Поиск по творчеству и критике
Cлово "JARGON"
Входимость: 2. Размер: 73кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Входимость: 1. Размер: 148кб.
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Входимость: 1. Размер: 136кб.
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 71кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 73кб.
Часть текста: проблеме «европейского мышления». Кн. Вяземский в статье об И. И. Дмитриеве (1823) демонстративно подчеркивает этот знак равенства: «Сие раскрытие, сии применения к нему (русскому литературному языку) понятий новых, сии вводимые обороты называли галлицизмами, и, может быть, не без справедливости, если слово галлицизм принять в смысле европеизма, т. е. если принять язык французский за язык, который преимущественнее может быть представителем общей образованности европейской». Но Пушкин, не отвергая необходимости «европейской цивилизации» в русском быту, пытается расширить понятие «европейского мышления», вывести его за пределы национально-французской культуры — и в то же время отрицательно оценивает отстоявшиеся формы французского влияния на русский язык и русскую словесность, исторически укоренившиеся его проявления. 1 «Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии робкой и жеманной», пишет Пушкин Гнедичу в 1822 г. (Переписка, I, 47). «Французская болезнь умертвила нашу отроческую словесность», настаивает он в письме к кн. Вяземскому от 6 февраля 1823 г. (Переписка, I, 67). Французскую словестность Пушкин считает даже виновницей...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: кончине, – говорила мне она, – гораздо менее виновен ничтожный Дантес, нежели добрые люди (!), наметившие его палачом, – люди, в числе которых, кроме немца Бенкендорфа, оказались между прочими – к вящему их стыду и посрамлению, носившие русские, украшенные княжескими титулами фамилии – иезуит Гагарин и автор не одного памфлета против России – кривоногий (le bancal)[207] Долгоруков Петр. Оба они, в сущности, ненавидели Россию, в которой родились, воспитывались, хлеб которой они ели не один десяток лет… оба виновны, и нельзя придавать значения их сшитым белыми нитками уверткам. Один из них соображал, сочинял и писал пасквили, другой адресовал, запечатывал, отправлял». Так полагает по крайней мере Ольга Сергеевна… «Дантес обладал безукоризненно правильными, красивыми чертами лица, но ничего не выражавшими, что называется, стеклянными глазами. Ростом он был выше среднего, к которому очень шла полурыцарская, парадная кавалергардская форма. К счастливой внешности следует прибавить неистощимый запас хвастовства, самодовольства, пустейшей болтовни, забавные выходки шалуна лет семнадцати[208] (tout un arsenal de jactance, de sufsance, et de jargon, au surplus un petit ton d’un polisson de dix sept ans), и вот – противник Александра Сергеевича. Дантесом увлекались женщины не особенно серьезные и разборчивые, готовые хохотать всякому излагаемому в модных салонах вздору да считать рассказчика очень остроумным и, по их логике, чуть ли не гениальным человеком. Если бы во время самого разгара гнусной подпольной войны против брата я находилась в Петербурге, – сказала моя мать, – то не посмотрела бы ни на каких Бенкендорфов и не поколебалась открыть все самолично Государю, одно мощное слово которого заставило бы низких заговорщиков снять маски, и они понесли бы должную кару по закону. Но меня не было, а брат не пожелал...
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Часть текста: Шарля Луи Кленшана де Мальфилатра (Jacques Charles Louis Clinchamp de Malfilât re; 1733–1767): «Она [нимфа Эхо] была девушка [и следовательно — любопытна, как это свойственно им всем]; [более того], она была влюблена… Я ее прощаю, [как это должно быть прощено моей Татьяне]; любовь ее сделала виновной [ср.: ЕО, гл. 3, XXIV]. О если бы судьба ее извинила также!» Согласно греческой мифологии, нимфа Эхо, зачахнувшая от любви к Нарциссу (который, в свою очередь, изнемог от безответной страсти к собственному отражению), превратилась в лесной голос, подобно Татьяне в гл. 7, XXVIII, когда образ Онегина проступает перед ней на полях читанной им книги (гл. 7, XXII–XXIV). В принадлежавшем Пушкину учебнике «Лицей, или Курс древней и современной литературы» («Lycée, ou Cours de littérature ancienne et moderne», книге, которая являлась руководством для Ламартина и которая сформировала его плачевный goût [427] , a также для Стендаля, упоминающего в дневниковой записи от 1804 г. о желании «делагарпизировать» свой стиль, что ему, наследнику Вольтера и Лакло, так никогда и не удалось) Лагарп (VIII, 252) цитирует два вполне невинных отрывка из «Нарцисса», первый из которых начинается той самой строкой, которую Пушкин мог позднее вспомнить. И хотя, вообще говоря, Пушкин никогда не упускал случая сделать скабрезный намек, здесь он вряд ли осознавал, что нимфа Мальфилатра подслушивала — за спиной Лагарпа — довольно непристойную беседу Венеры со стариком Тиресием, на которого Юнона наслала импотенцию за то, что тот убил двух змей in copula [428] . На титульной странице чистовика третьей главы (ПБ, 10) Пушкин предпосылает вышеназванному эпиграфу три строки из Данте («Ад», песнь V): Ma dimmi al tempo de'dolci sospiri, A che e come concedette amore, Che conoscete i dubbiosi desiri? [429] I–II Третья глава...
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Часть текста: тон альманаху давал В. Ф. Одоевский, главным критиком и теоретиком литературы был В. Кюхельбекер. Во II части «Мнемозины» появилась его известная статья «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие». Статья, помимо положений, развитых в ней, произвела впечатление неслыханно смелым тоном. В русской критике, смелой по отношению к второстепенным величинам и сдержанной, пользующейся условным языком по отношению к установившимся литературным репутациям, появилась статья, в которой автор самостоятельно судил не только Пушкина, Батюшкова, Жуковского, но и Байрона, Шиллера, Горация. Главными пунктами статьи являются: общий вопрос о сущности поэтического творчества, поставленный в форме вопроса о преимуществе одного лирического жанра над другими, и вопрос об истинном романтизме, приводящий к вопросу об иностранных влияниях и народности в поэзии. Кюхельбекер сразу вводит в самую сущность вопроса о «высокой лирике». «Над событиями ежедневными, над низким языком черни» возвышается одна ода; остальные виды лирики, тематически более низкие, соответственно и менее ценны: «Вольтер сказал, что все роды сочинений хороши, кроме скучного: он не сказал, что все равно хороши. Но Буало, верховный, непреложный законодатель в глазах толпы русских и французских Сен-Моров и Ожеров, объявил: Un sonnet sans défaut vaut seul un long poème. 110* Есть, однако же, варвары, в глазах коих одна отважность предпринять создание эпопеи взвешивает уже все возможные сонеты, триолеты, шарады и, может быть, баллады». Самая характеристика оды сделана Кюхельбекером в архаических тонах и напоминает Батте и Остолопова. Это риторическое определение дало повод позднее Ушакову, 155 Пушкину 156 и другим возражавшим заключить, что Кюхельбекер говорит о торжественной оде. Насколько обща и неопределенна положительная часть статьи,...
Входимость: 1. Размер: 148кб.
Часть текста: ВОЗРАЖЕНИЯ КЮХЕЛЬБЕКЕРУ * ** Нижеследующая работа представляет собой опыт комментария к одному из множества пушкинских текстов, часто цитируемых и редко анализируемых исследователями. Речь идет о наброске, известном под редакторским заглавием <Возражение на статьи Кюхельбекера в «Мнемозине»>: Статья О напр.<авлении нашей поэзии > и Разг.<овор> с г . Б.<улгариным> 1 , напечатанные в Мнемозине, послужили основанием всего, что сказано было противу р.<омантической> литературы в последние 2 года. Статьи сии написаны человеком ученым и умным. [Правый или неправый], он везде предлагает 2 даже причины своего образа мыслей и доказательства своих суждений, дело довольно редкое в нашей литературе. Никто не стал опровергать его, потому ли, что все с ним согласились, потому ли, что не хотели связаться с атлетом, повидимому, сильным и опытным. Несмотря на то многие из суждений его ошибочны во всех отношениях. Он разделяет русскую поэзию на лирическую и эпическую. К 1-ой относ<ит>...
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Часть текста: чувств, картин, языка и мыслей, народностию своих творений великие поэты Греции, Востока и Британии неизгладимо врезали имена свои на скрыжалях бессмертия. — Ужели смеем надеяться, что сравнимся с ними по пути, по которому идем теперь? — Переводчиков никто, кроме наших дюжинных переводчиков, не переводит. Подражатель не знает вдохновения: он говорит не из глубины собственной души, а принуждает себя пересказать чужие понятия и ощущения. — Сила? — Где найдем ее в большей части своих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведений? — У нас все мечта и призрак , все мнится , и кажется и чудится , все только будто бы, как бы, нечто, что-то. Богатство и разнообразие? Прочитав любую 1 элегию Жуковского, Пушкина или Баратынского, знаешь все. Чувств у нас уже давно нет: чувство уныния поглотило все прочие 2 . — Все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску и наперерыв щеголяем своим малодушием в периодических изданиях * . Если бы сия грусть не была просто риторическою фигурою, иной, судя по нашим Чайльд-Гарольдам, едва вышедшим из пелен, мог бы...
Входимость: 1. Размер: 136кб.
Часть текста: тех лет изобилуют статьями и заметками о вышедших переводах; сами переводчики нередко предпосылают своим работам предисловия, в которых, полемизируя с противниками, определяют свою собственную позицию. Впервые, быть может, в русской печати с такой отчетливостью намечаются те проблемы, которые и в наши дни не перестают волновать переводческую мысль: вопрос о точности или, по выражению Пушкина, верности художественного перевода, о передаче просодической формы подлинника, о переводе стертой метафоры и идиомы, о сохранении национального колорита. Вокруг некоторых переводов разгораются жаркие споры, и самая острота этих споров указывает на то, что проблемы, в них затронутые, представляли для современников не только профессиональный интерес, но были тесно связаны с жизнью эпохи. Своего рода завершением этих споров можно считать статью Пушкина "О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного Рая", написанную им в 1836 году и вышедшую уже после его смерти, в 1837 году. Эта статья широко у нас известна и неоднократно цитировалась в советских работах по теории и истории художественного перевода, но она приобретает особый интерес, если рассматривать ее в связи с протекавшими в предыдущие десятилетия переводческими дискуссиями. Поэтому для нас становятся важными и ценными все, даже самые беглые и отрывочные, высказывания Пушкина о переводе, рассеянные в его статьях, письмах и черновых заметках. Являясь откликами на те или иные события в области художественного перевода и раскрывая отношение к ним самого Пушкина, они с особой живостью воскрешают перед нами литературную жизнь эпохи и помогают проследить ту эволюцию во взглядах на художественный перевод, которая находила ...
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Часть текста: и живых, т. е. развивающихся, стилей русской литературной и бытовой речи стояла в центре языковой теории и практики буржуазной литературы. Эта проблема находила неодинаковые решения у разных групп разночинной интеллигенции. И все эти решения резко отклонялись от принципов Пушкинского синтеза основных социально-языковых категорий. С точки зрения норм буржуазного языкового творчества стиль Пушкина в его разнообразных жанровых вариациях представлялся «архаистичным», старомодным, или вернее: консервативным, скованным традициями дворянской «литературности». В иных отношениях оценка была неоднородна. Одни (как Даль) находили язык Пушкина недостаточно «народным», чересчур «французским». «Пахнет русским духом иногда у Пушкина, Языкова», — отзывался В. И. Даль. 1 Другие (как Полевой) отрицательно относились к принципам Пушкинского отбора и синтеза стилей и к Пушкинскому методу литературной обработки просторечия и простонародного языка, выдвигая требование семантически осложненной и метафорически пестрой прозы. 2 Создавалось парадоксальное положение. Пушкинский стиль оказывался ближе литераторам старой дворянской, Карамзинской школы, т. е. тем, с кем Пушкин вел борьбу с самого начала 20-х годов и кто его так недавно порицал и отвергал. Характерно суждение И. И. Дмитриева. Он пишет В. А. Жуковскому от 13 марта 1835 года: «Заплатя достойную дань своему веку, окажите же вместе с Пушкиным услугу и нашей словесности, как истинные ее представители; не дайте восторжествовать школам Смирдина и Полевого над языком Карамзина. Он, очевидно, теряет свое господство. Большая часть наших писателей, забыв его слог, благозвучный, отчетливый в каждой фразе и каждом слове,...
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Часть текста: 2 § 2. Взгляды славянофилов на значение и назначение церковнославянской стихии в структуре русского литературного языка связаны не только с их общественно-философскими и литературно-эстетическими воззрениями, но и с их концепцией языка, концепцией образа и литературного выражения. Наиболее полным и цельным идеологом славянофильства начала XIX века в сфере литературного языка был А. С. Шишков. Для него язык — прежде всего своеобразная структура идеологии и мифологии, а слово — образ и миф о мире. Идеальнее и законченнее, чище и «первобытнее» система образного отражения действительности запечатлена, по мнению Шишкова, в «славенском» языке и в русском, как одном из наречий этого «славенского» языка. Именно эта относительная чистота сохранившихся в «славенском» языке, как языке Библии и церковной письменности, первобытных, «коренных» образных основ языка всего человечества побуждала Шишкова и других славянофилов отстаивать господствующее положение церковнославянизмов в литературной речи. Та же...
Входимость: 1. Размер: 71кб.
Часть текста: (напечатано в 1768 г.), третьеразрядной поэмы в четырех длинных песнях Жака Шарля Луи Кланшана де Мальфилатра (1733–67): «Она [нимфа Эхо] была дева [и стало быть, любопытна, как все девы]; она была [мало того] влюблена… / Но я ей прощаю [как надлежит простить моей Татьяне]; вина ее лишь в том, что она любила [ср. „ЕО“, глава Третья, XXIV]. / Так пусть же ей простит и судьба!» По греческому мифу, Эхо, чахнувшая от любви к Нарциссу, который, в свою очередь, чах от любви к собственному отражению, высохла так, что остался лишь ее голос, слышимый в лесу, — почти та же история с Татьяной в главе Седьмой, XXVIII, когда она все время видит перед собой Онегина, перелистывая книги, которые он читал (глава Седьмая, XXII–XXIV). В школьном учебнике Пушкина — «Лицей, или Курс литературы древней и новой» (она была учебником и для Ламартина, сформировав его ужасный вкус, а также для Стендаля, признающегося в своем «Дневнике» 1804 г., что ему хотелось бы «делагарпизировать» свой стиль, — в чем он, наследник Вольтера и Лакло, так и не преуспел) — Лагарп (VIII, 252) приводит два вполне невинных отрывка из «Нарцисса», и...