, слишком обыкновенные. Публика не заслуживает такого неуважения. Если в течение 16-летней авторской жизни я никогда не отвечал ни на одну критику (не говорю уж о ругательствах), то сие происходило, конечно, не из презрения. Состояние критики само по себе показывает степень образованности всей литературы вообще. Если приговоры журналов наших достаточны для нас, то из сего следует, что мы не имеем еще нужды ни в Шлегелях, ни даже в Лагарпах. Презирать критику значит презирать публику (чего боже сохрани). Как наша словесность с гордостию может выставить перед Европою Историю Карамзина, несколько од, несколько басен, пэан 12 года Жуковского, перевод Илиады, несколько цветов элегической поэзии,— так и наша критика может представить несколько отдельных статей, исполненных светлых мыслей и важного остроумия. Но они являлись отдельно, в расстоянии одна от...
Входимость: 1. Размер: 126кб.
Часть текста: значит не только присоединить еще одно имя к тем именам, которые так или иначе связаны с Пушкиным; это значит назвать того, по чьим следам шел Пушкин по собственному его признанию; это значит, наконец, определить ту литературную и идейную среду, в которой возникла пушкинская ода. Именно в данном случае можно говорить о влиянии, не боясь многозначности этого слова, так как влияние это осознано и признано самим поэтом. Более двадцати лет тому назад в краткой заметке я коснулся вопроса о том, кого именно Пушкин имел в виду под перифрастической формулой «возвышенный галл». 1 Тогда мною было названо имя Экушара Лебрена вместо традиционного имени Андре Шенье. Краткость заметки и ее задача (раскрытие смысла пометы на одной из старых копий «Вольности») не позволили тогда полностью развернуть проблему, а потому вопрос считается до сего времени окончательно не решенным. Во многих изданиях комментаторы попрежнему упоминают, в связи с этими стихами Пушкина, имя Андре Шенье. 2 Делались попытки расшифровать слова Пушкина иначе, выдвигались другие имена в роли вдохновителя Пушкина. Поэтому необходимо к данному вопросу вернуться еще раз и привести в известность все материалы, какими мы располагаем по этому поводу. Прежде всего, обратимся к точному тексту оды Пушкина и постараемся уяснить реальное содержание его слов. Обращаясь к «грозе царей, свободы гордой певице» (т. е. к «музе вольности», поэзии свободы), Пушкин пишет: Открой мне благородный след Того возвышенного галла, Кому сама средь славных бед Ты гимны смелые внушала. Питомцы ветреной Судьбы, Тираны мира! трепещите! А вы мужайтесь и...
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Часть текста: и бытовых проявлений эпохи. 1835—1836 гг. датируются в Большом академическом издании заметки Пушкина, объединенные общим названием «Table-talk» («Застольные беседы»). В подборке «Table-talk» содержится несколько типов записей: анекдоты исторические, анекдоты современные, портреты современников, записи автобиографического характера и заметки, близкие по жанру тем, которые сам Пушкин, печатая их в «Северных цветах» на 1828 г., определил как «Отрывки из писем, мысли и замечания». Принято считать, что название «Table-talk» подсказано незадолго до того вышедшей книгой английского поэта С. -Т. Кольриджа, которую Пушкин купил 17 июля 1835 г. 1 Собственно Кольриджа нельзя назвать автором этой книги. Книга представляет собой запись бесед с ним разных лиц, аккуратно ведущуюся неким H. N. C. Составитель книги — в числе постоянных собеседников английского поэта. В предисловии он пишет: «Я знаю лучше, чем кто-либо другой, насколько эти отрывки дают неравноценное представление об исключительном очаровании и индивидуальности речи мистера Кольриджа. Но может ли быть иначе? Кто смог бы постоянно следовать за этими поворотами его пронзительных, подобных полетам стрел мыслей? Кто смог бы фиксировать эти вспышки света, этот тон пророка, которые иногда заставляли меня склоняться перед ним, как перед человеком, вдохновенным свыше ... И все же я питаю слабую надежду, что эти страницы докажут, что не все потеряно, что кое-что от мудрости, учености и красноречия бесед в обществе великого человека вырвано из забвения и обрело постоянную форму для общего употребления». 2 Задача книги — показать облик Кольриджа, обаятельного и содержательного собеседника, похожего на философов афинского Ликея («Не was to them as an old master of the Academy of Liceum», — пишет автор предисловия), с его разнообразными интересами и особенностями речи. Вопросов...