Б., графиня Марiя («Выстрелъ»). — Жена гр. Б. «молодая и прекрасная соседка» разсказчика. Увидя Сильвiо, прицелившагося въ графа, «съ визгомъ» кинулась на шею мужу, потомъ «бросилась къ ногамъ» Сильвiо и «упала въ обморокъ». Во время разсказа графа о поединке съ Сильвiо была «бледнее своего платка».
«»). — «Востроносая гр. Б.». По ея мненiю «Наполеонъ былъ такая бестiя, а M-me de Staël — претонкая штука».
«»). — По словамъ Белкина мужчина «прекрасный собою». По разсказу Сильвiо онъ «отроду не встречалъ счастливца столь блистательнаго». Вообразите себе», разсказываетъ Сильвiо Белкину, «молодость, умъ, красоту, веселость самую бешенную, храбрость самую безпечную, громкое имя, деньги, которымъ не зналъ онъ счета, и которыя никогда у него не переводились». «Успехи его въ полку и обществе» были огромные. «На бале у польскаго помещика онъ былъ предметомъ вниманiя всехъ дамъ». На дуэли съ Сильвiо, которому
«плоскую глупость», не выражалъ ни тени «безпокойства». Онъ стоялъ подъ пистолетомъ, выбирая изъ фуражки спелыя черешни и выплевывая косточки». Но после женитьбы увидя Сильвiо у себя въ доме, испугался и волоса стали на немъ дыбомъ». После выстрела Сильвiо, «четыре года какъ не бралъ въ руки пистолета». Графъ Б. самъ открываетъ Белкину имя того «повесы», который далъ пощечину Сильвiо и «съ видомъ чрезвычайно раздраженнымъ» разсказываетъ Белкину, какъ онъ «обиделъ его друга» и какъ Сильвiо ему «отомстилъ».
Б. «»). — Уп. л. «Несколько времени занималъ» воображенiе Вольской. По словамъ Минскаго В. «слишкомъ» для нея «ничтоженъ». «Весь умъ его почерпнутъ изъ Liaisons dangereuses такъ же какъ весь его генiй выкраденъ изъ Жомини. Узнавъ его покороче вы будете презирать его тяжелую безнравственность, какъ военные люди презираютъ его пошлыя разсужденiя.
«Капит. »). — Уп. л. «Маiоръ гвардiи». «Начальникъ» Семеновскаго полка, куда, по милости князя Б., молодой Гриневъ «былъ записанъ сержантомъ». Близкiй родственникъ Гриневыхъ. После суда надъ Гриневымъ, «писалъ» его отцу, «что подозренiя насчетъ участiя сына его въ замыслахъ бунтовщиковъ, къ несчастью, оказались слишкомъ основательными, что примерная казнь должна была бы сына постигнуть, но что государыня, изъ уваженiя къ заслугамъ и преклоннымъ летамъ отца, решилась помиловать преступнаго сына и, избавляя его отъ позорной казни, повелела только сослать въ отдаленный край Сибири на вечное поселенiе».
Баба «Бор. »). — Въ толпе народа, унимаетъ своего ребенка: «Агу! не плачь, не плачь! Вотъ бука, бука тебя возьметъ». Когда же народъ началъ «выть и плакать», говоритъ ребенку: — «Ну что жъ? Какъ надо плакать, такъ и затихъ! Вотъ я тебе!... вотъ бука! Плачь баловень». (Ребенокъ плачетъ). — «Ну то-то же!»
«Капит. »). — Уп. л. «Повивальная»; «за желтымъ роброномъ» Б. хотела было «послать» Анна Власьевна для Марьи Ивановны.
«»). — Уп. л. «Девочка въ мундире», по характеристике Минскаго.
«»). — См.
«»). — Въ старинномъ шушуне и кичке».
«»). — «Ровесница» графини ***; последней приблизилась къ гробу графини. «Две молодыя девушки вели ее подъ руки. Она не въ силахъ была поклониться до земли — и одна пролила несколько слезъ, поцеловавъ холодную руку госпожи своей».
«Бор. Год»). — «Со всемъ умомъ твоимъ и твердой волей», говоритъ ему посолъ самозванца. — «Умъ» его отмечаетъ Борисъ Год., считающiй Б. «искуснымъ вождемъ». «Le brave Basmanoff», — отзывается о немъ Маржеретъ. «Онъ въ войске былъ нужнее», чемъ въ Думе, говоритъ самозванецъ. «Государь, — обещаетъ Б. Борису Годунову, когда последнiй посылаетъ его съ Трубецкимъ въ помощь воеводамъ, — «трехъ месяцевъ отныне не пройдетъ и замолчитъ и слухъ о самозванце. Его въ Москву мы привеземъ, какъ зверя заморскаго, въ железной клетке. Богомъ тебе клянусь». — «Соперниковъ во брани я не знаю», думаетъ онъ о себе. «Пока стою за юнаго царя, дотоле онъ престола не оставитъ», заявляетъ онъ боярину Пушкину. — Когда Борисъ решилъ поставить Б. надъ войскомъ, вопреки боярамъ, («пошлю тебя начальствовать надъ ними (боярами), не родъ, а умъ поставлю въ воеводы»), — Б. восхищается Борисомъ: «Высокiй Духъ державный! — Дай Богъ ему съ Отрепьевымъ проклятымъ управиться; и много, много онъ еще добра Россiи сотворитъ». — «Ахъ, государь», восклицаетъ онъ, «стократъ благословенъ тотъ будетъ день, когда разрядны книги, съ раздорами, съ гордыней родословной, пожретъ огонь!» И на слова Бориса:
— «Дай сперва смятенье народа мне усмирить», возражаетъ: — «Что на него смотреть? Всегда народъ къ смятенью тайно склоненъ». — «Мысль важная въ уме его (Бориса) родилась, разсуждаетъ онъ, — не надобно ей дать остыть. Какое мне поприще откроется, когда онъ сломитъ рогъ боярству родовому!.. У царскаго престола стану первый... и, можетъ быть»...
«целовать крестъ Феодору». Феодоръ «высоко вознесъ» Б., «презрелъ» для него «и чинъ разрядный и гневъ бояръ»; поставилъ «начальствовать надъ войскомъ». — Но Б. принимаетъ Пушкина, посла самозванца: «Войди сюда и говори свободно». Слова, соблазняющаго къ измене посла (самозванецъ «законнейшiй» наследникъ), Б. обрываетъ сразу: «Пустого мне не говори: я знаю кто онъ». Не соблазнило его и предложенiе самозванца, который обещаетъ Б. «дружбу и первый санъ по немъ въ московскомъ царстве». — «Я и такъ Феодоромъ высоко вознесенъ». Въ победе Феодора онъ тоже уверенъ: «пока стою за юнаго царя, дотоле онъ престола не оставитъ... — А вы кого противъ меня пошлете? Да много-ль васъ?» — Бояринъ Пушкинъ ведетъ съ нимъ дело на чистоту: «Быть можетъ, онъ (Дмитрiй) и самозванецъ». — «передъ тобой не стану я лукавить... войско наше дрянь»; и его мало, «не наберешь» и восьми тысячъ. «Но знаешь, чемъ сильны мы?» — «Мненiемъ народнымъ». «Не лучше ли тебе дать первому примеръ благоразумный: Димитрiя царемъ провозгласить и темъ ему навеки услужить?» — «Онъ правъ, онъ правъ: везде измена зреетъ», соглашается въ душе Б. «Не лучше-ль предупредить разливъ потока бурный и самому»... — «Но изменить присяге! Но заслужить безчестье въ родъ и родъ!» — «Любимцу государя» «доверенность младого венценосца предательствомъ ужаснымъ заплатить!..» — колеблется онъ. «Но смерть... но власть... но бедствiя народны... (задумывается)». — «Басмановъ самъ съ раскаяньемъ усерднымъ свои полки привелъ ему къ присяге», объявляетъ въ следующей сцене народу Пушкинъ.
«Капит. »). — «Б. казалось летъ за семьдесятъ. У него не было ни носа, ни ушей. Голова его была выбрита; вместо бороды торчало несколько седыхъ волосъ; онъ былъ малаго роста, тощъ и сгорбленъ; но узенькiе глаза его сверкали еще огнемъ». Одетъ былъ въ полосатый халатъ. Б. «схваченъ былъ» «съ возмутительными листами». «Эхе», «сказалъ комендантъ, узнавъ по страшнымъ приметамъ» въ Б. «одного изъ бунтовщиковъ, наказанныхъ въ 1741 г.»: «да ты, видно, старый волкъ, побывалъ въ нашихъ капканахъ. Ты, знать, не впервой уже бунтуешь, коли у тебя такъ гладко выстрогана башка». На допросе Б. «молчалъ и гляделъ на коменданта съ видомъ совершеннаго безмыслiя». «Когда-жъ одинъ изъ инвалидовъ взялъ его руки и, положивъ на свои плечи, а Юлай взялъ плеть и замахнулся, — тогда Б. застоналъ слабымъ, умоляющимъ голосомъ и, кивая головою, открылъ ротъ, въ которомъ вместо языка шевелился короткiй обрубокъ». При казни коменданта «на перекладине» виселицы очутился верхомъ изувеченный Б., который «держалъ въ руке веревку».
Баянъ «Русл. »). — «Вещiй». См.
«-»). — Сынъ Ивана Петровича. Воспитывался въ университете и «намеревался вступить въ военную службу», т. к. «къ статской службе чувствовалъ себя совершенно неспособнымъ»; «соседы говорили согласно, что изъ него не выйдетъ путнаго столоначальника», но отецъ не желалъ, чтобы сынъ «шелъ въ гусары». А. И. «былъ въ батюшку», и его столь же трудно было переспорить; онъ не уступалъ отцу, но сталъ жить въ деревне «покаместъ бариномъ, отпустивъ усы на всякiй случай». По отзыву Насти, «удивительно хорошъ; красавецъ, можно сказать. Стройный, высокiй, румянецъ во всю щеку». «На охоте онъ скакалъ всегда первый, не разбирая дороги». «Этакаго бешенаго я съ роду не видала», говорила о немъ Настя. «Барышни поглядывали на него, а иногда и заглядывались; но Алексей мало ими занимался». «Онъ первый передъ ними явился мрачнымъ и разочарованнымъ; первый говорилъ имъ объ утраченныхъ радостяхъ и объ увядшей своей юности; сверхъ того, носилъ онъ черное кольцо съ изображенiемъ мертвой головы». «Онъ считалъ, что холодная разсеянность, во всякомъ случае, всего приличнее»; но, несмотря на роковое кольцо, на таинственную переписку (А. И. писалъ письма въ Москву Акулине Петровне Курочкиной для передачи А. Н. Р.) и «мрачную разочарованность», «былъ добрый и пылкiй малый и имелъ сердце чистое, способное чувствовать наслажденiя невинности». «Молодая красавица всегда имела право на его воображенiе». При встрече съ Акулиной «мысли и чувства, необыкновенныя въ простой девушке, поразили Алексея. Онъ «уверялъ ее въ невинности своихъ желанiй, обещалъ никогда не подать ей повода къ раскаянiю, повиноваться ей во всемъ, заклиналъ ее не лишать его одной отрады — видаться съ нею наедине, хотя-бы черезъ день, хотя-бы дважды въ неделю. Онъ говорилъ языкомъ истинной страсти, и въ эту минуту былъ точно влюбленъ». «Хотя предписанiя странной крестьянки («Дай мне слово, сказала она, наконецъ: что ты никогда не будешь искать меня въ деревне или распрашивать обо мне. Дай мне слово не искать другихъ со мною свиданiй, кроме техъ, которыя я сама назначу») казались ему тягостными», но мысль не сдержать своего слова не пришла даже ему въ голову», хотя, «Алексей, какъ не привязанъ былъ къ милой своей Акулине, все помнилъ разстоянiе между нимъ и бедной крестьянкой». Когда же отецъ поклялся «сделать его нищимъ», если А. не женится на Муромской, «романическая мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему въ голову, и чемъ более думалъ онъ о семъ решительномъ поступке, темъ более находилъ въ немъ благоразумiя». «Онъ написалъ Акулине письмо самымъ четкимъ почеркомъ и самымъ бешенымъ слогомъ, объявлялъ ей о грозящей имъ погибели и тутъ же предлагалъ ей свою руку. Тотчасъ отнесъ онъ письмо на почту, въ дупло, и легъ спать весьма довольный собою». «Твердый въ своемъ намеренiи», онъ поехалъ къ Муромскому, дабы откровенно съ нимъ объясниться. Онъ надеялся подстрекнуть его великодушiе и склонить на свою сторону».
«-»). — Помещикъ «одной изъ отдаленныхъ нашихъ губернiй», владелецъ Тугилова. «Медведь и провинцiалъ», по отзыву Муромскаго. «Въ молодости своей служилъ онъ въ гвардiи, вышелъ въ отставку въ начале 1797 года, уехалъ въ свою деревню и съ техъ поръ оттуда не выезжалъ. Онъ былъ женатъ на бедной дворянке, которая умерла въ родахъ, въ то время, какъ находился въ отъезжемъ поле. Хозяйственныя упражненiя скоро его утешили. Онъ выстроилъ домъ по собственному плану, завелъ у себя суконную фабрику, устроилъ доходы, и сталъ почитать себя умнейшимъ человекомъ во всемъ околотке, въ чемъ и не прекословили ему соседы, прiезжавшiе къ нему гостить съ своими семействами и собаками. Въ будни ходилъ онъ въ плисовой куртке, по праздникамъ надевалъ сюртукъ изъ сукна домашней работы, самъ записывалъ расходъ и ничего не читалъ, кроме Сенатскихъ ведомостей. Вообще его любили, хотя и почитали гордымъ». «Ненависть къ нововведенiямъ была отличительной чертой его характера»; объ-«англомане» Муромскомъ «изъ людей, осуждавшихъ его, Берестовъ отзывался строже всехъ. — Да-съ! говорилъ онъ съ лукавой усмешкою: у меня не то, что у соседа Григорiя Ивановича! Куда намъ по-англiйски разоряться! Были бы мы по-русски сыты!».
Берта «. »). — Служанка Клотильды.
«. »). — Соседъ Мартына; алхимикъ; по словамъ Мартына, если бы не побросалъ въ алхимическiй огонь всехъ денегъ, которыя прошли чрезъ его «руки, то былъ бы богатъ». Уповаетъ «на последнiй и решительный опытъ», т. к. все предыдущiе не удавались ему лишь «отъ безделицы». «Если и этотъ опытъ не удастся, то алхимiя вздоръ», говоритъ Б., занимая у Мартына полтораста гульденовъ. Мечтаетъ открыть perpetuum mobile. «Делать золото», говоритъ Б. Мартыну, задача заманчивая, открытiе, б. м., любопытное; но найти perpetuum mobile... о!».
Бетси «-»). См. Лиза.
«Капит. »). — Уп. л. По словамъ одного казака, когда Пугачевъ парился въ бане, «Тарасъ Курочкинъ не вытерпелъ, отдалъ веникъ Б.».
«Бор. Год»). — «Кто подослалъ обоихъ Битяговскихъ» убить царевича Димитрiя? — «Вдругъ, между насъ, свирепъ, отъ злости бледенъ, является Іуда Битяговскiй. «Вотъ, вотъ злодей!» раздался общiй вопль и въ мигъ его не стало».
Бопре «Капит. »). — Уп. л. Учитель и воспитатель молодого Гринева. Французъ «котораго выписали изъ Москвы вместе съ годовымъ запасомъ вина и прованскаго масла». Б., «въ отечестве своемъ былъ парикмахеромъ, потомъ въ Пруссiи солдатомъ, потомъ прiехалъ въ Россiю pour être outchitel, не очень понимая значенiя этого слова. По контракту Б. обязанъ былъ учить «Гринева» по-французски, по-немецки и всемъ наукамъ», но Б. «предпочелъ наскоро выучиться» отъ ученика «кое-какъ болтать по-русски и потомъ каждый изъ нихъ занимался своимъ деломъ, живя «душа въ душу». Вместо ученiя Б. напивался пьянымъ и засыпалъ «сномъ невинности» во время урока, а ученикъ пользуясь сномъ Б., «принимался «за работу», т. е. вырезыванiе «змей» изъ географической карты. По словамъ Гринева, Б. «далъ» ему «несколько уроковъ въ фехтованiи». Савельичъ прозвалъ Б. «собачьимъ сыномъ и басурманомъ», который «научилъ» Гринева «тыкаться железными вертелами, да притоптывать». Отецъ же Гринева называетъ Б. канальей. По собственному выраженiю, «не былъ» «врагомъ бутылки». По словамъ же Савельича, «проклятый мусье, то и дело бывало къ Антиповне забежитъ: «Мадамъ, же ву при водкю». Однажды, когда Б. спалъ на кровати сномъ невинности», старый Гриневъ разбудилъ его, и сталъ осыпать укоризнами», Б. «въ смятенiи хотелъ было привстать и не могъ: онъ «былъ мертво пьянъ». «Но какъ вино подавалось въ семье Гриневыхъ «только за обедомъ и то по рюмке, при чемъ учителя обыкновенно обносили, то Б. очень скоро привыкъ къ русской настойке и даже сталъ предпочитать её винамъ своего отечества, какъ не въ примеръ более полезную для желудка». Б. былъ добрый малый, но ветренъ и безпутенъ до крайности». «Главною слабостью Б. была страсть къ прекрасному полу, нередко, за свои нежности получалъ онъ толчки, отъ которыхъ охалъ по целымъ суткамъ». По словамъ Палаши и Акульки, обольстилъ ихъ неопытность. За свои проказы Б. былъ «вытолкнутъ» «изъ дверей» и прогнанъ «со двора».
«Бор. Год»). — См. , .
Боуръ «»). — Уп. л. «За нимъ» (за Петромъ, предъ началомъ Полтавскаго боя) во следъ неслись толпой сiи птенцы гнезда Петрова — въ пременахъ жребiя земного, въ трудахъ державства и войны его товарищи, сыны: и Шереметьевъ благородный, и Брюсъ, и Боуръ, и Репнинъ и, счастья баловень безродный, полудержавный властелинъ» (Меньшиковъ).
Бояре «Бор. Год»). — Заявляютъ восшедшему на престолъ Борису: «не изменимъ, присяге, нами данной». — Въ «сцене передъ соборомъ» гонятъ юродиваго: — «поди прочь, дуракъ! схватите дурака!» — При смерти Бориса «целуютъ крестъ Феодору»: «клянемся».
«Бор. Год»). — Говоритъ «тихо другому»: — «Заметилъ ты какъ государь бледнелъ?» (При разсказе о чуде отъ мощей Дмитрiя Царевича). «А выручилъ князь Шуйскiй. Молодецъ!».
«Бор. Год»). — Говоритъ первому боярину: «Я признаюсь, не смелъ поднять очей», (когда говорили Борису Годунову о чуде у мощей Царевича Димитрiя); «не смелъ вздохнуть, не только шевельнуться».
«»). — Одинъ изъ «людей, погребенныхъ старанiями Адрiана Прохорова», во время проливного дождя, который «встретилъ у самой заставы похороны».
Брюсъ «»). — Уп. л. См. Боуръ.
Брюсъ «»). — Во дворце, въ числе особъ приближенныхъ къ государю,» Ибрагимъ узналъ «ученаго Б., прослывшаго въ народе русскимъ Фаустомъ».
«»). — Уп. л. Донской казакъ, бунтовавшiй противъ Петра, одинъ изъ слугъ Мазепы: «Тамъ, на Дону, казачьи круги они съ Б. мутятъ».
«») — На пиру у Готлиба, вдругъ «толстый Б.» «поднялъ рюмку и воскликнулъ: «за здоровье техъ, на которыхъ мы работаемъ unserer Kundleute!» Предложенiе, какъ и все, было принято радостно и единодушно». После пира, съ помощью Б., Юрко былъ отведенъ въ свою «будку».
«»). — «Гусарскiй полковникъ». Ему было около двадцати шести летъ, когда, после кампанiи 1812 года, онъ прiехалъ въ отпускъ въ свои поместья, «съ перевязанной рукой» и «съ Георгiемъ въ петлице». «Очень милый молодой человекъ», «имелъ именно тотъ умъ, который нравится женщинамъ: умъ, приличiе и наблюденiе безо всякихъ притязанiй и безпечно насмешливый». «Некогда былъ онъ ужаснымъ повесой» и, обвенчавшись съ девушкой, которую онъ раньше никогда не виделъ, прямо изъ церкви бросился въ кибитку и закричалъ: «пошелъ». «Не знаю, вспоминалъ Б., не знаю какъ зовутъ деревню, где я венчался; не помню съ которой станцiи поехалъ. Въ то время я такъ мало полагалъ важности въ преступной моей проказе, что, отъехавъ отъ церкви, заснулъ и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станцiи». При встрече съ Марьей Гавриловной, онъ казался «нрава тихаго и скромнаго»; «поведенiе его съ Марьей Гавриловной было просто и свободно», но скоро «впалъ» въ «задумчивость», «черные глаза его» съ «огнемъ останавливались на Марье Гавриловне», и «решительная минута казалась уже близка». — «Я васъ люблю, сказалъ Б.: я васъ люблю страстно». Я поступилъ неосторожно, предаваясь милой привычке видеть и слышать васъ ежедневно...» — «Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминанiе о васъ, вашъ милый, несравненный образъ, отныне будетъ мучителемъ и отрадой жизни моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вамъ ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду...» «Я женатъ, и не знаю — кто моя жена, и где она, и долженъ ли свидеться съ нею когда нибудь!» И, после словъ Марьи Гавриловны («Боже мой, Боже мой! сказала Марья Гавриловна, схвативъ его руку: «такъ это были вы! И вы не узнаете меня?»), Б. «побледнелъ..... и бросился къ ея ногамъ».
«»). — См. .
«Бор. Год»). — Одинъ изъ «друзей» Шуйскаго.
«»). — Оспаривалъ Петра въ сенате.
«—а, », «Ист. — «Почтенный мужъ»; доставилъ издателю «Повестей Белкина» «бiографическое известiе» объ авторе («все, что изъ разговоровъ» Белкина, а также изъ собственныхъ наблюденiй, «запомнить» могъ), но «всепокорнейше» просилъ «никакъ» его «имени не упоминать, ибо», писалъ онъ, хотя я весьма уважаю и люблю сочинителей, но въ сiе званiе вступить полагаю излишнимъ и въ мои лета не приличнымъ». Оставилъ показанiе, что повести Белкина «большею частiю справедливы и слышаны имъ разныхъ особъ. Однако-жъ «имена въ нихъ почти все вымышлены имъ самимъ и названiя селъ и деревень заимствованы изъ нашего околотка, отчего и моя деревня где-то упомянута». (См. ниже: Ненародово). «Сiе», по мненiю соседа Б., «произошло не отъ какого-либо намеренiя, но единственно отъ недостатка воображенiя». — Былъ «прiятелемъ покойному родителю Ивана Петровича и почиталъ долгомъ предлагать и сыну» свои советы и неоднократно вызывался возстановить прежнiй, имъ (И. П. Белкинымъ) упущенный, порядокъ»; «потребовалъ» «хозяйственныя книги, призвалъ плута-старосту, и въ присутствiи Ивана Петровича занялся разсмотренiемъ оныхъ», но въ ту самую минуту, какъ уже «своими розысканiями плута-старосту въ крайнее замешательство привелъ и къ совершенному безмолвiю принудилъ, «съ великой досадой услышалъ» «Ивана Петровича, крепко храпящаго на стуле». «Съ техъ поръ» онъ «пересталъ вмешиваться въ хозяйственныя распоряженiя» Белкина и «предалъ его дела (какъ и онъ самъ) распоряженiю Всевышняго». Но, прибавляетъ соседъ Б., «сiе дружескихъ сношенiй нашихъ нисколько, впрочемъ, не разстроило, ибо я, соболезнуя его слабости и пагубному нераденiю, общему молодымъ нашимъ дворянамъ, искренно любилъ Ивана Петровича, который «дорожа простою беседой прiятеля», «почти каждый день съ нимъ виделся». Скоро скука бездействiя стала меня мучить. Я не былъ еще знакомъ съ добрымъ и почтеннымъ соседомъ моимъ **», писалъ самъ Белкинъ. Ни привычками, ни нравомъ, ни образомъ мыслей они «большею частью другъ съ другомъ не сходствовали».
«Ист. »). — Мать. Ив. Петр—ича; согласилась оставить сына въ деревне, «ибо здоровье «его» не позволяло ему вставать съ постели въ семь часовъ, какъ обыкновенно заведено во всехъ пансiонахъ».
«Ист. »). — Уп. л. Прадедъ Ив. Петр., авторъ горюхинской летописи, оставленной на страницахъ двадцати календарей. Летопись писана «старческимъ почеркомъ съ титлами» и «отличается ясностiю и краткостiю».
«Ист. »).
«. »). — Отецъ Ивана Петровича. Секундъ-маiоръ. По отзыву прiятеля сына, «человекъ небогатый, но умеренный и по части хозяйства весьма смышленный»; въ своей вотчине завелъ «строгiй порядокъ».
«Предисловiе», «», «», «», «», », «Ист. »). — По «бiографическому известiю», сообщенному его соседомъ и другомъ, родился въ 1798 г. въ селе Горюхине. Согласно тому же «известiю», былъ росту средняго, глаза имелъ серые, волосы русые, носъ прямой, лицомъ былъ белъ и сухощавъ». «Получилъ первоначальное образованiе подъ руководствомъ деревенскаго дьячка»; самъ Иванъ П. признавалъ, что «воспитанъ былъ на медныя деньги»; позднее былъ определенъ въ московскiй «пансiонъ Карла Ивановича Мейера», где пробылъ не более трехъ месяцевъ, т. к. учениковъ «распустили передъ наступленiемъ непрiятеля»; «по изгнанiи двенадцати языковъ, хотели везти» его «вновь въ Москву», но Б. «упросилъ матушку оставить» его въ деревне, «ибо здоровье ему не позволяло» «вставать съ постели въ семь часовъ, какъ обыкновенно заведено во всехъ пансiонахъ». Чтенiе «Письмовника» Курганова было его «любимымъ упражненiемъ, т. к. въ доме, кроме Азбуки, Календарей и Письмовника, «никакихъ книгъ не находилось». «Такимъ образомъ», по собственному признанiю Б., онъ «достигъ 16-ти-летняго возраста, «оставаясь при «первоначальномъ образованiи и играя въ лапту («единственная наука, въ коей онъ прiобрелъ» достаточное познанiе во время пребыванiя» «въ пансiоне»). 16-ти летъ определился юнкеромъ въ егерскiй пехотный полкъ». Юнкеромъ, во время пребыванiя въ Петербурге «по казенной надобности», «каждый день тихонько» «ходилъ въ театръ, въ галлерею 4 яруса»; а по утрамъ въ конфетной лавке «за чашкой шоколаду читалъ литературные журналы». «Пребыванiе въ полку оставило» «мало прiятныхъ впечатленiй, кроме производства въ офицеры и выигрыша 240 рублей въ то время, когда у Б. въ кармане всего оставался рубль шесть гривенъ». Въ продолженiе военной службы переходилъ «изъ губернiи въ губернiю, изъ квартиры на квартиру, провождая время съ жидами и маркитантами, играя на ободранныхъ биллiардахъ и маршируя въ грязи». «Смерть дражайшихъ родителей «понудила его подать въ отставку и прiехать въ село Горюхино, где и скончался Б. «отъ горячки».
«Нрава отъ природы» Б. «былъ тихаго», избегалъ всякаго рода излишествъ и его другу-соседу никогда не случалось видеть его навеселе; къ женскому же полу имелъ великую склонность, но стыдливость была въ немъ истинно-девическая». «Человекъ неповинующiйся законамъ разсудка и привыкшiй следовать внушенiямъ страстей, часто заблуждается и повергаетъ себя позднему раскаянiю», замечалъ Б. «По причине своей неопытности и мягкосердiя, въ скоромъ времени запустилъ хозяйство» («число крестьянъ умножилось, число же дворовыхъ птицъ и домашняго скота нарочито уменьшилось»), и «поручилъ управленiе села старой своей ключнице»; «принужденъ былъ отменить барщину и учредить весьма слабый оброкъ», который крестьяне и платили орехами, брусникою и тому подобнымъ». «Занятiя хозяйственныя были вовсе для меня чужды», признается самъ Б.; когда же его другъ вызвался «возстановить прежнiй» «порядокъ» и занялся разсмотренiемъ «хозяйственныхъ книгъ Б.», самъ И. П. крепко «захрапелъ на своемъ стуле»; но онъ дорожилъ «простою беседою своего соседа» и вообще «любилъ выслушивать разсказы отъ разныхъ особъ». Въ рукописи Б., по свидетельству его бiографа, надъ каждою повестiю рукою автора надписано: слышано мною отъ такой-то особы (чинъ, или званiе, буква имени и фамилiя). Такими «особами» по тому же свидетельству были: титулярный советникъ А. Г. Н., разсказывавшiй Б. «Станц. Смотр.», подполковникъ И. П. Л. («Выстрелъ»), «приказчикъ Б. В. («Гробовщикъ») и девица К. И. Т. («Метель» и «Барышн. Крест.»).
«доверенность искусствомъ разсказывать исторiи», и Б. произвелъ ее въ ключницы. Разговоры съ нею сделались для Б. «другимъ новымъ Письмовникомъ» и ему «пришло на мысль: не попробовать ли самому что сочинить?».
«Званiе литератора всегда казалось» для Б. «самымъ завиднымъ». Еще юнкеромъ, когда онъ услышалъ, что изъ лавки только-что вышелъ «сочинитель Б.», оставилъ «журналъ недочитаннымъ и чашку недопитою, побежалъ расплачиваться, и не дождавшись сдачи, выбежалъ на улицу и пустился по Невскому проспекту, только что не бегомъ за «гороховой шинелью» сочинителя». «Не будучи более въ состоянiи противиться влеченiю природы», сшилъ себе толстую тетрадь и решился съ твердымъ намеренiемъ, наполнить ее чемъ бы то ни было». «Недолго искалъ» себе героя и принялся за работу, но «хотя къ стихамъ прiобрелъ» Б. некоторый навыкъ, переписывая тетрадки, ходившiя по рукамъ между офицерами», «однако, поэма» подвигалась медленно и «онъ» «бросилъ ее на третьемъ стихе», началъ трагедiю: «Рюрикъ». «Трагедiя не пошла»; «попробовалъ обратить ее въ балладу» и наконецъ «благополучно окончилъ надпись къ портрету Рюрика». Однако-жъ «онъ самъ почувствовалъ, что «не рожденъ поэтомъ» и «хотелъ» низойти «къ прозе», ибо «уже не могъ разстаться съ тетрадью и чернильницей». Сначала «вознамерился писать отдельныя мысли безъ связи, безъ всякаго порядка, въ томъ виде, какъ оне станутъ представляться», «но мысли не приходили въ голову». Тогда, ««оставя мысли, принялся» «за повести». (Бiографъ Белкина ошибочно называетъ эти повести «первымъ его опытомъ»; по признанiю самого Б., это не такъ: «оставя мысли я принялся за повести», говоритъ самъ Б.); однако, «не умея съ непривычки расположить вымышленное происшествiе», онъ избралъ замечательные анекдоты, слышанные некогда отъ разныхъ особъ (повести Б., б. ч. справедливы и слышаны имъ отъ разныхъ особъ, подтверждаетъ бiографъ Б.) и старался украсить истину живостiю разсказа, а иногда и цветами собственнаго воображенiя; «но мысль оставить мелочные анекдоты для повествованiя истинныхъ и великихъ происшествiй давно тревожила воображенiе» Б., темъ более, что «запасъ анекдотовъ», «слышанныхъ отъ разныхъ особъ, скоро истощился». «Нечаянный случай разрешилъ недоуменiя Б.: баба, развешивавшая белье на чердаке, нашла старую корзину, «целую груду книгъ». То было собранiе старыхъ календарей». «Синiе листы, вплетаемые обыкновенно въ календари, были все исписаны стариннымъ почеркомъ», представляя «полную исторiю отчины» Б. въ теченiе почти целаго столетiя, въ самомъ хронологическомъ порядке».
«Быть сочинителемъ казалось» ему «такъ мудрено, такъ недосягаемо, что мысль взяться за перо сначала испугала» Б. Онъ признается, что «воспитанъ былъ на медныя деньги». Какую исторiю могъ я написать съ моей жалкой образованностью?» «И мне ли рыться въ летописяхъ и добираться до сокровеннаго смысла обветшалаго языка, когда не могъ я выучиться цифрамъ славянскимъ?» Но, «несмотря на возраженiя» «разсудка», «дерзкая мысль сделаться писателемъ поминутно приходила ему въ голову». «Посвятивъ целые шесть месяцевъ на предварительное изученiе Б. приступилъ къ давножелаемому труду»: къ «повествованiю» «истинныхъ и великихъ происшествiй», къ исторiи села Горюхина. — Своими опытами Б. доволенъ. «Надпись къ портрету Рюрика», по его мненiю, «была не вовсе недостойна вниманiя, особенно какъ первое стихотворенiе молодого стихотворца». «Мысль справедливая, но не новая», говоритъ онъ по поводу своего «замечанiя» («человекъ не повинующiйся законамъ разсудка...» См. выше). Въ своихъ повестяхъ, признается Б., старался «украсить истину живостiю разсказа, а иногда и цветами собственнаго воображенiя», искалъ «пищи красноречiю», на повестяхъ «образовалъ свой слогъ и прiучился выражаться правильно, прiятно и свободно». Совершивъ «съ помощiю Божiей» свой историческiй трудъ» (ист. села Горюхина), Б. говоритъ: «ныне, какъ некоторый мне подобный историкъ, коего имени я не запомню, оконча свой многотрудный подвигъ, кладу перо и съ грустiю иду въ мой садъ размышлять о томъ, что мною написано. Кажется и мне, что написавъ Исторiю Горюхина, я уже не нуженъ мiру, что долгъ мой исполненъ и что пора мне почить!» (3 ноября 1827 г. — дата подъ этими строками; по свидетельству бiографа, Б. умеръ осенью следующаго 1828 года). «Смелъ ли я надеяться попасть когда-нибудь въ число писателей...?» спрашиваетъ Б. «Высшею степенью доступной для писателя», онъ считалъ «быть судьей, наблюдателемъ и пророкомъ», оставивъ «мелочные и сомнительные анекдоты для повествованiя истинныхъ и великихъ происшествiй», но, замечаетъ Б. въ своей исторiи, «люди никогда не довольны настоящимъ и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшаютъ невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображенiя».
:
недоросль — не каррикатура и не анекдотъ, а самое простое и вседневное явленiе, къ тому же не лишенное довольно почтенныхъ качествъ. Это — самый обыкновенный, нормальный русскiй дворянинъ средней руки. Высшее дворянство находило себе прiютъ въ гвардiи, у которой была своя политическая исторiя въ XVIII в., впрочемъ, более шумная, чемъ плодотворная. Скромная была судьба нашихъ Митрофановъ. Они всегда учились понемногу сквозь слезы при Петре I, со скукой при Екатерине II, не делали правительствъ, но решительно сделали нашу военную исторiю XVIII в. Это — пехотные армейскiе офицеры и въ этомъ чине они протоптали славный путь отъ Кунесдорфа до Рымника и до Нови. Они съ русскими солдатами вынесли на своихъ плечахъ дорогiе лавры Миниховъ, Румянцовыхъ и Суворовыхъ. Пушкинъ отметилъ два вида недоросля или точнее, два момента его исторiи: одинъ является въ Петре Андреевиче Гриневе, невольномъ прiятеле Пугачева, другой въ наивномъ беллетристе и летописце села Горюхина Иване Петровиче Белкине, уже человеке XIX в., «временъ новейшихъ Митрофане». Къ обоимъ, Пушкинъ отнесся съ сочувствiемъ. Недаромъ и капитанская дочь М. И. Миронова предпочла добродушнаго армейца Гринева остроумному и знакомому съ французской литературой гвардейцу Швабрину. Историку XVIII в. остается одобрить и сочувствiе Пушкина и вкусъ М. И. [«Онег. и его предки»].
«Капит. »). — Наперсникъ Пугачева; его фельдмаршалъ и генералъ. Беглый капралъ; «тщедушный и сгорбленный старичокъ съ седою бородою, не имелъ въ себе ничего замечательнаго, кроме голубой ленты, надетой черезъ плечо по серому армяку». По словамъ Хлопуши, Б. «старый хрычъ», «ему бы все душить да резать». «Что ты за богатырь?» говоритъ Хлопуша; «поглядеть, такъ въ чемъ душа держится. Самъ въ могилу смотришь, а другихъ губишь. Разве мало крови на твоей совести?» Гриневъ называетъ Б. «старымъ злодеемъ», «логика» котораго «показалась ему «довольно убедительною», когда Б. на угрозы Пугачева повесить Швабрина отвечалъ: — «Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера (Гринева) допросить порядкомъ: зачемъ изволилъ пожаловать? Если онъ тебя государемъ не признаетъ, такъ нечего у тебя и управы искать; а коли признаетъ, что же онъ до сегодняшняго дня сиделъ въ Оренбурге съ твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его въ приказную, да запалить тамъ огоньку: мне сдается, что его милость посланъ къ намъ отъ оренбургскихъ командировъ». Б. «настаивалъ на томъ, что» Гриневъ — «шпiонъ, и что надобно» его пытать и повесить». «Подхватилъ» ответъ Гринева («въ Оренбурге довольно всякихъ запасовъ») — «Ты видишь», сказалъ Б. Пугачеву, «что онъ тебя въ глаза обманываетъ. Все беглецы согласно показываютъ, что въ Оренбурге голодъ и моръ, что тамъ едятъ мертвечину, и то за честь; а его милость уверяетъ, что всего вдоволь. Коли ты Швабрина хочешь повесить, то ужъ на той выселице повесь и этого молодца, чтобъ никому не было завидно». Во все время совещанiя Б. ссорился съ Хлопушей, которому далъ прозвище: «рваныя ноздри».