Поиск по творчеству и критике
Cлово "GABRIEL"
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Часть текста: Московского Учебного Округа, а впоследствии бывшего Варшавским военным губернатором. Избрание Пушкина состоялось в торжественном заседании Общества, в котором Полевой (член Общества с 30 марта 1829 г.) читал отрывки из своей «Истории Руского Народа», Загоскин — отрывки же из «Юрия Милославского», Верстовский исполнил написанную им музыку для музыкальной части заседания, Мочалов читал с кафедры и т. д., при чем, одновременно с Пушкиным, были избраны, также, как «Корифеи Словесности нашей», Боратынский, А. Н. Верстовский и Булгарин; об этом было помещено сообщение в «Московских Ведомостях» 1830 г., № 1, от 1 января, а 2 января кн. Вяземский, бывший действительным членом Общества еще с февраля 1816 года, писал Пушкину: «Сделай милость, откажись от постыдного членства Общества Люб. Русск. Слова. Мне и то было досадно, то есть не мне, но жене моей, менее меня благопристойной и ездившей на святошные игрища литературы, что тебя и Баратынского выбрали вместе с...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: тайных обществ. Особенно важно здесь учесть два эпизода — «Зеленую лампу» и журнальный кружок Н. И. Тургенева. 86 О «Зеленой лампе» сообщал доносчик Грибовский в своей записке, поданной через Бенкендорфа Александру в мае 1821 г. Он писал о деятельности Союза Благоденствия: «Члены, приготовляемые мало-помалу для управы или долженствовавшие только служить орудиями, составляли побочные управы, под председательством одного члена Коренной, назывались для прикрытия разными именами (Зеленой лампы и пр.) и, под видом литературных вечеров или просто приятельских обществ, собирались как можно чаще». 87 Грибовский состоял сам членом Коренной управы Союза Благоденствия, а потому был хорошо осведомлен о деятельности «побочных управ». Что такое были «побочные управы», можно заключить из «Законоположения Союза Благоденствия». В книге третьей «Образование Союза» § 11 гласил: «Каждый член Коренной Управы обязан составлять союзы или собрания, действующие в смысле общества и входящие в состав оного. Сии члены суть сначала единственные распространители Союза. Общества, ими учреждаемые, называются управами». 88 В этих управах велась пропаганда в духе Союза Благоденствия. В этом отношении необходимо иметь в виду следующие параграфы книги четвертой «Законоположения»: «§ 51. В разговорах о учебных предметах: «1) Превозносить полезное и изящное, показывать презрение к ничтожному и вооружаться против злонамеренного. «2) Показывать необходимость познаний для человека, всю низость невежества и различие учености от истинного просвещения. «3) Обращать внимание на состояние и ход нынешнего просвещения. «4) Объяснять потребность отечественной словесности, защищать хорошие произведения и...
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Часть текста: разбирать, Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, Да помнил, хоть не без греха, 8 Из Энеиды два стиха. Он рыться не имел охоты В хронологической пыли Бытописания земли; 12 Но дней минувших анекдоты, От Ромула до наших дней, Хранил он в памяти своей. 1—4 Эти строки можно истолковать двояко; либо (1) «так как латынь устарела, неудивительно, что Онегин мог всего лишь разбирать эпиграфы» и т. д. (и в этом случае так будет означать «таким образом», «следовательно»); либо (2) «хотя латынь вышла из моды, он все же умел разбирать эпиграфы» и т. д. Первый вариант мне представляется бессмысленным. Какими бы скудными ни были познания Онегина в избитых латинских цитатах, они скорее противопоставление, нежели результат исходной ситуации; второй, правильный с моей точки зрения, вариант не лишен юмора «Латынь устарела, но, хотите верьте, хотите нет, он и впрямь мог расшифровывать затертые эпиграфы и беседовать о Ювенале [во французском переводе]!» Отклик этой иронии есть в VIII, 1–2: Всего, что знал еще Евгений, Пересказать мне недосуг. Один из эпиграфов, которые он мог разбирать, открывает вторую главу. 3 Он знал довольно по-латыне… — Должно быть латыни. 5 Потолковать об Ювенале… — Пушкин использовал этот же глагол (несовершенного вида, в 3-м л ед. ч. — толковал)...
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Часть текста: совершал путешествия по прилежащим областям. Так, в декабре 1821 г. он предпринял десятидневную поездку в Измаил. В январе 1824 г. ненадолго вернулся в Молдавию и посетил Тирасполь и Каушаны, где тщетно пытался отыскать следы Мазеповой могилы. Главным творческим итогом этого путешествия стали «Цыганы», романтическая поэма из 549 стихов, написанных четырехстопным ямбом, начатая зимой 1823 г. в Одессе и законченная в беловой рукописи 10 октября 1824 г. в Михайловском. «Скудные странные языки» и «песни степи» относятся к двум произведениям: это 1) не слишком выразительные двустишия, написанные Пушкиным четырехстопным амфибрахием 14 ноября 1820 г. и озаглавленные «Молдавская песня» (более известная как «Черная шаль»), которые легли в основу популярного романса (и, как утверждается, обрели новую жизнь в качестве «народной песни» в переводе на румынский), и 2) восхитительная песенка, вложенная в уста Земфиры в «Цыганах», состоящая из двадцати двухстопных анапестов: Старый муж, грозный муж, Режь меня, жги меня; Я тверда, не боюсь Ни ножа, ни огня. Говорят, существует настоящая песня молдавских цыган, которая звучит «арде-ма, фриде-ма» (если верить Пушкину). «Арде» по-румынски «жечь», «фриде» — «поджаривать» (Леонид Гроссман в книге «Пушкин», М., 1939, дает следующую транслитерацию — «арды ма, фрыдже ма»). Джордж Борроу (1803–1881) в своей книге «Таргум, или Стихотворные переводы с тридцати языков и наречий» («Targum, or Metrical Translations from Thirty Languages and Dialects» (СПб., 1835) на с. 19 следующим образом переводит песню...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: то детей моих, последнего верного куска хлеба, — писал позднее благодарный поэт И. М. Пеньковскому. — Будьте уверены, что я никогда этого не забуду» (XVI, 127). К этому времени Иосиф Матвеевич смог добиться определённых экономических успехов, и привередливые Пушкины иногда бывали им довольны [236] . В марте 1836 года скончалась мать поэта, Надежда Осиповна, и записанное за ней сельцо Михайловское подлежало разделу: «седьмая часть отходила её мужу Сергею Львовичу, четырнадцатая дочери, остаток шёл пополам сыновьям» [237] . Таким образом, Александр Пушкин стал совладельцем крепостных людей Калашниковых. Видимо, он решил как-то воспользоваться данным обстоятельством — быть может, даже дать отцу с сыновьями вольную [238] — и посему сообщил 14 июня И. М. Пеньковскому: «О Михайле и его семье буду к Вам писать» ( XVI, 127). Такое письмо неизвестно. Зато мы знаем, что летом и осенью 1836 года Пушкину довелось выдержать циничный натиск Н. И. Павлищева, который, приехав из Варшавы, всеми правдами и неправдами старался получить причитавшуюся его жене Ольге Сергеевне часть наследства. При этом Николай Иванович по-прежнему жаждал расправиться с Калашниковыми, и в первую голову с Михайлой Ивановым. «Ну, уж право не грешно взять с него выкупу тысяч 50, он один сто́ит Михайловского», — уверял Н. И. Павлищев Пушкина 11 июля. «Не худо б забрить лоб кому-нибудь из наследников Михайлы, — мечтал зять в псковском сельце 21 августа, — жаль, что сам он ушёл от рекрутства». А в письме от 22 октября (4 ноября), вернувшись в Варшаву, Н. И. Павлищев изложил свой план отмщения ненавистному крестьянскому роду с точностью до целкового. «Послушайте меня, Александр Сергеевич, — настаивал помощник статс-секретаря. — Не выпускайте из рук плута Михайлу с его мерзкой семьёю. <…>...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: воспоминанье И замолчавшие мечты? Шепнул душе привет бывалый, Душе блеснул знакомый взор; И зримо ей в минуту стало Незримое с давнишних пор… Жуковский Сергей Львович и Надежда Осиповна успокоились наконец, получив письмо от Александра Сергеевича из Тифлиса, куда он заезжал на обратном пути в Петербург. «Слава Богу, – пишет бабка из Тригорского, – томления мои об Александре, милая моя и добрая Ольга, кончились; посылаю тебе копию письма, которое он переслал мне через Дадиана. Дадиан приехал курьером в Петербург с известием о новой победе и отправил письмо твоего брата сюда. В Зуево[52] Дадиан не завернул, а завернуть ему ничего не стоило, так как он не скоро поедет назад; расстояние от Петербурга к нам небольшое. Помнишь его матушку, нашу кузину, как она тебя маленькую любила, а когда вышла замуж и уехала в Грузию, с тех пор не писала. Бог с ней (Que le bon Dieu la conserve en sa Sainte garde)! Пишет мне Розен о Леоне; Лелька жив и здоров (Lolka est sain et sa-uf et se porte comme le pont neuf), представлен в капитаны за храбрость, чему Сашка – говорит Розен – обрадовался не меньше Леона. Ведь Александр Лелькой очарован (Alexandre est entiche de Lolka). Розен, сообщая о моем младшем (mon cadet), не говорит ни слова о «Тифлисской газете», напечатавшей что-то об Александре[53]. А из письма Сашки увидишь, что взятием Эрзерума кампания далеко не оканчивается. Сердце сжимается, как подумаю о Лельке: рассказывают, будто бы его полк опять был в деле. Жду не дождусь моих бедных детей. Во всяком случае, Александра увижу раньше». «Прибавляю к письму мама, – пишет Сергей Львович, – что Леон не только будет на днях капитаном, но, несмотря на теперешний свой маленький чин, получил уже два...
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Часть текста: в лесной голос, подобно Татьяне в гл. 7, XXVIII, когда образ Онегина проступает перед ней на полях читанной им книги (гл. 7, XXII–XXIV). В принадлежавшем Пушкину учебнике «Лицей, или Курс древней и современной литературы» («Lycée, ou Cours de littérature ancienne et moderne», книге, которая являлась руководством для Ламартина и которая сформировала его плачевный goût [427] , a также для Стендаля, упоминающего в дневниковой записи от 1804 г. о желании «делагарпизировать» свой стиль, что ему, наследнику Вольтера и Лакло, так никогда и не удалось) Лагарп (VIII, 252) цитирует два вполне невинных отрывка из «Нарцисса», первый из которых начинается той самой строкой, которую Пушкин мог позднее вспомнить. И хотя, вообще говоря, Пушкин никогда не упускал случая сделать скабрезный намек, здесь он вряд ли осознавал, что нимфа Мальфилатра подслушивала — за спиной Лагарпа — довольно непристойную беседу Венеры со стариком Тиресием, на которого Юнона наслала импотенцию ...