Ибрагимъ («Арапъ Петра »). — «Молодой негръ», «крестникъ» и любимецъ Петра В. «Капитанъ французской артиллерiи («И. обучался въ парижскомъ военномъ училище»); позднее капитанъ-лейтенантъ бомбардирской роты Преображенскаго полка». По первому впечатленiю Татьяны Афанасьевны, «черный дьяволъ». — Съ твоимъ ли пылкимъ, задумчивымъ и подозрительнымъ характеромъ, съ твоимъ ли сплющеннымъ носомъ, вздутыми губами, съ этой ли шершавой головой бросаться во все опасности женитьбы? говорилъ ему Корсаковъ. На свою наружность указываетъ самъ И. царю (при сватанье Ржевской), но Петръ не далъ ему досказать: — «Твоя наружность? Какой вздоръ! Чемъ ты не молодецъ?» «Появленiе И., его наружность, образованность и природный умъ возбудили въ Париже общее вниманiе». Герцогъ Орлеанскiй удерживалъ его на французской службе, говоря: «останьтесь во Францiи, за которую вы уже пролили свою кровь, и будьте уверены, что и здесь ваши заслуги и дарованiя не останутся безъ достойнаго вознагражденiя». Петръ «всегда получалъ лестные отзывы насчетъ его успеховъ и поведенiя» и былъ чрезвычайно имъ доволенъ», «Снисходительствовалъ къ его просьбамъ, просилъ заботиться о своемъ здоровье, благодарилъ за ревность къ ученiю», «и не жалелъ для него своей казны, присовокупляя къ червонцамъ отеческiе советы и предостерегательныя наставленiя». Царь самъ выехалъ «навстречу» И., и на другой день после его прiезда въ Петербургъ, поздравилъ И. капитанъ-лейтенантомъ бомбардирской роты преображенскаго полка, въ коей онъ самъ былъ капитаномъ». Въ Париже «все дамы, желали видеть у себя le négre du czar и ловили его на перехватъ «и не одна красавица заглядывалась на него съ чувствомъ более лестнымъ, нежели просто любопытство», «но предупрежденный И. или ничего не замечалъ, или виделъ одно лишь кокетство». «Сладостное вниманiе женщинъ» «не только не радовало его, но даже наполняло горечью и негодованiемъ». Онъ чувствовалъ, что онъ для нихъ родъ какого-то редкаго зверя, творенiя особеннаго, чужого, случайно перенесеннаго въ мiръ, не имеющiй съ нимъ ничего общаго. Онъ даже завидовалъ людямъ, никемъ не замеченнымъ, и почиталъ ихъ ничтожество благополучiемъ». — «Отличался умомъ точнымъ и наблюдательнымъ». Онъ виделъ, что на него смотрели «какъ на чудо», «и это любопытство, хотя и прикрытое видомъ благосклонности, оскорбляло его самолюбiе». «Мысль, что природа не создала его для взаимной страсти, избавила его отъ самонадеянности и притязанiй самолюбiя, что придавало редкую прелесть обращенiю его съ женщинами». «Любовь не приходила ему на умъ». «Разговоръ его былъ простъ и важенъ». Корсаковъ дивился «терпенiю» И., который «битый часъ слушалъ бредни о древности рода Лыковыхъ и Ржевскихъ и еще» присовокуплялъ «къ тому свои нравоучительныя примечанiя». «Своимъ почтительнымъ и ласковымъ обхожденiемъ, кроткимъ и образованнымъ умомъ» онъ снискалъ не только дружество боярина Ржевскаго, «но и уваженiе князя Лыкова и благосклонность доброй Татьяны Афанасьевны, которая не разъ со вздохомъ говорила своему брату: — «Лучшаго жениха грехъ намъ и желать, а жаль, что онъ Арапъ!» — Князь Лыковъ говорилъ, «что изъ всехъ молодыхъ людей, воспитанныхъ въ чужихъ краяхъ», Царскiй арапъ всехъ более на человека походитъ». «Человекъ онъ степенный и порядочный», замечалъ Гаврила Афанасьевичъ. Въ продолженiи родовъ графини L. «каждый стонъ ея раздиралъ душу Ибрагиму; каждый промежутокъ молчанiя обливалъ его ужасомъ»; увидя новорожденнаго «чернаго младенца», сердце И. «билось сильно», онъ не имелъ «силы удержать своего восторга» и «благословилъ сына дрожащею рукою». Узнавъ отъ Корсакова, что графиня «взяла себе новаго любовника», впалъ «въ глубокое стесненное унынiе». «Онъ повторялъ себе: это я предвиделъ, это должно было случиться. Потомъ открылъ письмо графини (полное «страстными уверенiями въ любви»), перечелъ его снова, повесилъ голову и горько заплакалъ». «Душа его была» утомлена страстями, праздностiю, тайнымъ унынiемъ». Свою судьбу И. считалъ «бедственной судьбой негра, жалкаго творенiя, едва удостаиваемаго названiя человека». — ... Ты человекъ одинокiй, безъ роду и племени, чужой для всехъ кроме одного меня. Умеръ я сегодня, завтра что съ тобою будетъ, бедный мой арапъ! говоритъ ему Петръ. Посланный царемъ «въ чужiе края для прiобретенiя сведенiй, необходимыхъ государству преобразованному», И. «не торопился» отъездомъ въ Россiю. Онъ отговаривался то раною (полученной «въ испанской войне»), то желанiемъ усовершенствовать свои познанiя, то недостаткомъ денегъ», но «не пропускалъ ни одного бала, ни одного праздника, ни одного перваго представленiя и предавался общему вихрю со всею пылкостью своихъ летъ и своей породы», хотя «и Петръ, и темное чувство долга призывали его въ Россiю». Въ двадцать семь летъ «влюбился безъ памяти», «страстно» въ графиню L. Еще «онъ не ведалъ ревности, но съ ужасомъ ее предчувствовалъ; онъ воображалъ, что страданiя разлуки должны быть менее мучительны». — «Ты должна была меня разлюбить; очарованiе должно было исчезнуть. Эта мысль, писалъ онъ въ письме къ графине, меня всегда преследовала», но при прощанье съ нею «глаза его потемнели, голова закружилась; онъ едва могъ выйти изъ комнаты»; въ Петербурге онъ «содрогался» отъ «ужасной» мысли объ измене графини: ревность начинала бурлить въ африканской его крови и горячiя слезы готовы были течь по его черному лицу». На вопросъ Петра, хочетъ ли И. жениться на дочери боярина Ржевскаго, отвечалъ: «если бъ я имелъ въ виду жениться, то согласится ли молодая девушка и ея родственники?». — «Я женюсь, конечно, не изъ страсти, но по соображенiю, и то, если она не имеетъ отъ меня решительнаго отвращенiя», отвечалъ И. Корсакову, требовавшему, чтобъ И. сказалъ «по совести», влюбленъ ли онъ «въ эту маленькую mijaurée». Он говорилъ самому себе: «разве можно верить любви? разве существуетъ она въ женскомъ легкомысленномъ сердце?» «Отъ жены я не стану требовать любви: буду довольствоваться ея верностiю, а дружбу прiобрету постоянной нежностiю, доверенностiю и снисхожденiемъ». Онъ принялъ советъ Петра: «надобно тебе, говорилъ И. Петръ, пристроиться, пока есть еще время, найти опору въ новыхъ связяхъ, вступить въ союзъ съ русскимъ боярствомъ». «Свадьба съ молодою Ржевскою, разсуждалъ И., присоединитъ меня къ гордому русскому дворянству, и я перестану быть пришельцемъ въ новомъ моемъ отечестве». После измены графини Леоноры, отказавшись навекъ отъ милыхъ обольщенiй», онъ выбралъ иныя обольщенiя более существенныя». По прiезде въ Россiю «мысль быть сподвижникомъ великаго человека и совокупно съ нимъ действовать на судьбу великаго народа — возбудила въ немъ въ первый разъ благородное чувство честолюбiя». «Онъ день ото дня более привязывался къ государю, лучше постигалъ его душу» и проводилъ дни однообразные, но деятельные», «окруженный деловыми бумагами». «Россiя представлялась И. огромной мастерскою, где движутся одне машины, где каждый работникъ, подчиненный заведенному порядку, занятъ своимъ деломъ. Онъ почиталъ и себя обязаннымъ трудиться у собственнаго станка».
— людей хорошо намъ знакомыхъ по Нартовымъ, Неплюевымъ и др. Это — характеры резкiе и жесткiе, но хрупкiе по недостатку гибкости, и потому неживучiе: они вымирали уже при Екатерине II. [].
Иванъ «Бор. Год»). — «Когда народъ сталъ выходить (изъ собора), я внуку сказалъ: Иванъ, веди меня на гробъ царевича Димитрiя. И мальчикъ повелъ меня». (Разсказъ старца-пастуха патрiарху).
Иванъ «»). — Слуга Альбера.
«», 2.). — сынъ «Ондрея».
«Капит. »). — «Гарнизонный поручикъ». Кривой старичокъ въ офицерскомъ мундире. Ходилъ «подъ шведа и подъ турку: всего насмотрелся». «И матушка, говоритъ онъ капитанше: — Богъ милостивъ; солдатъ у насъ довольно, пороху много, пушку я вычистилъ. Авось дадимъ отпоръ Пугачеву. Господь не выдастъ — свинья не съестъ!». «Исполнитель комендантскаго распоряженiя». — «Иванъ Игнатьичъ!» обращается къ нему капитанша Миронова: «разбери Прохорова съ Устиньей, кто правъ, кто виноватъ. Да обоихъ и накажи». «По препорученiю капитанши Мироновой», сиделъ «съ иголкою въ рукахъ» и «нанизывалъ грибы для сушенiя на зиму». «Держалъ» «распяливъ на рукахъ» «нитки», которыя разматывала капитанша. Во время приготовленiя къ дуэли Гринева со Швабринымъ, неожиданно «изъ-за скирда вдругъ появился» И. И. «и человекъ пять инвалидовъ». И. И. «потребовалъ» ихъ къ коменданту и повелъ ихъ, въ торжестве, шагая съ удивительною важностью». — Предъ нападенiемъ Пугачева, «вытаскивалъ изъ пушки тряпички, камешки, щепки, бабки и соръ всякаго рода, запиханный въ нее ребятишками». — Пугачъ пришелъ». — «Плохо, Петръ Андреичъ! признается онъ Гриневу. Передь приступомъ, по приказанiю капитана, навелъ «пушку». По уверенiю Швабрина, И. И. «былъ въ непозволительной связи съ капитаншей Мироновой», что, однако, «не имело», «и тени правдоподобiя». — «Неутомимый вопрошатель». При появленiи Гринева въ крепости, «своимъ одинокимъ глазомъ поглядывалъ на него съ любопытствомъ». — «Смею спросить», вы въ какомъ полку изволили служить? — «А смею спросить, продолжалъ онъ: зачемъ изволили вы перейти изъ гвардiи въ гарнизонъ?» Чаятельно за неприличные гвардiи офицеру поступки? Когда Гриневъ просилъ И. И. быть секундантомъ, «никакъ не могъ понять» должность секунданта; слушалъ Гринева со вниманiемъ, вытараща на «него» свой единственный глазъ. — «Вы изволите говорить», сказалъ онъ Гриневу: «что хотите Алексея Иваныча заколотъ, и желаете, чтобъ я при томъ былъ свидетелемъ? Такъ ли? смею спросить. — Какъ вамъ угодно», «делайте, какъ разумеете. Да зачемъ же мне тутъ быть свидетелемъ? Съ какой стати? Люди дерутся, — что за невидальщина, смею спросить?». — «Помилуйте, Петръ Андреичъ!» говоритъ онъ, «что это вы затеяли! Вы съ Алексеемъ Иванычемъ побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснетъ. Онъ васъ побранилъ, а вы его выругайте; онъ васъ въ рыло, а вы его въ ухо, въ другое, въ третье, — и разойдитесь; а мы васъ ужъ примиримъ. А то доброе ли дело — заколотъ своего ближняго, смею спросить? И добро бъ ужъ закололи вы его: Богъ съ нимъ, съ Алексеемъ Иванычемъ! я и самъ до него не охотникъ. Ну, а если онъ васъ просверлитъ? На что это будетъ похоже? Кто будетъ въ дуракахъ, смею спросить?» — «Воля ваша», «коли ужъ мне и вмешиваться въ это дело, такъ разве пойти къ Ивану Кузьмичу, да донести ему, по долгу службы, что въ фортецiи умышляется злодействiе, противное казенному интересу: не благоугодно ли будетъ господину коменданту принять надлежащiя меры». Гриневъ «насилу» «уговорилъ» его «ничего не говорить коменданту о замышляемомъ поединке. И. И. далъ слово, но решился отъ него отступиться». «Василиса Егоровна выведала все отъ» поручика; заметя, что проговорился, И. И. «закусилъ языкъ», и «не зналъ, что отвечать»; услыша дружественный разговоръ Гринева со Швабринымъ, вновь «отъ радости проболтался. — Давно бы такъ, «сказалъ» И. И. Гриневу «съ довольнымъ видомъ»: худой миръ лучше доброй ссоры, а и не честенъ, такъ здоровъ». — «Слава Богу, что все такъ кончилось!» прибавилъ онъ, когда Василиса Егоровна «всемъ распорядилась, безъ ведома капитана». Когда И. И. вели къ Пугачеву, онъ сказалъ, повторяя слова Миронова: «Ты намъ не государь, ты, дядюшка, — воръ и самозванецъ!» и «повисъ подле своего стараго начальника».
«»). — Уп. л. Дядя Нарумова. По словамъ племянника, «разсказывалъ» ему и «уверялъ честью», что графиня дала Чаплицкому три карты.
Иванъ «Бор. Год»). — Королевичъ. Умершiй женихъ Ксенiи Годуновой.
«Евг. »). — Уп. л. ...
«Бор. Год»). — Разсказываетъ патрiарху объ Отрепьеве. На слова патрiарха: «этака ересь: буду царемъ на Москве! ... Ведь это — ересь, отецъ игуменъ?» отвечаетъ: — «ересь, святый владыка, сущая ересь». Думаетъ, что, «знать, грамота далась ему (Отрепьеву) не отъ Господа Бога».
Изора «Моц. »). — Уп. л. «Даръ моей И., называетъ Сальери ядъ, который всыпаетъ въ кубокъ Моцарту».
«», 2.). — Сынъ «Ондрея».
«Егип. ночи»). — «Неаполитанскiй художникъ». «Былъ высокаго росту, худощавъ и казался летъ тридцати. Черты смуглаго его лица были выразительны: бледный, высокiй лобъ, осененный черными клоками волосъ, черные, сверкающiе глаза, орлиный носъ и густая борода, окружающая впалыя желто-смуглыя щеки, обличали въ немъ иностранца». «Обстоятельства» принудили его оставить «отечество». Онъ прiехалъ въ Россiю въ надежде на свой талантъ». Къ Чарскому пришелъ въ такомъ «жалкомъ виде» («на немъ былъ черный фракъ, побелевшiй уже по швамъ; панталоны летнiя, хотя на дворе стояла уже глубокая осень; подъ истертымъ чернымъ галстухомъ на желтоватой манишке блестелъ фальшивый алмазъ; шершавая шляпа, казалось, видала и ведро, и ненастье»), что «встретясь съ этимъ человекомъ въ лесу, вы приняли бы его за разбойника; въ обществе — за политическаго заговорщика; въ передней за шарлатана, торгующаго элексирами и мышьякомъ». Чарскiй принялъ его за «кочующаго артиста», который «собирается дать несколько концертовъ на вiолончели и развозитъ по домамъ свои билеты». На вечере «былъ одетъ театрально»: «поэтъ въ одежде фигляра». Явился къ Чарскому, о которомъ слышалъ, какъ о превосходномъ поэте, какъ къ «собрату» за «дружескимъ вспоможенiемъ», но называетъ его «вашимъ превосходительствомъ». «Я бедный импровизаторъ!» говоритъ онъ о себе: «— Вы поэтъ какъ и я; а что ни говори, поэты славные ребята! говоритъ позднее И. тому-же Чарскому. На эстраду вышелъ «съ низкими поклонами» и, «изъясняясь на плохомъ французскомъ языке», «робкимъ и смиреннымъ голосомъ» просилъ «назначить несколько темъ», «умоляющимъ взоромъ» обводя кругомъ. — Когда Чарскiй поручился, «если не за трiумфъ», то «по крайней мере за барышъ» вечера, изъявилъ «свою радость живыми движенiями». — «А это главное, вскричалъ итальянецъ», — «Какую цену можно будетъ назначить за билетъ, чтобы публике не слишкомъ было тяжело, и чтобы я, между темъ, не остался въ накладе?» спрашивалъ онъ Чарскаго, и въ то же время «тихое одобренiе» со стороны поэта считалъ «дороже» «целой бури рукоплесканiй». «Въ меркантильныхъ расчетахъ» обнаружилъ «дикую жадность», и «простодушную любовь къ прибыли», но, почувствовавъ «приближенiе бога», «гордо подымалъ голову и пылкiе стихи — выраженiя мгновеннаго чувства — стройно излетали изъ устъ его», вызывая въ слушателяхъ «чувство восхищенiя» и удивленiя («какъ! чужая мысль чуть коснулась вашего слуха и уже стала вашей собственностiю, какъ будто вы съ нею носились, лелеяли, развивали ее безпрестанно», говорилъ ему Чарскiй). По словамъ самого И., «всякiй талантъ неизiяснимъ. Какимъ образомъ ваятель въ куске каррарскаго мрамора видитъ сокрытаго Юпитера и выводитъ его на светъ резцомъ и молотомъ, раздробляя его оболочку? Почему мысль изъ головы поэта выходитъ уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная строками, однообразными стопами? Никто, кроме самого импровизатора, не можетъ понять эту быстроту впечатленiй, эту тесную связь между собственнымъ вдохновенiемъ и чуждой внешнею волею, тщетно я самъ захотелъ бы это изъяснить».
«Капит. »). — При допросе башкирца, по приказанiю коменданта, «взялъ его руки и, положивъ ихъ себе около шеи, поднялъ» башкирца на свои плечи».
«Капит. »). — «Старый». «Въ передней коменданта И», «сидя на столе, нашивалъ синюю заплату на локоть зеленаго мундира». — «Войди, батюшка», «наши дома, сказалъ И.» Гриневу. «Отъ имени Василисы Егоровны «позвалъ» Гринева «къ нимъ обедать». Въ доме коменданта И. вместе съ Палашкой накрывали на столъ.
Инеза «»). — «Бедная Инеза!» вспоминаетъ о ней Донъ-Жуанъ. Ея ужъ нетъ! «Какъ я любилъ ее!» «Странную прiятность я находилъ въ ея печальномъ взоре и помертвелыхъ губкахъ»... «Мало было въ ней истинно-прекраснаго. Глаза, одни глаза, да взглядъ... такого взгляда ужъ никогда я не встречалъ! А голосъ у ней былъ тихъ и слабъ, какъ у больной»... Лепорелло «не находилъ ее красавицей, но вспоминаетъ «И. черноглазую». Три месяца ухаживали вы за ней; насилу-то помогъ лукавый», говоритъ онъ Жуану.
«»). — Упл. л. Былъ, по словамъ Жуана, «негодяй суровый».
«»). — Вождь «этерiи»; «былъ лично храбръ, но не имелъ свойствъ, нужныхъ для роли, за которую взялся такъ горячо и такъ неосторожно» (И. «обнародовалъ возстанiе» грековъ противъ турокъ). «Онъ не умелъ сладить съ людьми, которыми принужденъ былъ предводительствовать. Они не имели къ нему ни уваженiя, ни доверенности». «После несчастнаго сраженiя, где погибъ цветъ греческаго юношества», И. ускакалъ къ границамъ Австрiи и оттуда послалъ свое проклятiе людямъ, которыхъ называлъ ослушниками, трусами и негодяями» (эти трусы и негодяи, б. ч., погибли въ стенахъ монастыря Секу, или на берегахъ Прута, отчаянно защищаясь противу непрiятеля, вдесятеро сильнейшаго!» О немъ См. также въ «Списке», стр. 294.
Искра «»). — «Полтавскiй полковникъ». Съ Кочубеемъ безстрашный И. за одно, и оба мыслятъ: «одолеемъ; врага паденье решено». На казнь въ одной «телеге» съ Кочубеемъ ехалъ «И. тихiй, равнодушный, какъ агнецъ, жребiю послушный».
«»). — Путешественникъ. «Шатался по всему свету, представлялся во всехъ европейскихъ дворахъ, везде посещалъ высшее общество, но нигде не чувствовалъ себя такъ связаннымъ, такъ неловкимъ, какъ въ проклятомъ вашемъ аристократическомъ кругу», говоритъ И. Русскому. — «Всякiй разъ, когда я вхожу въ залу княгини В. и вижу эти немыя неподвижныя мумiи, напоминающiя мне египетскiя кладбища, какой-то холодъ меня пронизываетъ. Межь ними нетъ ни одной моральной власти, ни одно имя не натвержено мне славою, — предъ чемъ же я робею?» — Проситъ разрешить задачу: «что такое русская аристократiя? Занимаясь важными законами, я вижу, что наследственной аристократiи, основанной на неделимости именiй, у васъ не существуетъ. Кажется, между вашимъ дворянствомъ существуетъ гражданское равенство, и доступъ къ оному ничемъ не ограниченъ. На чемъ же основывается ваша такъ называемая аристократiя? Разве только на одной древности русскихъ замечательныхъ людей». Въ то же самое время онъ «живо наслаждался прелестью северной ночи».
«»). — См. .
«»). — Заменившiй Тараса Алексеевича. Въ первый разъ прiехалъ къ Троекурову на именины. Когда Троекуровъ предложилъ ему «показать свое удальство» и поймать Дубровскаго, И. «струсилъ, поклонился, улыбнулся, заикнулся и произнесъ, наконецъ: — «постараемся ваше превосходительство». На слова Троекурова, что «разбои Дубровскаго — благодать для исправниковъ», «отвечалъ совершенно» смутившись: — «Сущая правда, ваше превосходительство». При И. находился «замаранный листъ» «приметъ Дубровскаго, составленныхъ по сказкамъ его бывшихъ людей». И. развернулъ его съ важностью и сталъ читать нараспевъ». Въ ответъ на смехъ Троекурова («нечего сказать, умныя головушки приказныя») «смиренно положивъ въ карманъ свою бумагу, молча принялся за гуся съ капустой». Вторично прiехалъ къ Троекурову (для ареста Дефоржа-Дубровскаго) «вооруженный съ ногъ до головы» и отвечалъ гостямъ о причине своего посещенiя «съ видомъ таинственнымъ и суетливымъ». — «Все приметы», ваше превосходительство, сказалъ почтительно И.» самому Троекурову. После того, какъ Дефоржа «не нашли», «И. казался въ дуракахъ». — Не съ твоимъ проворствомъ, братецъ, сказалъ ему Троекуровъ, поймать Дубровскаго... «— Отправляйся-ка восвояси, да впередъ будь расторопнее».
«»). — См. .
«Бор. Год»). — «Царь Иванъ (не къ ночи будь помянутъ)», говоритъ Гаврило Пушкинъ. «Свирепый внукъ Іоанна III», по характеристике Б. Годунова; одинъ изъ «могущихъ Іоанновъ». — «Душа страдающая и бурная», по отзыву Пимена. — При немъ, по словамъ Аф. Пушкина, «жгли насъ на площади», а царь своимъ жезломъ подгребалъ угли; «на полу кровавомъ всенародно пели каноны Іисусу». «Уставъ отъ гневныхъ думъ и казней», разсказываетъ Пименъ, — «царь Іоаннъ искалъ успокоенья въ подобiи монашескихъ трудовъ; его дворецъ, любимцевъ гордыхъ полный, монастыря видъ новый принималъ: кромешники въ тафьяхъ и власяницахъ послушными являлись чернецами, а грозный царь — игумномъ богомольнымъ». «Задумчивъ, тихъ сиделъ межъ нами (въ келье) Грозный; мы передъ нимъ недвижимо стояли, и тихо онъ беседу съ нами велъ. Онъ говорилъ игумну и всей братье: «Отцы мои, желанный день придетъ — предстану здесь, алкающiй спасенья... Вы все — обетъ примите мой духовный: прiиду къ вамъ, преступникъ окаянный, и схиму здесь честную восприму къ стопамъ твоимъ, святый отецъ, припадши». Такъ говорилъ державный государь и сладко речь изъ устъ его лилася и плакалъ онъ». «— Пименъ самъ виделъ дворъ и роскошь Іоанна».
«»). — «Присоветовалъ» Ипсиланти «удалиться и самъ заступилъ его место». (По словамъ Липранди, настоящее имя Іордаки было Іоргаки. «Капитанъ I., прозванный Олимпiотомъ, отъ шайки опустошавшей въ 1806 г. окрестности Олимпа» былъ въ ней писаремъ. «Русск. Арх.» 1866 г.].