Пушкинъ и цензура.
Почти ни одно произведенiе великаго поэта не смогло появиться въ печати въ томъ самомъ виде, какъ оно вышло изъ-подъ его пера. «Русланъ» былъ «поневоле» пропущенъ цензурой и «благополучно» съехалъ изъ-подъ Бирукова», но поэтъ сомневался, не заградитъ ли цензура «пути второму его пришествiю. (Гнед., 1822 г.). Кишиневскiе шпiоны следили за Пушкинымъ, донося о каждомъ его шаге; петербургская цензура боялась имени опальнаго поэта больше, нежели его пьесъ. «Кавказскiй Пленникъ» подвергся мелкимъ цензурнымъ придиркамъ; въ немъ были сделаны «чисто стилистическiя поправки, хотя эстетика и не ея (цензуры) дело», писалъ поэтъ. Отправляя рукопись «Бахчисарайскаго Фонтана» своему «покровителю въ цензуре», кн. Вяземскому, поэтъ проситъ «не уступать». «Отгрызайся за каждый стихъ и загрызи ее, если возможно въ мое воспоминанье». «Следы роковыхъ ея когтей» Пушкинъ увиделъ, однако, и въ «Бахч. Фонтане». Погруженный въ работу надъ первой главой «Онегина», поэтъ менее всего думалъ о печати. «Пишу спустя рукава; цензура наша такъ своенравна, что съ нею невозможно размерить круга своего действiя. Лучше о ней и не думать» (Вяз., 1823 г.). Упованiя на смену Голицына Шишковымъ не оправдались: все осталось «при старомъ — по-старому» (Бест., 1824 г.); оставался въ силе тотъ же вопросъ: «пустятъ ли беднаго Онегина въ небесное царствiе печати?» (А. Тург., 1824 г.).
Усиленный цензурный надзоръ за пьесами, предположенными къ печати, «негласное» полицейское «смотренiе» за каждымъ шагомъ поэта, за каждой строкой его писемъ окружаютъ Пушкина.
Несмотря на все эти стесненiя, пушкинскiе стихи расходятся въ тысячахъ списковъ и опальному поэту приписываются даже такiя пьесы, которыхъ онъ не писалъ. Добровольные сыщики пишутъ доносы на поэта, предлагая, подобно Скобелеву, «спустить съ сочинителя несколько клочковъ шкуры», или, подобно Каразину, предостерегаютъ правительство «отъ грозящей ему опасности», указывая даже на пропущенныя цензурой пушкинскiя пьесы. Переписка поэта, уже тогда убежденнаго, что «сходнее намъ въ Азiи писать по оказiи», подвергается перлюстрацiи, и вскоре же невинныя строки пушкинскаго письма къ неизвестному въ Москву, перехваченныя московскимъ почтъ-директоромъ, обращаются въ орудiе наиболее удобнаго удаленiя поэта со службы изъ Одессы и ссылки его въ Михайловское, подъ гласный надзоръ губернскаго начальства. Этотъ надзоръ распространился и на техъ близкихъ къ поэту людей, которые имеелали многiе «дальновидные друзья»; даже такой, искренне расположенный къ поэту, человекъ, какъ А. И. Тургеневъ, не советовалъ кн. П. А. Вяземскому переписываться съ поэтомъ, чтобъ «не повредить ему и себе» («Ост. Арх.», III). Пушкину, какъ и въ Кишиневе приходилось воочiю убеждаться, что «забвенье — естественный уделъ всякаго отсутствующаго» (Гречу, 1821).
Декабрьскiя событiя застали Пушкина въ Михайловскомъ въ полномъ одиночестве. Его друзья и прiятели — Пущинъ, Кюхельбекеръ, Раевскiе, Бестужевъ, Рылеевъ — были арестованы и находились подъ следствiемъ. За сношенiя съ опальнымъ поэтомъ, Дельвигъ былъ «взятъ въ подозренiе», за Плетневымъ уставленъ секретный надзоръ и начато дело о сношенiяхъ его съ Пушкинымъ. Следствiе по декабрьскому делу, къ которому были привлечены лица даже сочувствовавшiя мечтанiямъ декабристовъ, не смогло установить принадлежности Пушкина къ тайнымъ организацiямъ; темъ не менее съ него берется подписка о благонадежности, тайный надзоръ тяготеетъ надъ нимъ во все время пребыванiя поэта въ Москве и въ Петербургеехалъ «безъ дозволенiя» въ Грузiю. Письма его, посланныя по почте, по-прежнему вскрываются даже въ последнiе годы его жизни (Письма жене, 1834—35 г. г.). Милость императора Николая Павловича, заявившаго, что онъ самъ будетъ цензоромъ поэта1), обратилась въ непосильную тяжесть: контроль общей цензуры сменился еще более тягостной опекой шефа жандармовъ, требовавшаго представленiя на просмотръ III Отделенiя каждой строки «блистательнаго пера». Поэтъ былъ лишенъ даже права безъ разрешенiя III Отделенiя не только печатать, но и читать въ кругу литературныхъ друзей свои новыя произведенiя, (какъ это было съ «Борисомъ Год.», за чтенiе котораго до цензуры, Пушкинъ получилъ выговоръ отъ Бенкендорфа). За стихи, прежде ходившiе въ рукописи, возбуждается противъ Пушкина рядъ делъ. Едва успеваетъ закончиться дело объ Андрее Шенье, возникаетъ другое — о Гаврилiаде. Съ поэта берется новая подписка: ничего не печатать безъ разрешенiя цензуры, не распространять ничего «безъ просмотра цензуры», и «никакихъ богохульныхъ сочиненiй впредь не писать».
Третье Отделенiе, въ лице гр. Бенкендорфа, выступаетъ не только въ роли цензора, но и критика поэта. «Прелестная пьеса», по выраженiю гр. Бенкендорфа, «Гр. » благополучно проходитъ черезъ цензуру, за исключенiемъ двухъ стиховъ, которые «Государь желалъ видеть измененными», но съ любимымъ созданiемъ поэта — «Борисомъ Годуновымъ» — начинаются целыя мытарства. Комедiю предлагаютъ Пушкину обратить въ романъ, «на манеръ Вальтеръ-Скотта»; производится целый рядъ урезокъ и лишь въ 1830 г. последовало разрешенiе приступить къ печати «Годунова», «подъ собственной ответственностью автора» и согласно «замечанiямъ», сделаннымъ въ Третьемъ Отделенiи. Той же участи подвергаются и «Домикъ въ Коломне», и «Фаустъ», и «Анжело», пропущенные въ печать съ выкидками, Медный Всадникъ» и вовсе не смогъ увидеть света при жизни поэта, за исключенiемъ первой главы; та же участь постигла и многiя мелкiя стихотворенiя. Хлопоты объ изданiи политической газеты не увенчались успехомъ: газета была разрешена, но вскоре же дозволенiе взято обратно. Въ «Современнике» не пропускалось къ печати большая часть статей самого издателя2). Цензоръ Никитенко отмечаетъ въ своемъ Дневнике 1834 г., что «Пушкина жестоко жметъ цензура; темъ не менее самъ поэтъ, даже въ ту пору, когда онъ, по выраженiю Карамзина, служилъ подъ знаменами либералистовъ», ополчаясь противъ цензорскаго произвола («ты чернымъ белое по прихоти зовешь», 1-ое посл. ценз.»), считалъ цензуру законнымъ установленiемъ («Но цензоръ гражданинъ, и санъ его священный! Онъ долженъ умъ иметь прямой и просвещенный; онъ сердцемъ почитать привыкъ алтарь и тронъ; но мненья не теснитъ и разумъ терпитъ онъ»). Цензоръ въ идеале, по воззре«блюститель тишины, приличiя и нравовъ, не преступаетъ самъ начертанныхъ уставовъ; закону преданный, отечество любя, принять ответственность умеетъ за себя; полезной истине путей не заграждаетъ, живой поэзiи развиться не мешаетъ; онъ другъ писателю, предъ знатью не трусливъ, благоразуменъ, твердъ, свободенъ, справедливъ» (Ibid). «Будь строгъ, но будь уменъ. Не просятъ у тебя, чтобъ все законныя преграды истребя, все мыслить, говорить, печатать безопасно ты нашимъ господамъ позволилъ самовластно. Права свои храни по долгу своему; но скромной истине, но мирному уму, и даже глупости невинной и довольной, не заграждай пути заставой своевольной» (2-ое Посл. Ценз.»). Позднее Пушкинъ, более чемъ кто-либо испытавшiй гнетъ цензуры, защищалъ ея необходимость:
«Мысль — великое слово! — писалъ онъ. — Что-жъ и составляетъ величiе человека, какъ не мысль? Да будетъ же она свободна, какъ долженъ быть свободенъ человекъ: въ пределахъ закона, при полномъ соблюденiи условiй, налагаемыхъ обществомъ. «Мы въ томъ и не споримъ, говорятъ противники цензуры. Но книги, какъ и граждане, ответствуютъ за себя. Есть законы для техъ и для другихъ. Къ чему же предварительная цензура? Пускай книга сначала выйдетъ изъ типографiи, и тогда, если найдете ее преступною, вы можете ее ловить, хватать и казнить, а сочинителя или издателя присудить къ заключенiю или къ положенному штрафу». — «Но мысль уже стала гражданиномъ, уже ответствуетъ за себя, какъ скоро она родились и выразилась. Разве речь и рукопись не подлежитъ закону? Всякое правительство въ праве не позволять проповедывать на площадяхъ, что кому въ голову придетъ, и можетъ остановить раздачу рукописи, хотя строки оной начертаны перомъ, а не тиснуты станкомъ типографическимъ. Законъ не только наказываетъ, но и предупреждаетъ. Это даже его благодетельная сторона. — Деека мгновенно и одно; действiе книги множественно и повсеместно. Законы противу злоупотребленiй книгопечатанiя не достигаютъ цели закона: не предупреждаютъ зла, редко его пресекая. Одна цензура можетъ исполнить то и другое («Мысли на дороге», X. Ср. «Разговоръ»). Но тотъ же Пушкинъ горячо возставалъ противъ мненiя, будто бы цензуры должны проникать все ухищренiя пишущихъ», ибо «цензура есть установленiе благодетельное, а не притеснительное; она есть верный стражъ благоденствiя частнаго и государственнаго, а не докучливая нянька, следующая по пятамъ шаловливыхъ ребятъ», («Мненiе М. Е. Лобанова»). Русская цензура не оказалась на высоте идеальныхъ требованiй Пушкина и, благодаря ей, многiя произведенiя поэта въ теченiе долгихъ летъ, не могли появиться въ печати, на долгiе годы было задержано изученiе Пушкина. Цензурный гнетъ, преслее его смерти съ новой силой обрушился на его безсмертныя произведенiя.
Тотчасъ же, вследъ за кончиной Пушкина, по повеленiю Императора Николая I, Жуковскiй приложилъ печати къ дверямъ пушкинскаго кабинета. 7 февраля 1837 г. все письма, рукописи и бумаги умершаго, въ присутствiи Жуковскаго и Дуббельта, сложили въ два сундука; оба сундука, опечатанные печатями, Жуковскаго и Штаба корпуса жандармовъ, были отправлены на квартиру Жуковскаго, где и поставлены въ особенной комнате. Ключи отъ сундуковъ хранились у Дуббельта, а дверь комнаты была запечатана теми же двумя печатями, На следующий день было приступлено къ разбору бумагъ, и 27 февраля составлена ихъ полная опись, при чемъ большинство бумагъ, согласно воле Государя, было вручено Жуковскому3), который вошелъ въ число опекуновъ, учрежденной въ феврале 1837 г., опеки надъ малолетними детьми А. С. Пушкина4). Одновременно съ этимъ Бенкендорфъ известилъ Жуковскаго, что Государь «соизволяетъ на открытiе подписки на полное изданiе всехъ до ныне известныхъ печатныхъ сочиненiй г. Пушкина, въ стихахъ и прозеемъ, чтобы новое сiе изданiе было напечатано не иначе, какъ съ разрешенiя цензуры установленнымъ порядкомъ».
Такимъ образомъ первое посмертное изданiе являлось «полнымъ собранiемъ» лишь техъ сочиненiй великаго поэта, которыя были уже напечатаны при его жизни, съ разрешенiя цензуры. Новое изданiе должно было печататься «подъ особымъ наблюденiемъ министра Народнаго Просвещенiя» (въ ведомстве котораго состояла цензура) и вышло (Спб., 1838 г. 8 т.) «по истине безобразнымъ», съ массой пропусковъ, опечатокъ, поправокъ и искаженiй пушкинскаго текста, не полнымъ, даже въ указанномъ объеме. Небрежно проредактированное и отпечатанное, оно производило грустное впечатленiе. Вскоре же (1841 г.) появились три дополнительныхъ тома (9—11). Къ началу 1846 года и этого «безобразнаго во всехъ отношенiяхъ и дорогого по цене5) изданiя осталось лишь незначительное количество экземпляровъ. Въ 1850 г. опекуны просили вновь высочайшаго соизволенiя на напечатанiе новаго изданiя, каковое они полагали выпустить «собственными средствами», повторивъ первое изданiе, съ измененiемъ порядка распределенiя статей и «дополненiемъ некоторыми стихотворенiями», уже бывшими въ печати. Такихъ пьесъ опекуны (гр. Вiельгорскiй и П. Ланской, замеешилъ печатать две, а третью, какъ «совершенно пустое стихотворенiе», изъ печати вовсе исключить6).
При такомъ отношенiи къ наследiю, оставленному великимъ русскимъ поэтомъ, пришлось взяться за новое изданiе сочиненiй Пушкина П. В. Анненкову, которому опека передала право на изданiе сочиненiй Пушкина, а вдова поэта Н. Н. Пушкина-Ланская предоставила въ распоряженiе рукописи и бумаги. Началась длинная канцелярская волокита. Представленныя Анненковымъ въ цензуру рукописи министръ народнаго просвещенiя, А. Норовъ, передалъ попечителю Спб. Учебнаго Округа, Мусину-Пушкину, для разсмотренiя ихъ въ цензурномъ комитете. Попечитель, въ свою очередь, поручилъ просмотръ рукописи цензору Фрейгангу. Последнiй отнесся къ порученному ему делу съ такою ретивостью, что даже попечитель не могъ согласиться со взглядами своего чиновника; но министръ Просвещенiя, особому наблюденiю котораго поручалось въ 1837 г. первое изданiе сочиненiй Пушкина, въ 1855 г. счелъ необходимымъ прежде всего вновь запросить шефа жандармовъ: не представляется ли надобность, приготовленныя Анненковымъ къ печати, рукописи «повергнуть» «прежде отпечатанiя на Высочайшее Его Императорскаго Величества воззренiе». Осторожный Норовъ отдаетъ приказъ цензорамъ «не выставлять довремени цензурнаго одобренiя и принять меры, чтобы места, которыя окажутся подлежащими къ исключенiю, были бы не вычеркиваемы, а указаны инымъ какимъ-либо образомъ». Министръ Просвещенiя считалъ свои предположенiя темъ более основательными, что самъ сомневался, следуетъ ли, чтобы новое изданiе являлось «действительно новымъ, а не перепечаткой предыдущаго, Высочайше дозволеннаго семнадцать ле». Норовъ сомневался даже, можетъ ли быть допущено изданiе сочиненiй Пушкина въ исправленномъ виде на основанiи общихъ цензурныхъ правилъ, и трудъ Анненкова препроводилъ въ знаменитое III-е отделенiе. Шефъ жандармовъ, гр. Орловъ, однако, успокоилъ министра, уведомивъ, что новое изданiе сочиненiй Пушкина можетъ быть допущено въ исправленномъ и дополненномъ виде, но не иначе, какъ после испрошенiя самимъ министромъ высочайшаго соизволенiя. При этомъ III-ье отделенiе отмечало, что «собирая сочиненiя Пушкина, Анненковъ исполнилъ это съ должною осторожностью. Онъ не только исключилъ те, известныя въ свое время стихотворенiя и эпиграммы, въ которыхъ Пушкинъ обнаруживалъ вольномыслiе» или «которыя направлены были лично противъ кого-либо», но даже исключилъ «несколько напечатанныхъ уже прозаическихъ статей, относящихся до мелкой журнальной полемики того времени». Однако, даже такая похвала и осторожность самого редактора не спасли анненковское изданiе отъ опеки III-го отделенiя; въ анненковскую работу все-таки проскользнули места «подлежащiя исключенiю», которыя не могли быть дозволены «только потому, что въ нихъ или допущены «неверныя толкованiя историческихъ событiй», «неприличные отзывы о некоторыхъ сословiяхъ», «восхваляется вино и сладострастiе», или находятся простонародныя выраженiя, или поэтъ упоминаетъ о заблужденiяхъ своей молодости и объ удаленiи его въ южный край7).
Въ октябре 1854 г. на докладъ министра просвещенiя последовала Высочайшая резолюцiя: «согласенъ, но въ точности исполнить, не допуская отнюдь никакихъ неуместныхъ прибавокъ редактора.
етъ после кончины поэта (Спб. 1855 г. 6 т.), анненковское изданiе. «Русскiе, любившiе Пушкина, какъ честь своей родины, какъ одного изъ вождей ея просвещенiя, — писалъ Добролюбовъ въ 1858 г., — давно уже пламенно желали новаго изданiя его сочиненiй, достойнаго его памяти, и встретили предпрiятiе Анненкова съ восхищенiемъ и благодарностью» (сочин. III, 366). Но цензурныя гоненiя на Пушкина не прекращались. До какой степени цензурное ведомство смотрело косо на все, что касалось Пушкина, свидетельствуетъ инцидентъ съ романомъ Е. Лунскаго (Софiи Келлеръ) «А. С. Пушкинъ», романъ для детей». Цензоръ Фрейгангъ нашелъ, что романъ съ исключенiями можетъ быть допущенъ къ печати; съ цензоромъ согласился цензурный комитетъ, но попечитель Пет. округа, Мусинъ-Пушкинъ считалъ, что «романъ представляетъ въ цензурномъ отношенiи не малое затрудненiе, такъ какъ здесь описываются почти современные намъ случаи изъ жизни Пушкина, которые едва ли умее, особенно назначенномъ для детей, какъ-то: изгнанiе, т. -е. отправленiе въ псковскую губернiю для жительства тамъ подъ надзоромъ местнаго начальства, пребыванiе его на Кавказе, далее дуэль, трагическая смерть» и т. д.
едомстве пришлось испытать тому же Анненкову съ дополнительнымъ томомъ сочиненiй Пушкина, куда вошли «матерiалы для бiографiи поэта» (См. ст. Анненкова въ «Вестн. Евр.», 1881 г., № 1); по разсказу П. Ефремова («Русск. Ст.», 1879 г., XII, 729), просмотръ изданiя былъ порученъ чиновнику особыхъ порученiй при министре, признавшему недопустимой пьесу «Оленьке », потому что въ ней смешанъ православный обрядъ съ мифологической богиней». Чиновникъ этотъ былъ не кто иной, какъ поэтъ Н. Ф. Щербина, а товарищемъ министра, которому изготовлялъ свой докладъ Щербина — кн. П. А. Вяземскiй; наряду съ этимъ, цензоръ, И. А. Гончаровъ, безпрепятственно пропускалъ въ печать, несколько разъ запрещаемую раньше пушкинскую статью о Радищеве«любопытнымъ историческимъ этюдомъ»; въ то же время опубликованiе неизданныхъ сочиненiй и писемъ поэта, работа изследователей и собирателей долгое время всячески затруднялись и со стороны цензурнаго ведомства и со стороны наследниковъ Пушкина. Цензура съ прежнимъ упорствомъ продолжала вымарывать «неудобныя строки» въ произведенiяхъ великаго поэта, цензурные чиновники доносили на пропускъ «неблагонамеренныхъ» сочиненiй Пушкина, а стоявшiй во главе едомства, ближайшiй другъ Пушкина, князь П. А. Вяземскiй, находилъ что въ переписке Пушкина «есть много личностей и неприличностей», и это цензура должна иметь въ виду». Съ другой стороны наследники искали опоры въ томъ самомъ цензурномъ вее, которое причинило столько непрiятностей поэту. «Согласiе наследниковъ» потребовало въ конце концовъ Главное Управленiе цензуры даже для пропуска упомянутаго романа С. Келлеръ; вследствiе ходатайства теедниковъ объявлялись «строгiе выговоры» цензорамъ и просто «выговоры» редакторамъ подцензурныхъ изданiй, поместившимъ новооткрытыя произведенiя Пушкина8).
Седьмой дополнительный томъ анненковскаго изданiя, после долгихъ цензурныхъ мытарствъ, наконецъ смогъ появиться въ печати, но и то «съ не»; не спасла ни «осторожность» редактора, ни докладъ цензора, И. А. Гончарова, полагавшаго, что книгу можно разрешить къ печати «безъ всякихъ измененiй».
Въ 1862 г. истекалъ срокъ собственности на литературное наследiе великаго поэта, и сочиненiя его должны были стать общимъ нацiональнымъ достоянiемъ; но, по ходатайству вдовы Н. Н. Пушкиной-Ланской, просившей въ 1856 г. предоставленiя исключительнаго права печатанiя сочиненiй Пушкина ея двумъ сыновьямъ «до конца ихъ жизни»9)етъ. Докладъ вызвалъ одобренiе Государя и тому же Блудову было поручено составить законопроектъ объ авторскомъ праве для внесенiя въ Госуд. Советъ. Въ 1857 г. этотъ проектъ сталъ закономъ, согласно которому право литературной собственности сохраняется за наследниками въ теченiе 50-ти леействiе новаго закона и были подведены права наследниковъ поэта. Во время этого срока бумаги и рукописи Пушкина, находившiяся въ исключительномъ владенiи наследниковъ, являлись почти недоступными для изсле«предварительнаго разрешенiя со стороны наследниковъ». Все это вместе взятое надолго задержало изученiе Пушкина и распространенiе его произведенiй въ массе. (См. стр. 287-ую «»: «Сочиненiя Пушкина»).
Въ теченiи всего девятнадцатаго века цензурныя условiя были таковы, что изследователямъ и комментаторамъ Пушкина приходилось стоять предъ запрещенiями всякаго рода: доступъ въ архивы былъ закрытъ, опубликованiе новыхъ данныхъ встре«сомнительными въ цензурномъ отношенiи»; целыя полосы жизни и творчества поэта вычеркивались изъ области изследованiя.
Изследованiя объ общественныхъ движенiяхъ 20-хъ годовъ10), объ отношенiяхъ поэта ко многимъ его современникамъ, бумаги Третьяго Отде11) и следственное «дело» о дуэли съ Дантесомъ — все это долгое время не могло быть опубликовано12). Зассоренный по цензурнымъ условiямъ текстъ пушкинскихъ рукописей настоятельно требовалъ проверки; многiе недоумеета — замены легендъ фактами.
Освобожденiе сочиненiй Пушкина отъ монопольной зависимости наследниковъ явилось въ то же время началомъ открытiя рукописей великаго поэта для работы болеедователей; но только на рубеже и за рубежомъ двадцатаго века стала осуществима давняя мечта: возможность всесторонняго изученiя Пушкина и его эпохи. Новый, небывалый еще, интересъ къ Пушкину отмечаетъ наши дни, и во всей многогранной красоте е прошлой эпохи, освещенной, наконецъ, свободой научнаго анализа. Новыя работы по изученiю пушкинскаго текста на основанiи подлинныхъ рукописей (Венгерова, Щеголева, Якушкина и др.), по освещенiю бiографическихъ чертъ поэта и взаимоотношенiй его къ современникамъ (Веселовскаго, Гершензона, Морозова, Модзалевскаго, Лернера, Саитова, Щеголева) историко-литературные и критическiе труды (Айхенвальда, Котляревскаго, Овсянико-Куликовскаго и др.) уже внесли характерныя очертанiя для абриса эпохи и центра ея — Пушкина. Въ помощь идетъ графика и фотографiя. Собирается впервые (какъ въ изданiи Пушкина подъ ред. С. А. Венгерова) галлерея пушкинскихъ типовъ и образовъ, дается иконографiя самого поэта и его современниковъ; съ помощью фотографiи делаются снимки съ рукописей, которыя такимъ образомъ становятся доступными для изученiя все большаго и большаго круга лицъ. Съ общими выводами, съ синтезомъ приходится ждать, — ждать, по всей ве«последняго слова», ибо такiя «последнiя слова» могутъ иметь отношенiе къ угасшему творчеству, а не къ вечно юному и веейственному генiю Пушкина.
1) См. М. Сухомлиновъ, «Изслед. и статьи», т. I.
2—20.
3) Найденныя въ бумагахъ «секретныя записки о жизни и смерти Екатерины II, Императоръ Николай оставилъ у себя; бумаги и рукописи кн. В. В. Долгорукова и А. И. Тургенева возвращены ихъ владельцамъ.
4) Членами опеки были назначены: Жуковскiй, гр. П. Строгановъ и Отрешковъ (См. «Списокъ»). После отъе«по разстроенному здоровью» гр. Строганова, ихъ заменили: П. Ланской и гр. Вiельгорскiй.
5) Цена по подписке за 8 томовъ была назначена въ 50 руб. асс.
6) 1) «На кончину Кутузова». 2) «Нетъ, неею, не могу волненiямъ любви безумно предаваться; 3) «Когда-бъ не смутное влеченье чего-то жаждущей души».
7) Въ числе такихъ «неверныхъ толкованiй исторiй» выставлялся отзывъ Пушкина о вольности древняго Новгорода и о покоренiи его Іоанномъ III боле». Къ числу «простонародныхъ выраженiй» отнесены: «мать дочери велитъ на эту сказку плюнуть» и «Не женщины любви насъ учатъ, а первый пакостный романъ», или «Вальтеръ Скоттъ не имеетъ лакейскаго пристрастiя къ гербамъ» и т. д. «Арх. 3-ьяго Отдел.». Дело о Пушкине. Спб. 1905 г. Изд. С. Сухонина.
8е къ министру просвещенiя писалъ, что «произвольное изданiе» рукописей его отца «есть совершенное нарушенiе всякаго приличiя и самаго цензурнаго устава» и просилъ «сделать распоряженiе, дабы цензура» «не одобряла къ печати записокъ, писемъ и другихъ литературныхъ и семейныхъ бумагъ», безъ ведома и согласiя «семейства». «Къ ист. журнала «Библ. Зап.», «Пушк. и его совр.», VI, 40—41. Переписка поэта долгое время не включалась ни въ одно изданiе сочиненiй Пушкина и собрана была впервые П. А. Ефремовымъ въ изданiи, вышедшемъ подъ его редакцiей въ 1880 г. Переписка Пушкина съ женой была опубликована И. С. Тургеневымъ въ 1878 г. («Ве» № 1). Въ 1912 г. вышелъ третiй томъ «переписки», ред. В. И. Саитова, обогащенной многими новыми письмами поэта.
9) По цензурному уставу 1828 г. наследники пользовались правомъ собственности въ теченiи 25-ти летъ со дня кончины автора.
10) Изсле«Зеленой Лампе», «Союзе Благоденствiя» и тайныхъ обществахъ стали возможны лишь въ самое последнее время. Следственное производство по дее, до начала восьмидесятыхъ годовъ пр. ст. было совершенно недоступно для изследователей. Большинство записокъ, воспоминанiй и сочиненiй декабристовъ увидело печать въ Россiи лишь съ наступленiемъ XX стол.
11) «Дуэль Пушкина съ Дантесомъ-Геккереномъ, подлинное военно-судное де». Спб. 1900 г. Въ томъ же 1900 г. появились въ печати документы Государственнаго Спб. Главнаго архивовъ мин. ин. делъ, касающiеся Пушкина. (Спб., изд. Н. А. Гастфрейнда). Новые матерiалы о дуэли опубликованы П. Е. Щеголевымъ въ очеркахъ «Ист. Вестн.» 1905 г. №№ 1—4. См. также въ его книге «Пушкинъ», стр. 307—411. Изд. «Шиповника». Спб. 1912.
12) Современные русскiе журналы кончине есколько строкъ, — обходя молчанiемъ роковую дуэль; наоборотъ, именно этой дуэлью особенно заинтересовалась заграничная пресса. Изъ множества вздорныхъ «сенсацiонныхъ» заметокъ, появившихся за границей, нужно выделить несколько обстоятельныхъ характеристикъ русскаго поэта. Такъ во французской газете «Globe» была напечатана статья «Александръ Пушкинъ», за подписью «одинъ изъ друзей Пушкина», принадлежавшая перу Мицкевича. «Пуля попавшая въ Пушкина была чудовищнымъ ударомъ для интеллектуальной Россiи», писалъ Мицкевичъ. (Переводъ этой статьи въ «Сборнике» журнала «Жизнь», стр. 166—173). Другой почитатель великаго поэта, французъ баронъ Леве Веймарсъ (См. въ «Дополненiяхъ»), въ «Journal de Debats» написалъ довольно подробный очеркъ жизни Пушкина; по самымъ ценнымъ изъ заграничныхъ откликовъ, вызванныхъ кончиной великаго поэта, явилась, замечательная для иностранца, обстоятельная оценка пушкинскаго творчества, данная Фарнгагеномъ-фонъ Энзе («Jahrbücher fur Wissenshaftliche Kritik». 1838 j, oct.). Ср. М. А. . «Некрологи П—а въ немецкихъ газетахъ». «Русск. Стар.» 1900 г., т. I, Н. В. Чарыковъ, «Изве—а, имеющiяся въ Голландiи», «Пушк. и его совр.» вып. XI. Известiя изъ некоторыхъ англiйскихъ газетъ даны П. Щ. въ «Голосе Земли». 1912 г. № 20.