А. С. Пушкин
Речь на торжественном заседании в Доме литераторов
в 84-ю годовщину со дня смерти Пушкина 11 февраля 1921 г.
была опубликована в "Вестнике литературы" 1921 г. No 3.
Настоящее собрание присутствует при зарождении всенародных, всероссийских поминок по Пушкину, которые должны являться не мимолетным порывом чувства, не временным проявлением симпатии к погибшему так рано поэту, а чем-то хроническим, ежегодным, всероссийским, повторяемым с непреложностью известного нравственного закона, и представлять собой общепонятный и общесознаваемый праздник для всех мыслящих русских людей.
Может возникнуть вопрос - почему же будет праздноваться (в сущности эти поминки будут носить праздничный характер) его смерть, а не день его рождения? Ответ довольно прост. Да потому, что рождение не создает никакого определенного образа, с представлением о рождении не соединяется ничего конкретного, ничего такого, что бы выделяло этого ребенка из числа других (кроме случаев какого-нибудь уродства), а поэт, и в особенности такой поэт, как Пушкин, может сказать про себя словами другого поэта: "Мой образ вылит, еще резца последний взмах,- и гордо станет он в веках". Но это он может сказать перед концом своей жизни. Следовательно, смерть рисует поэта, смерть подводит ему известного рода итог. И наконец, - и это очень важно, - смерть гораздо сильнее ударяет по сердцам, чем рождение. Смерть соединяет всех тех, которые ценили умершего человека, в одном чувстве скорби, смерть заканчивает его существование и звучит как последний аккорд. Наконец, те, кто верует в загробное существование, знают, что оплакивать и вспоминать приходится не в день рождения, а в день смерти. Поэтому нужно праздновать именно день смерти Пушкина, а не день его рождения, и праздновать в том смысле, что с этого момента началось настоящее рождение русской литературы в его настоящем смысле, рождение русского языка в его настоящем объеме и красоте.
Пушкин сказал: "Мы ленивы и не любопытны" [1]. Этим он хотел сказать, что в большинстве случаев у нас не существует вчерашнего дня. От этого завтрашний день такой неясный, туманный. Мы не знаем вчерашнего дня не только в нашей жизни, но и в жизни общественной, и то, что могло воспитать в нас чувство долга, что могло дать нам темные и светлые картины прошлого, все это исчезает в туманной дали. К этим словам можно прибавить еще и другое - мы не только ленивы и не любопытны, но еще и неблагодарны. И Пушкин все это испытал на себе. И долг русского общества вознаградить его за то, что он выстрадал, за то, что пережила его страдальческая тень.
Пушкин умер в разгар своего таланта, а между тем вокруг него уже возрастало равнодушие. В последние годы жизни Пушкина общество относилось к нему довольно холодно. Одни говорили, что он устарел. Это были люди, которые не дозрели до понимания Пушкина. Другие говорили, что Пушкин исписался. Это были люди, неспособные подняться до его духа. А затем кругом него кипела презренная клевета. Ведь он сам говорил перед смертью: "Пора, пора, покоя сердце просит" [2]. И это уставшее, израненное сердце было увезено тайком, никому неведомо, и схоронено так, что над ним не плакали те, которые поняли, чего они лишились. Да кроме того, в это же время теснила его цензура. Он не мог уйти от этой цензуры, которую характеризовал "богомольной нашей дурой, слишком чопорной цензурой" [2]. Эта цензура теснила его всячески. "Капитанскую дочку" он должен был печатать не под своим именем. "Медный всадник" был запрещен. Когда Пушкин умер, вышел его портрет-гравюра, под которым было написано: "Угас огонь на алтаре". Один такой портрет был подарен мне Гончаровым. По требованию цензуры полиция этот портрет конфисковала, и имевшие такой портрет старались заклеить его рамкой так, чтобы не было видно подписи. А сочинения Пушкина, разве они были распространены так, как следует? После его смерти вышло два неполных издания. А затем жена Пушкина, движимая известного рода корыстными побуждениями, выхлопотала у Александра II продление авторских прав с 30 лет до 50-ти [3], - та самая жена, о которой Пушкин рассказывал Смирновой, что по ночам, когда он хотел записать какие-нибудь пришедшие ему в голову стихи или мысль и зажигал при этом свечку, она тушила эту свечку и говорила: "Ночь дана для того, чтобы спать, а не писать стихи"
Но и после того критика относилась к нему долгое время без правильной оценки. Когда сошел со сцены Белинский, она упоминала о Пушкине только с холодным уважением, а затем критики шестидесятых годов, искавшие в каждом писателе служения общественным вопросам и с этой точки зрения рассматривавшие его произведения, стали относиться к нему презрительно. Известный критик шестидесятых годов писал о нем - "миленький, маленький Пушкин" и проповедовал суд присяжных [5]. И такое отношение продолжалось до восьмидесятых годов.
Но затем в обществе проснулось чувство любви и благодарности к Пушкину. День открытия ему памятника в Москве был действительно всенародным торжеством. Это было нечто такое, чего никто из участвовавших забыть не может. Тургенев, обращаясь к памятнику Пушкина, сказал: "Это памятник учителю", и все согласились с ним.
Значение Пушкина в русской литературе может быть сравнено со значением Петра Великого. Все культурные начинания в России восходят к Петру Великому. Какое бы литературное явление мы ни взяли, если мы начнем рассматривать его происхождение, мы найдем Пушкина. Мой уважаемый сосед, Н. А. Котляревский, говоря о Канте, называет его узловой станцией философии. Такой узловой станцией является Петр, такой узловой станцией литературы был Пушкин. Вот чем объясняется то начинание, для участия в котором Дом литераторов созвал всех служителей литературы и искусства и надеется на их содействие. В своих воспоминаниях Даль пишет, что, когда Пушкин умирал, он говорил ему: "Подымай же, подымай выше, идем выше, идем выше". И действительно, с тех пор Пушкин начал подниматься все выше и выше, и в настоящее время он поднялся в нашем сознании на огромную высоту. Будем же помогать этому, будем подымать его еще выше, насколько хватит сил.
"Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет" [6]. А Островский на открытии памятника Пушкину, на обеде, встал и сказал, обращаясь ко всем литературным и ученым силам: "Господа, сегодня ведь на нашей улице праздник".
Пожелаем же, чтобы осуществились те предположения, о которых мы сегодня говорим, чтобы всякий, кто, подобно Пушкину, будет понимать жизнь, как возможность "мыслить и страдать" [7], мог бы сказать каждый год 29 января: "сегодня на нашей улице праздник", чтобы будущий Пимен, когда он будет писать летопись нашей жизни, упомянул, что этого числа "России сердце не забыло".
1. Цитата из "Путешествия в Арзрум" (1829).
2. Цитаты из стихотворения "Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит" (1834) и (неточно) из сказки "Царь Никита и сорок его дочерей" (1822).
3. По цензурному уставу 1828 года срок права наследования определялся в 25 лет со дня смерти автора. В 1862 году Н. Н. Пушкина-Ланская просила министра народного просвещения А. С. Норова закрепить за ней и за двумя сыновьями поэта пожизненное право пользоваться доходами с изданий. Вместо этого А. С. Норов увеличил срок наследования вдвое, т. е. до 50 лет.
4. Имеется в виду статья Д. И. Писарева "Лирика Пушкина" (1865).
"Записках А. О. Смирновой".
"29 января 1837 г." (1837).
7. Цитата из элегии "Безумных лет угасшее веселье" (1830).
Воспроизведено по изданию: А. Ф. Кони, Собр. сочинений в 8-ми томах, М., Изд. "Юридическая литература", 1968 г., т. 6, стр. 72-74