Пушкин А.С.: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "CONTRA". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 2. Размер: 60кб.

Часть текста: АВТОРА, ИЛИ РОМАН О ДВУХ КОНЦАХ [338] Роман–теодицея По замыслу Достоевского «Братья Карамазовы» — это роман–теодицея. Это значит: в нем дается оправдание бога перед лицом зла и страданий, допускаемых им в мире. По замыслу автора, роман должен был убедить читателя в необходимости интуитивной веры и смиренности духа, в преимуществе интуиции перед разумом, совести перед рассудком. Достоевский намеревался «разбить» социализм и анархизм, т. е. те направления, которые он считал порождением гуманистического атеизма. [339] Русское христианство Достоевского ни в одном художественном произведении не проявляется так монологически, как в его последнем романе. По крайней мере, тезис Бахтина о полифонизме в художественном мышлении Достоевского подтверждается в «Братьях Карамазовых» менее, чем в любом другом произведении. Никогда прежде автор не предоставлял читателю так мало свободы выбора, как в этом романе, цель которого — апофеоз свободы. Поэтому не удивительно, что послание этого романа осмысливается многими читателями таким образом: смысл мира постигается не разумом естественным, рациональным, а разумом интуитивным, верующим. Если человек полагается на свой эвклидовский, земной ум, то он отдаляется от бога, от людей и — в конечном счете — от самого себя. Существование, основывающееся на началах естественного разума, приводит — как формулирует мысль Достоевского Людольф Мюллер — к преступлению, ибо эвклидовский ум «разлагает связи, в которых живет человек, связь с отцом, с землей, с добром, с богом» [340] . Разум рациональный и разум интуитивный олицетворены в романе, с одной стороны, интеллектуальным, мыслящим по–европейски, но холодным Иваном, а с другой стороны — чувственным, но не очень проницательным Дмитрием. [341] Автор симпатизирует, как кажется, односторонне пьянчуге и забияке Дмитрию [342] , олицетворению...

Входимость: 2. Размер: 67кб.

Часть текста: [2] . В «Заметках переводчика» Набоков называет другую дату начала своей работы над пушкинским романом: «Работу над переводом „Онегина“ на английский язык я начал в 1950 г., и теперь мне пора с ним расстаться» [3] . Писатель дает представление о методе своей работы — постепенном собирании материалов, которые затем осмыслялись и вливались в текст Комментария: «В перерывах между другими работами, до России не относящимися, я находил своеобразный отдых в хождении по периферии „Онегина“, в перелистывании случайных книг, в накоплении случайных заметок. Отрывки из них, приводимые ниже, не имеют никаких притязаний на какую-либо эрудицию и, может быть, содержат сведения, давно обнародованные неведомыми авторами мною невиданных статей. Пользуясь классической интонацией, могу только сказать: мне было забавно эти заметки собирать; кому-нибудь может быть забавно их прочесть» [4] . В Предисловии к своему труду Набоков отмечает: «В своем Комментарии я попытался дать объяснения многим специфическим...

Входимость: 1. Размер: 63кб.

Часть текста: Ее не изучали, потому что почти вся она дошла до нас в небольших отрывках. На протяжении всей своей жизни Пушкин не раз начинал вести дневник и принимался за составление мемуаров. Первая из дошедших до нас дневниковая запись относится к 1815 году, последняя — к 1835. В 1821 году на основе «ежедневных записок» он начал писать свою «биографию», т. е. мемуары, но вынужден был их сжечь после декабрьского восстания («боясь замешать имена многих и умножить число жертв»). Через несколько лет после этого Пушкин вернулся к своим запискам. Эта новая попытка также прервалась: было написано введение (так называемая «Родословная Пушкиных и Ганнибаловых») и сделано несколько заготовок В результате от автобиографической прозы Пушкина до нас дошло очень немногое: отрывки «ежедневных записей», дневник 1833—1835 годов, остатки сожженных записок, заготовки для новых записок и программы неосуществленных мемуаров. Сюда же относятся отдельные памятные записи в черновых тетрадях типа календарных заметок для памяти. Одной из наиболее сложных и запутанных текстологических проблем пушкиноведения является определение состава автобиографической прозы Пушкина. Трудно найти два издания сочинений Пушкина с идентично составленными отделами автобиографической прозы. Это связано, во-первых, с фрагментарностью автобиографических записей Пушкина, с их разбросанностью по черновым тетрадям; во-вторых, с содержанием записей. Отрывки, бесспорно принадлежащие к автобиографической прозе, свидетельствуют о чрезвычайно широком диапазоне записей: интимные переживания (в ранних дневниках) сочетаются с описаниями общественных событий, литературными портретами, критическими очерками. В то же время черновые тетради...

Входимость: 1. Размер: 31кб.

Часть текста: прославляли ораторы, воспевали поэты. Василий Львович еще в Москве мог видеть офорты по рисункам М. Махаева, запечатлевшего проспекты Петербурга, его дворцы и набережные, парусные корабли; гравюры Г. Скородумова, который сумел передать будничную жизнь невских берегов. Конечно же московский стихотворец читал стихи М. В. Ломоносова, В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова, В. П. Петрова, И. Ф. Богдановича, других авторов, посвященные царственному граду. Увидя Невские прекрасные струи, Которые гласят всегда труды Петровы, Я чувства собирал и силы все мои, Чтоб имени его сплести венцы лавровы [67] — писал М. М. Херасков (его «Станс, сочиненный в Санкт-Петербурге в 1761 году» был напечатан в «Полезном увеселении» в том же году). Но одно дело — читать, другое — самому увидеть всё то, что потом, уже после смерти В. Л. Пушкина, поэтически и в то же время точно опишет его племянник в поэме «Медный всадник», — державное течение Невы, одетой в гранитные берега, богатые пристани с толпой кораблей, темно-зеленые сады, чугунный узор оград, громады дворцов и башен, монумент основателю города. И еще — дым и гром военной столицы, петербургские парады и балы. «Две столицы наши столько же непохожи между собою, как Лондон с Парижем: все в них, даже природа, различно. В Москве древние храмы, терема царские, прелестные окрестности, родовая оседлость наша. Здесь все с иголочки, с чужеземного образца, вокруг мхи, болота. Там простота, радушие, здесь утонченность, чиновность. Там более гостиных, здесь более прихожих. Петербург изумлял меня на каждом шагу. Вот чертоги северной богини, при виде их рождается благоговение. Вот основатель чудесного города, небывалый в мире гений, скачет на гордом коне. Далее величественная Нева катит сребристые струи, из мачт представляется густой лес, еще далее несколько речек, островов, взморье....

Входимость: 1. Размер: 84кб.

Часть текста: Пушкина «Тень Баркова») * Ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное. А. Пушкин. Из показаний по делу о «Гавриилиаде» Кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем? Николай I. Из резолюции на следственных документах Вопреки нашему желанию и в нарушение собственных научных планов мы вынуждены вновь обратиться к вопросу об авторстве «Тени Баркова», который (во всяком случае, для себя) полагали уже закрытым. Мы считаем, что проблема атрибуции, удовлетворительно решенная М. А. Цявловским (1996; 2002) три четверти века назад, в последние пять лет была искусственно гальванизирована. С конца 1920-х годов уверенность в пушкинском авторстве «Тени» печатно выражали П. Е. Щеголев (1928: 167—172; 1931: 26—32), Н. О. Лернер (1929а; 1929б: 47—56), В. Н. Орлов (1931: 146), Л. Б. Модзалевский (1934: 815—817, 822; 1936: 13—15, 17, 22), Ю. Н. Тынянов (1936: 538, 546), Г. И. Чулков (1938: 39), Д. Д. Благой (1950: 120, 548 примеч. 38), Л. П. Гроссман (1955: 153, 156—157), Б. В. Томашевский (1956: 39), Ю. М. Лотман (1989: 322) и другие ученые. Из разных источников мы знаем, что основные выводы Цявловского поддержали...

Входимость: 1. Размер: 27кб.

Часть текста: окружали смертный одр ее мужа и так много сделали, чтобы облегчить его последние минуты; она была рада, что уезжает, это естественно; но было бы естественным также выказать раздирающее душу волнение — и ничего подобного, даже меньше грусти, чем до тех пор! Нет, эта женщина не будет неутешной. Затем она сказала мне нечто невообразимое, нечто такое, что, по моему мнению, является ключом всего ее поведения в этой истории, того легкомыслия, той непоследовательности, которые позволили ей поставить на карту прекрасную жизнь Пушкина, даже не против чувства, но против жалкого соблазна кокетства и тщеславия; она мне сказала: «Я совсем не жалею о Петербурге; меня огорчает только разлука с Карамзиными и Вяземскими, но что до самого Петербурга, балов, праздников — это мне безразлично». О! Я окаменела от удивления, я смотрела на нее большими глазами, мне казалось, что она сошла с ума, но ничуть не бывало: она просто *бестолковая*, как всегда! Бедный, бедный Пушкин! Она его никогда не понимала. Потеряв его по своей вине, она ужасно страдала несколько дней, но сейчас горячка прошла, остается только слабость и угнетенное состояние, и то пройдет очень скоро. Обе сестры увиделись, чтобы попрощаться, вероятно навсегда, 3 и тут, наконец, Катрин хоть немного поняла несчастье, которое она должна была бы чувствовать и на своей совести; она поплакала, но до этой минуты была спокойна, весела, смеялась и всем, кто бывал у нее, говорила только о своем счастье. Вот уж чурбан и дура! Суд над Дантесом еще не окончен, говорят, что он будет разжалован, а затем выслан из России. 4 Геккерн укладывается к отъезду и сам распродает всю свою мебель,...

Входимость: 1. Размер: 126кб.

Часть текста: что, перед тем как писать письмо, – прочел стихи Лермонтова! «Февраль 20. У Лермонтова и Раевского С. А. сделан обыск („Дело о непозволительных стихах“)»[156]. Дуэль Пушкина, ее причины, к следствиям которых мы не можем привыкнуть уже столько лет – можно было размыслить уже давно, – что произошло, кто играл какую роль, – и даже без писем Дантеса к Геккерну. Да и без ряда других источников. Но мы хотели правды во что бы то ни стало и, одновременно, оставаться в неведении, стремясь не называть вещи своими именами. Нам казалось, нам станет легче, если мы, вопреки всем очевидностям, все ж «позволим себе усомниться» в чувствах Натальи Николаевны к Дантесу. Непосредственно после гибели Пушкина поэт Хомяков писал Языкову: «Одно тебе интересно будет знать – это итог: Пушкина убили непростительная ветреность его жены (кажется, только ветреность) и гадость общества петербургского». – Так вот просто. Без всяких Геккернов! Автор добавляет еще: «Сам Пушкин не оказал твердости в характере (но этого от него и ожидать было нельзя), ни тонкости, свойственной его чудному уму. Страсть никогда умна быть не может. Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбою почти благоговейной, а пристал к людям, которые его приняли из милости…»[157] Не правда ли, это совсем напоминает лермонтовское – из первой части оды?.. Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет, завистливый и душный Для сердца вольного и пламенных страстей? Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с ...

Входимость: 1. Размер: 57кб.

Часть текста: сама собою. Психология зависти, как страсти, исчерпана в монологах и репликах Сальери, а изображение и истолкование натуры и гения в лице Моцарта должно быть признано одним из самых удивительных, истинно гениальных откровений Пушкина. Единственный недочет, который можно уловить в пьесе, состоит в возможности одного недоразумения, не предотвращенного Пушкиным. Читателю может прийти в голову, будто сам Пушкин разделяет мнение Сальери, что Моцарт, как гений,-- "гуляка праздный", что его гениальность избавляет его от необходимости работать, совершенствоваться и его творчество обходится ему даром, являясь исключительно плодом какого-то "наития", какого-то непонятного чудесного "вдохновения". Собственно говоря, вся совокупность впечатлений, оставляемых в нас фигурою Моцарта, вовсе не уполномачивает нас так думать, но, с другой стороны, в пьесе нет указаний, которые бы опровергали мнение Сальери. А между тем оно совершенно ложно: гениальность есть особый тип умственного труда, а не праздности, и гений -- всегда труженик. Пушкин должен был знать это по собственному опыту. Но обратимся к вопросу о натуре гения, о его психологии, как она представлена Пушкиным в лице Моцарта и какою она...

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Часть текста: от столичной жизни, с предвиденными им пересудами, толками и нареканиями. Но так как я этого ни от нее, ни непосредственно от близких не слыхала, то утверждать не решаюсь. Два года продолжалось это добровольное изгнание, и обстоятельства так сложились, что мало отрады принесло оно ей в ее тяжком горе. Покинула она родовое гнездо беззаботным, балованным, обожаемым ребенком, а вернулась с разбитым сердцем, обремененная семьей, в постоянной заботе о насущном хлебе. Дмитрий Николаевич был человек добрый, весьма ограниченного ума, путаник в делах, которому не под силу было восстановление почти рухнувшего состояния Гончаровых. Слабохарактерный по природе, он находился в полном порабощении у своей жены. По происхождению из кавказских княжон, но выросшая в бедности, в совершенно другой среде, почти без образования, она с врожденной восточной хитростью сумела его женить на себе как-то невзначай. Он и впоследствии никак не мог себе уяснить, как он дошел до такого шага, даже без особенной любви к ней, хорошо понимая, что подобный выбор неминуемо внесет разлад в его семейные отношения. Елизавета Егоровна отдавала себе ясный отчет в недружелюбности...

Входимость: 1. Размер: 98кб.

Часть текста: почти не известны, не интересны вне государственных дел. Даже Батюшков одно время витийствовал в офицерах. Даже скромный Жуковский числился при дворе старшим преподавателем. Восхищаясь Державиным, Бестужев (в статье «О романе Н. Полевого „Клятва при гробе Господнем“», 1833 г.) уверяет, что не таланту российский Гораций был обязан своей известностью: «Все поклонялись ему, потому что он был любимец Екатерины, потому что он был тайный советник. Все подражали ему, потому что полагали с Парнаса махнуть в следующий класс, получить перстенёк или приборец на нижнем конце вельможи или хоть позволение потолкаться в его прихожей…» И вот — извольте радоваться! Равны мне писари, уланы, Равны законы, кивера, Не рвусь я грудью в капитаны И не ползу в асессора. Это был вызов обществу — отказ от должности, от деятельности ради поэзии. Это было дезертирство, предательство. Ещё Ломоносов настаивал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» А Пушкин, наплевав на тогдашние гражданские права и обязанности, ушёл в поэты, как уходят в босяки. Особенно непристойно это звучало по отношению к воинской доблести, ещё заставлявшей дрожать голоса певцов. В ту пору, когда юнцу самое время грезить о ментике и темляке, Пушкин, здоровый лоб (поили-кормили, растили-учили, и на тебе!), изображал из себя отшельника, насвистывая в своём шалаше: Прелестна сердцу тишина; Нейду, нейду за славой. Ему не составляло труда изобразить баталию и мысленно там фехтовать для испытания характера. Но всё это — не то, не подвиги, не геройства, а психологические упражнения личности, позабывшей и думать о службе. Война его веселила, как острое ощущение, рискованная партия. «Люблю войны кровавые забавы, и смерти мысль ...

Поиск по творчеству и критикеCлово "CONTRA"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "CONTRA"