Е.А., С.Н. и А. Н. КАРАМЗИНЫ
ИЗ ПИСЕМ К А. Н. КАРАМЗИНУ 1836 — 1837 ГОДА
13
С. Н. КАРАМЗИНА
12(24) января 1837 г. Петербург
Письмо твое прелестно, мой дорогой Андрей, при чтении глаза мои увлажнялись, а голос дрожал от радостного волнения: так приятно знать, что ты весел, доволен, счастлив, потому что об этом говорит твое письмо, и с такой живостью, с такой силой выражения, что оно заставляет видеть и переживать вместе с тобою всё то, что ты успел увидеть и пережить за столь короткое, но уже столь полное впечатлений время. Так оценивать стиль твоего письма заставляет меня отнюдь не пристрастность сестры и друга: твое письмо пожелали услышать Жуковский, Тургенев, Пушкин, Виельгорский, и они так же оценили его как отражение высокого ума, живого и пылкого воображения. Жуковский всё время повторял: «Прекрасно, нельзя лучше, слог самый чистый, живой, оригинальный, носящий свой собственный отпечаток: он умный и добрый малый! Похвалите его от меня!» <...>
Ну, итак, свадьба Дантеса состоялась в воскресенье;1 я присутствовала при одевании мадемуазель Гончаровой, но когда эти дамы сказали, что я еду вместе с ними в церковь, ее злая тетка Загряжская устроила мне сцену. Из самых лучших побуждений, как говорят, опасаясь излишнего любопытства, тетка излила на меня всю желчь, накопившуюся у нее за целую неделю от нескромных выражений участия;2 кажется, что в доме ее боятся, никто не поднял голоса в мою пользу, чтобы по крайней мере сказать, что они сами меня пригласили; я начала было защищаться от этого неожиданного нападения, но в конце концов, чувствуя, что голос мой начинает дрожать и глаза наполняются слезами досады, убежала. Ты согласишься, что, помимо доставленной мне неприятности, я должна была еще испытать большое разочарование: невозможно сделать наблюдения и рассказать тебе о том, как выглядели участники этой таинственной драмы в заключительной сцене эпилога. Александр говорит, что всё прошло наилучшим образом, но ты ведь знаешь, он по природе своей не наблюдателен. На другой день они были у нас; на следующий день, вчера, я была у них. Ничего не может быть красивее, удобнее и очаровательно изящнее их комнат, нельзя представить себе лиц безмятежнее и веселее, чем их лица у всех троих, потому что отец является совершенно неотъемлемой частью как драмы, так и семейного счастья. Не может быть, чтобы всё это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вести всю жизнь! *«Непонятно»* <...>3
14
А. Н. КАРАМЗИН
16(22) января 1837 г. Петербург
<...> Неделю тому назад сыграли мы свадьбу барона Эккерна с Гончаровой. Я был шафером Гончаровой. На другой день я у них завтракал. Lew intérieur élégant*6 мне очень понравился. Тому 2 дня был у старика Строганова1 (le père assis*7) свадебный обед с отличными винами. Таким образом кончился сей роман à la Balzac*8 к большой досаде С. -Петербургских сплетников и сплетниц2. <...>
15
С. Н. КАРАМЗИНА
27 января (8 февраля) 1837 г. Петербург
<...> В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны1 (которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя, — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем всё это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных). Потом там были все милые Россеты и Аркадий, который любит тебя, как брата, — поэтому и я люблю его всё больше с каждым разом, когда мы получаем твои письма, — Тургенев и Вильегорский, который, будучи немного навеселе, говорил, пел и, наконец, стал исполнять китайский танец (ты знаешь, что при дворе устроен китайский балет, и он там состоит главным балетмейстером). В понедельник я была на большом балу в честь принца Карла у Мятлевых2: четыреста человек в великолепном зале, где можно было свободно двигаться. Зато вчера, во вторник, то же количество гостей у графини Разумовской3 в очень маленькой и очень хорошенькой гостиной: мне представляется, что так должны устраиваться балы в Париже. Александр удрал на другой этаж, где он проклинал меня за то, что я осталась на мазурку, потому что он отослал свои сани и не мог уехать, а добрая госпожа Шевич любезно ждала меня до трех часов утра! Впрочем, Александр утешился под конец превосходной ветчиной и тысячью авансов графини Строгановой, с которой он обращается необычайно дерзко. Вчера я слышала их разговор и содрогалась от его безрассудно-дерзкого бреда; он говорит, сам не зная что, не слушая ее ответов, и всё это с таким уверенным, развязным тоном, что я не понимаю, как она не покажет ему спину. Великая княгиня Елена была тоже на этом балу, она не танцевала, немного беседовала с умными людьми, подобными Баранту,4 5 и прочим <...>
16
Е.А. и С. Н. КАРАМЗИНЫ
30 января (11 февраля) 1837 г. Петербург
Е. А. КАРАМЗИНА
Samedi le 30 janvier 1837. Pétersb<ourg>.*9
*Милый Андрюша, пишу к тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа тоскою и горестию; закатилась звезда светлая. Россия потеряла Пушкина! Он дрался в середу на дуэли с Дантезом, и он прострелил его насквозь; Пушкин бессмертный жил два дни, а вчерась, в пятницу, отлетел от нас; я имела горькую сладость проститься с ним в четверьг; он сам этого пожелал. Ты можешь вообразить мои чувства в эту минуту, особливо, когда узнаешь, что Арнд с перьвой минуты сказал, что никакой надежды нет! Он протянул мне руку, я ее пожала, и он мне также, и потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять мне протянул руку и сказал тихо: «перекрестите еще», тогда я опять, пожавши еще раз его руку, я уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке: он ее тихонько поцеловал и опять махнул. Он был бледен как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице. Других подробностей не хочу писать, отчего и почему это великое нещастие случилось: они мне противны; Сонюшка тебе их опишет. А мне жаль тебя; я знаю и чувствую, сколько тебя эта весть огорчит; потеря для России, но еще особенно наша; он был жаркий почитатель твоего отца и наш неизменный друг двадцать лет.*
Прилагаю к этому письму копию с векселя, посланного Киршбауму: в том случае, если вы его не отыскали, вы предъявите банкиру эту копию, а если она окажется ненужной, ты ее также ему передай. Прощай, мой дорогой Андрей, мой дорогой сын.
Дуэли ужасны! А что они доказывают? Бедного Пушкина нет больше! А через два года никто из оставшихся не будет и думать об этом. Пусть охранит тебя от них небо, и пусть твое доброе сердце и разум тебя от них отдалят! Прижимаю тебя к сердцу, опечаленному и страдающему, жалея тебя, потому что перенесу те же чувства в твое сердце. Благословляю тебя с любовью, поручая тебя милости господней. Я чувствую себя вполне хорошо.
С. Н. КАРАМЗИНА
А я-то так легко говорила тебе об этой горестной драме в прошлую среду, в тот день, даже в тот самый час, когда совершалась ужасная ее развязка! Бедный, бедный Пушкин! Сколько должен был он выстрадать за эти три месяца, с тех пор, как получил гнусное анонимное письмо, — причину, по крайней мере наружную, этого великого несчастья. Сказать тебе, что в точности вызвало дуэль теперь, когда женитьба Дантеса, казалось, сделала ее невозможной, — об этом никто ничего не знает. Считают, что на балу у Воронцовых,1 в прошлую субботу, раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с Дантесом. А эта неосторожная не побоялась встретиться с ним опять, в воскресенье у Мещерских и в понедельник у Вяземских!2 Уезжая от них, Пушкин сказал тетушке: «Он не знает, что его ожидает дома!» То было письмо Геккерну-отцу, оскорбительное сверх всякой меры, он называл его, отца, старой сводней (тот в самом деле исполнял такую роль), а сына — подлецом, трусом, осмелившимся и после своей женитьбы обращаться вновь к госпоже Пушкиной с казарменными речами и с гнусными объяснениями в любви, и грозил, если этого оскорбления будет недостаточно, оскорбить его публично на балу. Тогда Дантес послал к нему некоего господина д’Аршиака, из французского посольства, своего секунданта, чтобы передать ему вызов; это было во вторник утром, а вечером, на балу у графини Разумовской,3 я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила внимания на это.
В среду утром он поехал приглашать в секунданты своего товарища по лицею Данзаса; встретив его на улице, усадил в себе в сани, тут же объяснил в чем дело, и они отправились драться на парголовскую дорогу, близ дачи Одоевских, между четырьмя и пятью часами. Там, говорят, Пушкин проявил великолепное спокойствие и настойчивость. Дантес стрелял первым и попал ему в середину тела, он упал, а когда тот бросился к нему, чтобы поддержать его, он закричал: «Вернитесь на место, за мной еще выстрел!» Его приподняли и поддержали; так как первый пистолет выпал из его руки в снег, Данзас подал ему другой; он долго целился; пуля пробила руку Дантеса, но только в мягких частях, и остановилась против желудка — пуговица на сюртуке предохранила его и он получил только легкую контузию в грудь; но в первый момент он зашатался и упал. Тогда Пушкин подбросил свой пистолет в воздух с возгласом: «браво!» Затем, видя, что Дантес поднялся и пошел, он сказал: «А! значит поединок наш не окончен!» Он был окончен, но Пушкин был убежден, что ранен только в бедро. По дороге домой тряска кареты причиняла ему боль во внутренностях. Тогда он сказал Данзасу: «Кажется, это серьезно. Послушай: если Арендт найдет мою рану смертельной, ты мне об этом скажешь! Меня не испугаешь: я жить не хочу!» Приехав домой, он увидел жену и сказал ей: *«Как я рад, что еще вижу тебя и могу обнять! Что бы ни случилось, ты ни в чем не виновата и не должна себя упрекать, моя милая!»*
он причастился, попрощался; он сохранял полное сознание, он наблюдал отчетливо, как угасала его прекрасная жизнь. Он получил от государя полное участия письмо, с советом умереть христианином и быть спокойным за судьбу жены и детей, заботу о которых государь брал на себя. Он немного страдал, он был неизменно ласков со своей бедной женой и за пять минут до смерти сказал врачу: «Что, кажется, жизнь кончается!» Без всякой агонии он закрыл глаза, и ничто не может быть прекраснее его лица после смерти: чело ясное, задумчивое, словно вдохновенное, и улыбающийся рот. Я никогда не видала такого чистого, такого утешительного и такого поэтического мертвого лица. Его несчастная жена в ужасном состоянии и почти невменяема, да это и понятно. *Страшно об ней подумать.* Прощай, мой дорогой Андрей, обнимаю тебя очень нежно.
Софи.
17
Е. А. КАРАМЗИНА
1(13) февраля 1837 г. Петербург
Добрый вечер, мой дорогой друг, я пишу тебе наскоро эти строки, а гостиная моя полна народу <...> Записку мою Тургенев передаст д’Аршиаку, которого отсылают в качестве курьера после этой злополучной истории с несчастным Пушкиным; если ты с ним где-нибудь встретишься, то сможешь узнать подробности об этом роковом поединке. Он тебе привезет также маленький томик — новое издание «Онегина»,1 <...>
Сноски
*6 Их изящно обставленный дом.
*7
*8 в роде Бальзака.
*9 <ург>.
Примечания
Письмо 13
1 В метрической книге Исаакиевского собора за 1837 год, ч. II в ст. 1 записано: «Пребывающего здесь нидерландского посланника, барона Гекерена, усыновленный им барон Георг Карл Гекерен, служащий поручиком в Кавалергардском е. и. в. полку и принадлежащий к римско-католическому исповеданию, 25 лет, 10 января 1837 года повенчан с фрейлиною е. и. в. девицею Екатериной Николаевной Гончаровой, 26 лет <в действительности Ек-не Гончаровой было 28 лет>, оба первым браком. Поручителями были: по женихе — Кавалергардского е. в. полка ротмистр Бетанкур и виконт д’Аршиак; по невесте — обер-шенк граф Григорий Александрович Строганов, лейб-гвардии Гусарского полка поручик Иван Гончаров, Кавалергардского е. в. полка полковник Александр Полетика и нидерландский посланник барон Гекерен. Брак венчал священник Николай Райковский» (Никольский В. В. после венчания уехала домой, не оставшись на ужин (см. письмо барона Г. Фризенгофа к дочери Н. Н. Пушкиной от второго брака А. П. Араповой в журнале «Красная нива», 1929, № 24, с. 10). При венчании, как следует из записи, Дантес именовался уже бароном Геккерном. В Петербурге усыновление Дантеса Геккерном было признано еще летом 1836 года. 4 июня генерал-адъютант Адлерберг, как пишет Щеголев «довел до сведения вице-канцлера о соизволении, данном императором Николаем Павловичем на просьбу посланника барона Геккерена об усыновлении им поручика барона Дантеса с тем, чтобы он именуем был впредь вместо нынешней фамилии бароном Георгом-Карлом Геккереном» (Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, с. 38). Несмотря на это Дантес покидал Россию с паспортом французского подданного Жоржа-Шарля Дантеса, которым снабдил его французский посол в Петербурге де Барант. Недавно из исследования нидерландского ученого Франса Суассо стало известно, что Геккерн и Дантес прибегли к фальсификации. После упорных хлопот в Нидерландах, Геккерн в мае 1836 года добился разрешения короля и Высшего совета знати на то, чтобы Дантес был инкорпорирован в нидерландское дворянство и мог носить фамилию Геккерен, но в усыновлении ему было отказано. По голландским законам усыновляющий должен был достичь пятидесятилетнего возраста (Геккерну было 45), проживать вместе с тем, кого он хочет усыновить, не менее шести лет (они познакомились только в 1833 году), и усыновляемый должен быть несовершеннолетним. Но и полученными правами Дантес мог воспользоваться лишь через год, т. е. с 5 мая 1837 года и после опубликования «полагающегося объявления в Нидерландской государственной газете (газета Нидерландее Стаатскурант) и соответствующих других газетах, где проживают члены рода ван Геккерен», с сохранением за королем «права отменить данное разрешение, если против него будут представлены законные возражения» (Suasso Frans. Dichter, dame, diplomat. Het laaste jaar van Alexander Poesjkin. Leiden, 1988. Р. 101). После дуэли с Пушкиным, о которой узнали в Нидерландах, Дантес был лишен и этих прав и получил их, после долгих дебатов, в Высшем совете дворянства только 14 января 1838 года (см.: Suasso F. Dichter, dame, diplomat; Я. Левкович. «Из нидерландских архивов» — The Pushkin journal, № 2—3, 1994—1995, с. 19—32).
2 приняла известие о намерении Дантеса жениться на Екатерине Гончаровой. Вполне возможно, что она, как и Пушкин, не до конца верила, что свадьба состоится. Напряженная ситуация в доме поэта, волнение за племянниц, праздное любопытство к событиям в доме поэта — все это выявилось в ее реакции на посещение С. Н. Карамзиной.
3 Иное впечатление дом Геккернов произвел на Александру Гончарову. 22—24 января она пишет брату Дмитрию о своих визитах к Геккернам: «Жизнь молодоженов идет своим чередом. Катя у нас не бывает; она видится с Татой у Тетушки и в свете. Что касается меня, то я иногда хожу к ней, я даже там один раз обедала, но признаюсь тебе откровенно, что я бываю там не без довольно тягостного чувства. Прежде всего я знаю, что это неприятно тому дому, где я живу, а во-вторых мои отношения с дядей и племянником (так определяет А. Гончарова отношения между Дантесом и Геккерном — Я. Л.) не из близких; с обеих сторон смотрят друг на друга несколько косо, и это не очень-то побуждает меня часто ходить туда. Катя выиграла, я нахожу, в отношении приличия, она чувствует себя лучше в доме, чем в первые дни: более спокойна, но мне кажется, скорее печальна иногда. Она слишком умна, чтобы это показывать и слишком самолюбива тоже; поэтому она старается ввести меня в заблуждение, но у меня, я считаю, взгляд слишком проницательный, чтобы этого не заметить. В этом мне нельзя отказать». (И. Ободовская, М. Дементьев. Вокруг Пушкина. Неизвестные письма Н. Н. Пушкиной и ее сестер Е. Н. и А. Н. Гончаровых. М., 1975, с. 329. Подлинник по-французски). Замечание, что «Катя выиграла в отношении приличия» объясняется тем, что влюбленность Екатерины Гончаровой в Дантеса бросалась в глаза и о ней судачили в свете. Франс Суассо высказал предположение, что Екатерина Николаевна в это время была уже беременна от Дантеса (см. примеч. 25 на с. 576 наст. изд.).
Письмо 14
1 И. Гончаровой, матери Н. Н. Пушкиной), член Государственного совета. С Дантесом и Геккереном был в дружественных отношениях и старался примирить их с Пушкиными после женитьбы Дантеса. О свадебном обеде, данном Строгановым в честь новобрачных, на котором присутствовал Пушкин, рассказывает К. К. Данзас (см. с. 398 наст. изд.). Строганов взял на себя расходы по похоронам Пушкина, а потом стал членом опеки над детьми и имуществом Пушкина. В дуэльной истории он был всецело на стороне Дантеса. Уезжая из России, Геккерн подарил ему старинный хрустальный бокал на память. В ответ на это Строганов писал ему: «Когда ваш сын Шарль узнает, что этот бокал находится у меня, скажите ему, что дядя его Строганов хранит его, как память о благородном и лояльном поведении, которым отмечены последние месяцы его пребывания в России. Если наказанный преступник является примером для толпы, то невинно осужденный, без надежды на восстановление имени, имеет право на сочувствие всех честных людей». (Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина, с. 292).
2 Александр Карамзин сравнивает историю женитьбы Дантеса с романами французского романиста Оноре де Бальзака (1799—1850), в сюжете которых затрагивались вопросы любви и брака и вызываемых ими драм («Физиология брака», «Побочная семья», «Брачный контракт» и др.). С романами Бальзака сравнивает событие в Петербурге и Андрей Карамзин. 16/28 января он писал из Парижа: «История Дантеса, Пушкина и Ко — не только история в духе Бальзака, но еще и история вроде „Тринадцати” и она заставляет трудиться головы маленького русского кружка в Париже столько же, сколько и ваши» (Стар. и нов., кн. XVII, с. 270; на франц. яз.). Андрей Карамзин имеет в виду роман Бальзака «История тринадцати», где сочетаются тема страстной любви и таинственных преступлений.
1 О «большом собрании» у Е. Н. Мещерской рассказывает А. О. Россет; отмечено оно и в дневнике А. И. Тургенева (см. с. 198—199 и 348 наст. изд.).
2 Иван Петрович (1796—1844) — поэт и острослов и его мать Прасковья Ивановна, рожд. гр. Салтыкова (1772—1859), статс-дама, которые жили в своем доме на Исаакиевской площади. «И. П. Мятлев, вельможа по богатству и положению своему в свете, был <...> „Мадам Курдюковой“, „Нового года“, „Фонариков„ и множества других юмористических и сатирических стихотворений» — вспоминал о нем А.В Мещерский (РА, 1901, кн. 1, с. 485). Пушкин и Вяземский часто бывали у Мятлева и вместе сочиняли шуточные стихи.
3 Гр. Мария Григорьевна Разумовская, рожд. кн. Вяземская (1772—1865), вдова известного богача Л. К. Разумовского. На балу у нее вечером 26 января, накануне дуэли, Пушкин имел объяснение с секундантом Дантеса д’Аршиаком, на что обратил внимание Вяземский, но когда он приблизился к Пушкину, разговор прекратился. Там же Пушкин пригласил к себе в секунданты советника английского посольства Артура Меджениса. Медженис сразу не дал категорического согласия, но обещал переговорить с д’Аршиаком тут же на балу. После разговора с д’Аршиаком, во втором часу ночи он отправил Пушкину (который уже ушел домой) письмо с отказом от секундантства, мотивируя его тем, что дело, как он полагает, не может окончиться миром (см. XVI, 225—225). На этом же балу Пушкин просил Вяземского написать кн. П. Б. Козловскому и напомнить ему об обещанной для «Современника» статье о теории паровых машин. О бале у Разумовской Вяземский писал великому князю Михаилу Павловичу 14 февраля 1837 года (см.: Щеголев П. Е. И. Тургенева на с. 200 наст. изд.).
4 Барант Амабль-Гильом-Проспер-Брюжер, барон де (1785—1866) — историк, публицист и политический деятель, французский посол в Петербурге, собирал сведения об авторском праве и 16 декабря 1836 года обратился к Пушкину с письмом по этому вопросу (письмо и ответ Пушкина см. XVI, 196—197, 199—201).
5 Либерман Август, барон (ум. в 1847) — прусский посланник в Петербурге. Его донесение своему правительству о дуэли и смерти Пушкина отличаются недоброжелательностью по отношению к поэту (см. Щеголев П. Е.
Письмо 16
1 Воронцовы — граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков (1790—1854) обер-церемониймейстер и его жена Александра Кирилловна. О бале у Воронцовых 23 января, который, возможно, был переломным моментом в январских событиях, вспоминает В. А. Соллогуб (см. с. 339 наст. изд.).
2 О встрече Пушкиных с Дантесом у Вяземских известно и из письма В. Ф. Вяземской Е. Н. Орловой: «С понедельника, 25-го числа, когда всё семейство <Пушкины, Дантес с женой и А. Н. Гончарова> провело у нас вечер, мы были добычей самых живых мучений. Было бы вернее сказать, что мы находились в беспокойстве в продолжение двух месяцев, но это значило бы начать очень рано. Пушкин вечером, смотря на Жоржа Геккерна, сказал мне: ”Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой”, — ”Что же именно? — сказала я. — Вы ему написали?” Он сделал утвердительный знак и прибавил: ”Его отцу”. — ”Как! Письмо уже послано?” Он сделал тот же знак. Я сказала: ”Сегодня?” Он потер себе руки, опять кивая головой. ”Неужели вы думаете об этом? — сказала я. — Мы надеялись, что всё уже кончено”». Письмо опубликовано в переводе с французского в «Новом мире» (1931, № 12, с. 18), но цитируется нами частично в переводе, который дан Б. Казанским («Звенья», т. VI, 1936, с. 78). Письмом С. Н. Карамзиной подтверждается дата отправки письма Пушкиным Геккерну как 25 января (см. вступительную статью к наст. изд.).
3 А. Разумовской см. выше.
Письмо 17
1 Речь идет о последнем прижизненном издании романа Пушкина: Евгений Онегин. Роман в стихах. Сочинение Александра Пушкина. Изд. 3-е, СПб. В типографии Экспедиции заготовления гос. бумаг, 1837, 310 с. Принято было считать временем выхода романа первую половину января (см.: Н. Синявский и М. Цявловский. Пушкин в печати. 1814—1837, с. 135—136, № 1183). В 1949 году стал известен экземпляр книги с дарительной надписью Пушкина Л. А. Шишкиной, помеченной 1 января 1837 года. Эта надпись отодвигает время выхода книги в свет на конец декабря 1836 года (см.: В. Данилов