Дейч Г., Фридлендер Г.: Пушкин и крестьянские волнения 1826 года

ПУШКИН
И КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ 1826 ГОДА

Статья Г. Дейча и Г. Фридлендера

Среди произведений Пушкина 1826 года одно из центральных мест занимают три замечательные песни о Степане Разине. По предположению Д. Д. Благого эти три песни, в которых поэт проникновенно выразил грозное величие, красоту и мощь народного мятежа, созданы в конце июля или начале августа 1826 г.¹

Мы знаем, что Пушкин интересовался Разиным и образами волжских «разбойников» еще в 1821—1822 гг., в период создания поэмы «Братья разбойники». В ноябре 1824 г. поэт записывает в Михайловском народные песни о Разине². В то же время он просит брата прислать ему «историческое, сухое известие» о Степане Разине, «единственном поэтическом лице русской истории» (XIII, 121). Но что послужило дополнительным толчком, вызвавшим через два года новое обращение Пушкина к Разину, — обращение, приведшее к созданию им оригинальных песен в народном духе? Что помогло поэту гениально уловить и передать грозные раскаты народного мятежа, его могучее движение?

Что не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится,
А погодушка свищет, гудит,
Свищет, гудит, заливается... (III, 24—25).

Совершенно прав Д. Д. Благой, когда он связывает создание песен о Разине с восстанием декабристов: после разгрома восстания, явственно показавшего слабость дворянских революционеров, далеких от народа, Пушкин с новым интересом и вниманием обращается к образам вождей народного, крестьянского движения³. Однако привлечение нового исторического материала позволяет значительно дополнить и уточнить этот — правильный сам по себе — вывод Д. Д. Благого и других исследователей творчества великого поэта.

В настоящей статье мы ставим своей задачей показать, что интерес Пушкина к волнению народных масс уже в двадцатые годы в значительной степени определялся самой исторической действительностью — крестьянским движением того времени.

I

В 1826 г. по всей России прокатилась широкая волна крестьянских восстаний. В существующих исследованиях по истории крестьянского движения приводятся данные о 48 волнениях 1826 г.⁴ Однако данные эти, как мы полагаем, устарели и нуждаются в проверке. На деле крестьянских волнений в 1826 г. было, несомненно, больше. Из материалов, хранящихся в Государственном архиве Псковской области и в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде, видно, что в одной только Псковской губ. (где жил в это время Пушкин) в 1826 г. насчитывалось 20 волнений крепостных крестьян и очень значительные волнения государственных крестьян⁵. Крестьянские восстания происходили в 1826 г. почти во всей Европейской России, но особенно много их было в северных губерниях (Псковской, Новгородской, Ярославской) и на Украине⁶.

вызванные смертью Александра I и восшествием на престол нового царя. Известное влияние на развитие крестьянского движения в 1826 г. могло оказать и восстание декабристов. Значительнее это влияние было на Украине, где восстание Черниговского полка встретило, как известно, отклик в среде крепостного крестьянства. Восстание 14 декабря в столице оказало также воздействие на крестьян близко расположенных к Петербургу губерний.

5 мая 1826 г. ярославский губернатор Безобразов писал в Петербург гр. Строганову (в связи с восстанием крестьян ярославской фабрики кн. Гагарина): «Со времени бывших происшествий в С. -Петербурге в декабре месяце, различные нелепые слухи в народе беспрерывно распространялись и доселе распространяются. Слухи эти в Ярославской губернии более, нежели в другой, имеют возможность доходить и сосредоточиваться во мнении народа, ибо треть жителей губернии, находясь беспрестанно в отлучке по торговле и промыслам, большею частью проживает в С. -Петербурге и Москве; из сих мест, возвращаясь в домы свои, приносят вести, часто самые нелепые, среди собратий своих доверие заслуживающие. Сии-то люди, приходящие из столиц, распространили слухи между помещичьими крестьянами о мнимо ожиданной к весне вольности, а между казенными крестьянами и прочими состояниями, что все недоимки прощены будут»⁷.

В Государственном архиве Псковской области сохранился другой интересный документ, свидетельствующий о влиянии, которое имели на крестьян ближайших к Петербургу губерний вести о восстании 14 декабря. Это — всеподданнейшая просьба псковского помещика А. И. Ноинского, представленная 9 марта 1826 г. на имя Николая I⁸. Ноинский объясняет в ней причины недовольства своих крестьян, подавших на него жалобу царю, и просит принять решительные военно-полицейские меры.

«Осмеливаюсь представить истинную причину оной <жалобы> и последствия сего их <крестьян> поступка, — пишет он. — После происшествия, случившегося в половине декабря прошедшего года в здешней столице, неблагонамеренные распустили и между крестьянами разные ложные слухи, которые достигли и моего имения. Несколько крестьян буйного нрава и приобыкшие к своевольству, злобствуя на вотчинное управление, коего надзором они тяготятся, распустили по вотчине разные нелепые и возмутительные толки, а между прочим и то, что сто́ит только подать вашему величеству жалобу на помещика и они будут вольными...» «В результате, — продолжает Ноинский, — уже не только никто почти не повинуется приказаниям конторы, не вносят ни оброка, ни барщины, ни казенные подати, но многие угрожают ужасным буйством, которое, конечно, последует, если не приняты будут скорые и решительные со стороны правительства меры».

Мы знаем, что вести о восстании 14 декабря достигли Тригорского уже через три дня⁹. Близость Псковской губ. к столице и постоянные сношения псковских крестьян с Петербургом способствовали тому, что крестьянское движение приобрело здесь в 1826 г. особенно широкий размах.

ТРИГОРСКОЕ. ВИД НА СОРОТЬ И МИХАЙЛОВСКИЙ ЛЕС
Фотография М. А. Величко, 1949 г.

II

Оставляя в стороне другие крестьянские волнения 1826 г. (частично освещенные в исторической литературе), мы в дальнейшем остановимся лишь на волнениях в Псковской губ., имевших непосредственное отношение к биографии Пушкина.

Как уже говорилось выше, мы располагаем в настоящее время данными о двадцати крестьянских волнениях 1826 г. в Псковской губ. Фактически их было, вероятно, больше, но о некоторых из них, в связи с утратой архивных дел, имеются лишь косвенные сведения.

Волнения крепостных крестьян происходили в 1826 г. в семи уездах Псковской губ. из восьми. Наибольшее число волнений было в Порховском уезде (тринадцать), три волнения — в Новоржевском уезде, по одному — в Псковском, Островском, Опочецком и Великолуцком уездах, кроме того, в Холмском уезде были крупные волнения государственных крестьян. Серьезные крестьянские волнения одновременно происходили в соседних с Псковской губ. уездах Новгородской и Петербургской губ., что не могло не оказать влияния и на политическую обстановку в Псковской губ.¹⁰

Волнения крестьян начались в Псковской губ. в начале марта 1826 г. и продолжались в течение всего года. В некоторых местах подавление «непокорных» крестьян и расправа над ними затянулись до 1827 г.

Большое число крестьянских волнений и затяжной характер многих из них объяснялись тяжелой эксплуатацией крепостных. Архивные материалы об этих событиях содержат множество данных, указывающих на невыносимое положение псковского крестьянства.

Так, из жалобы крестьян помещика Сергиевского (Порховского у.) видно, что в его имении крестьяне платили по 100 руб. оброка с «души» или работали до 5 дней на барщине. Кроме уплаты денежного и натурального оброка или регулярной работы на барщине, крестьяне должны были выполнять еще особые, сезонные работы в пользу помещика (вывозка дров, строительные работы и т. д.). Особое возмущение крестьян вызывала система штрафов и жестоких истязаний. В крестьянских жалобах говорится о присвоении помещиками собранных с них податей, о полном разорении многих семей и участившихся побегах.

О нищете и разорении псковских крестьян свидетельствуют данные о числившихся за ними недоимках по уплате государственных податей и земских сборов¹¹. Еще более красноречиво говорят об этом сведения о рождаемости и смертности. По официальным данным (которые сохранились только за тридцатые годы), смертность населения в Псковской губ. в некоторые годы превышала рождаемость¹².

Первыми по времени возникновения (и едва ли не крупнейшими по своему масштабу) были волнения в имениях помещиков Порховского у. А. И. Ноинского и А. Б. Цеэ¹³.

Толчком для начала волнений здесь, как и во многих других местах, послужили слухи об ожидаемой вольности, принесенные возвратившимися из Петербурга крестьянами. Под влиянием этих слухов в имениях Ноинского и его соседа Цеэ на состоявшихся сходках крестьянами были приняты решения написать жалобы на помещиков Николаю I. В феврале 1826 г. в столицу были посланы с жалобами ходоки. Как и следовало ожидать, к царю их не допустили и отправили под стражей обратно на родину; жалобы же крестьян переслали на расследование псковскому губернатору.

Возвратившиеся домой ходоки распространяли среди односельчан слух, будто бы «всех тех крестьян, кои объявят неудовольствие на своих помещиков, государь император отпустит на волю». Рассказы ходоков послужили толчком к открытому выступлению. Волнение охватило множество деревень. Восставшие двумя отрядами двинулись к конторе помещика, намереваясь разбить ее и выгнать управляющего. Вскоре в район восстания прибыл для расправы заседатель земского суда Култашев с командой солдат. Войдя в деревню Малышево, Култашев потребовал выдачи зачинщика Кирсана Алексеева. Но в ответ, как доносил Култашев, «вся шайка воскликнула: „берите нас всех, а одного мы не дадим!“». Култашев был вынужден отступить.

«зачем де я приехал и имею ли бумагу от самого государя, в противном случае, ежели тебе приказал помещик, не имеющий над нами никакой власти, то мы тебя кольями проводим». При этом они угрожали кольями и дубинами. Култашев, изрядно струсив, сделал попытку «ласковым образом вразумить им заблуждение их и худые оного последствия, но ничто не помогло: они оставались твердыми в убеждении, что им дарована будет свобода»¹⁴. «Видя всех <крестьян> напитанных духом вольности» и готовых «в случае какого-либо» «употребления силы <дать> жесточайший отпор», — Култашев решил отступить. В своем донесении он просил прислать в имение Ноинского два батальона войск для подавления восстания, так как в имении было более 3000 крепостных.

Псковский губернатор Б. А. фон-Адеркас, получив сообщение о волнениях в имении Ноинского, распорядился, чтобы к месту восстания немедленно выехал весь состав Порховского земского суда. Одновременно он просил командира военного поселения, квартировавшего в Порхове, послать в имение Ноинского два батальона войск.

Восстание тем временем принимало все более грозный характер. Из имения Ноинского движение перекинулось в имение Цеэ. Култашев бросился туда, но отряд крестьян в 40 человек, вооруженных вилами, кольями и огнестрельным оружием, собрался в деревне Липовцы и оказал ему вооруженный отпор. 10 марта Култашев с батальоном солдат двинулся на приступ дома, где засели крестьяне. Однако овладеть домом не удалось, и Култашев решил взять засевших измором. Окружив со всех сторон дом, он распорядился не пропускать туда ни одного человека, надеясь голодом вынудить осажденных сдаться. 13 марта большая группа крестьян (в том числе и женщины) предприняла попытку выручить осажденных товарищей. Воспользовавшись тем, что возле осажденного дома находился сарай с сеном, они подожгли этот сарай в надежде, что военная команда бросится тушить пожар, и это даст возможность осажденным бежать. Однако Култашев распорядился не снимать осады дома. Тогда осажденные, выломав ворота, вступили в бой с солдатами, открывшими по ним стрельбу. В ходе столкновения несколько крестьян было тяжело ранено, три или четыре человека сгорели в осажденном доме, остальные были схвачены.

О событиях в Порховском у., где к движению примкнули крестьяне соседних имений (гр. Завадовской и Вильбоа), стало известно не только губернатору фон-Адеркасу, но и самому царю. 18 марта фон-Адеркас лично отправился к месту восстания. Одновременно Николай I отправил туда же в качестве уполномоченного полковника Германа. Из доклада губернатора министру внутренних дел мы узнаем, что 20 марта он прибыл в одну из деревень помещика Ноинского, Крутец, уже успев по дороге «внушить повиновение» в двенадцати деревнях. Почти одновременно с Адеркасом к месту восстания прибыл полковник Герман, а еще до их прибытия в Крутец подошли спешно затребованные войска.

21 марта крепостным Ноинского был отдан приказ собраться на следующий день в селе Крутец. Однако крестьяне не подчинились приказу и вместо этого начали собираться большими группами в соседних деревнях. Как указано в донесении губернатора, около 60-ти крестьян были вооружены ружьями и пиками¹⁵. Увидев, что им не удастся справиться с войсками, восставшие отступили, но отказались выполнить требование Адеркаса. 23 марта силою оружия значительная часть «непокорных» была все же доставлена в Крутец. Однако наиболее стойкие скрылись, захватив с собою оружие. Когда участников движения удалось собрать, полковник Герман велел солдатам окружить их и потребовал, чтобы крестьяне «покаялись и изъявили покорность». Тут же был отдан приказ арестовать наиболее деятельных участников восстания. Крестьяне попытались заступиться за своих товарищей, но, по распоряжению Германа и губернатора, некоторые из них были наказаны розгами.

Арестовав часть крестьян и оставив солдат для окончательного усмирения восставших, каратели двинулись в имение Цеэ. После снятия допроса с раненых, они собрали 25 марта всех крепостных Цеэ. Крестьяне были наказаны розгами, после чего еще двое участников волнения были арестованы и вместе с ранеными отправлены в Порховскую тюрьму. Часть войска и здесь была оставлена для полного подавления «беспорядков». Войска были отозваны только 14 мая 1826 г., спустя два месяца, по просьбе самих помещиков¹⁶

Волнения в имениях Ноинского и Цеэ оказали непосредственное влияние на крестьян соседних имений — помещиков Вильбоа, гр. Завадовской и Корсакова. Здесь также происходили выступления крестьян, для подавления которых местным властям пришлось прибегнуть к помощи солдат.

Весной 1826 г. вспыхнуло волнение в имении порховского помещика гр. Н. А. Апраксина, доведшего своих крестьян до полной нищеты.

Крестьяне написали на Апраксина жалобу и послали в Петербург ходоков — Степанова и Филатова. Из Петербурга жалобу крестьян переслали для «расследования» приятелю Апраксина — порховскому предводителю дворянства кн. Васильчикову, который поспешил написать, что она не соответствует действительности.

В результате, по приказанию генерал-губернатора Паулуччи, несколько крестьян Апраксина были преданы суду за якобы ложную жалобу на помещика. Однако суд, стремясь в интересах Апраксина, боявшегося более глубокого расследования, замять дело, постановил «простить» крестьян, сделав им при этом строгое предупреждение о тяжком наказании в случае нового неповиновения.

Выпущенные из тюрьмы ходоки явились в деревню и принялись убеждать крестьян не подчиняться помещику. Порховскому земскому исправнику и судье, прибывшим для усмирения восставших, крестьяне заявили, что казенные налоги они платить согласны, но платить оброк помещику не будут, пока не получат из Петербурга ответа на свою жалобу. Исправник и судья угрожали крестьянам военным судом, но большинство крестьян остались твердыми в своем решении.

После того, как войскам удалось подавить восстание, в конце января 1827 г. по этому делу была создана комиссия военного суда. 7 февраля комиссия присудила Изота Михайлова — к смертной казни, Ефима Ларионова — к наказанию шпицрутенами, остальных крестьян — к наказанию палками. Два главных руководителя движения — Федор Григорьев и Иван Степанов — бежали, и их должны были предать суду после поимки.

Жестокая расправа с крестьянами Апраксина вызвала протест неизвестного нам современника. В апреле 1827 г. начальнику III Отделения Бенкендорфу была послана анонимная «Записка о бунте, последовавшем в имении графа Николая Александровича Апраксина в Псковской губернии».

Записка представляет большой интерес, и мы приводим ее целиком: «Сие имение, состоящее из 300 душ, с давнего времени находится в самом бедственном положении. Граф Апраксин, проматывая в С. Петербурге втрое противу суммы, вносимой оброчными его крестьянами, велел своему управляющему заставлять их, сверх платимого ими оброка, работать барщину и разорил их до того, что они все приведены были в нищету. Это его не остановило: он приказал управителю наказать их за неуплату повинностей, но тщетно, ибо они лишены были, отнюдь, всех средств к заработку. Месяца за три пред сим граф Апраксин приезжал в свое имение; несчастные крестьяне, приписывая вину своих бедствий управителю, обрадовались в надежде на исправление их участи, но ошиблись: Апраксин вынудил у них 10 000 рублей бесчеловечным с ними обращением, вывел их вовсе из терпения, и они взбунтовались. Он приехал в Псков, и тамошний суд усмирил <крестьян>. Многие приговорены к наказанию и один даже к виселице. Известно, что граф Апраксин истратил все имевшиеся у него наличные деньги на производство сего дела в псковских правительственных местах. Утверждают, что следствие по оному сделано несправедливое, что сего поступка доведенных до крайности крестьян невозможно назвать бунтом и проч.»¹⁷

ОБЛОЖКА ДЕЛА О КРЕСТЬЯНСКИХ ВОЛНЕНИЯХ В ПОРХОВСКОМ УЕЗДЕ ПСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ, 1826 г.
Государственный архив Псковской области, Псков

В апреле 1826 г. возникло движение крестьян в имении новоржевских помещиков Конюшевских (деревня Боскина-Грива). Здесь также началось с того, что крестьяне подали жалобу, в которой писали, что помещик их совершенно разорил тяжелыми платежами и даже забрал у них скот, земли и постройки¹⁸. Как и следовало ожидать, псковские власти ответили, что жалоба не соответствует действительности. Это вызвало среди крестьян сильное волнение. По донесению новоржевского земского исправника, они «совершенно вышли из повиновения законной власти помещика своего». Только в мае 1827 г. движение было подавлено. Руководитель движения, Никита Федоров, был сослан в Сибирь, а остальные участники наказаны плетьми¹⁹.

В июле 1826 г. в том же Порховском у. вспыхнуло волнение в имении полковника Ю. В. Татищева — Батаногово, где крестьяне отказались отбывать трехдневную барщину, установленную помещиком²⁰ что Исаева они не выдадут. Когда же исправник сделал попытку взять его силой, крестьяне вооружились кольями. Увидев, что с наличными силами ему не справиться, исправник затребовал воинскую команду, подчеркивая в своем донесении, что «кроткие убеждения и меры от меня зависящие не токмо, что не укрощают возмущения, но паче утверждают их в буйстве».

В августе в имение Татищева для усмирения волнений была послана рота солдат. Одновременно было отдано распоряжение о предании участников движения военному суду. В деле сохранились не все материалы следствия и суда. Но о решении суда мы узнаем из Особого журнала Комитета министров от 6 ноября 1826 г., посвященного волнению крестьян Татищева.

«Тридцати четырем человекам крестьян за неповиновение и произведенный бунт отсечь головы; семь человек, как главных рассевателей ложного слуха и нарушителей общего спокойствия, повесить; десятерых, бывших в бунте без кольев, прогнать шпицрутеном через тысячу человек каждого по три раза, а десятерых, не участвовавших в бунте, от наказания освободить»²¹.

Приговор, требовавший такой суровой расправы над крестьянами, вызвал смущение самих помещиков и представителей местной власти, опасавшихся, что следствием его явятся новые волнения. Поэтому генерал-губернатор Паулуччи обратился в Министерство внутренних дел с ходатайством о пересмотре решения военного суда. Ходатайство было удовлетворено. Несколько вожаков восстания было отдано в солдаты, остальные сосланы в Сибирь.

Под влиянием волнений крестьян Татищева в июле 1826 г. вспыхнуло волнение в расположенном поблизости имении помещицы Порховского у. Лихачевой (деревня Захонье)²².

Как видно из следственных материалов, в некоторых местах восставшие крестьяне не ограничивались отказом от барщины и уплаты оброка, но стремились к расправе с помещиками или их управляющими. Так, 4 августа 1826 г. крепостные крестьяне помещицы Великолуцкого у. Ланской напали на управляющего имением и избили его до смерти²³. Хотя псковский губернатор фон-Адеркас направил в имение Ланской не только полицейские части, но и солдат, движение крестьян было подавлено лишь в сентябре 1826 г. По приказанию губернатора, 12 наиболее активных участников были преданы военному суду²⁴.

Фотография М. А. Величко, 1949 г.

В июне 1826 г. вспыхнуло волнение среди крестьян деревни Шилово, принадлежавшей порховскому помещику генерал-майору Баранову. Докладывая об этом волнении губернатору, порховский земский исправник Мягков сообщал, что крестьяне Баранова намеревались убить своего помещика²⁵. Из другого донесения о волнениях крестьян деревни Павлово, принадлежавшей новоржевскому помещику Нагорному, видно, что крестьяне Нагорного собирались сжечь его поместье, а его самого убить, но помещик, узнав об этом, донес властям, и волнение было подавлено²⁶.

В Опочецком уезде Псковской губ., в непосредственной близости от Михайловского, произошло нападение крестьян на управляющего. Здесь в мае 1826 г. вспыхнуло волнение в деревне Поляна, принадлежавшей гр. Коновницыной. Сама помещица в письме губернатору следующим образом описывала события: «Крестьяне мои вышли из послушания, предвещая себе какую-то вольность, не повинуются и не исполняют обязанностей своих, а 5-го числа сего <мая>, когда управитель приказал всей вотчине вывести на работу по две лошади с тягла для вспахивания земли, то некоторые не исполнили сего, при взыскании же с них за свое непослушание, воспользуясь сим случаем, бросились на него крича: убьем и в реку бросим, а также выборного и писаря при вотчине, имея у себя в руках топоры, а некоторые с дубьем; однако они успели уйти от них, хотя и гнались за ними с ругательствами и грозили их убить»²⁷²⁸.

III

Крестьянское движение 1826 г. вызвало сильное беспокойство правительства, поспешившего принять ряд чрезвычайных мер для подавления восстаний.

Уже в апреле 1826 г. министр внутренних дел разослал губернаторам циркуляр, в котором указывалось, что местные власти не всегда вызывают достаточное количество войск для ликвидации «неповиновений», поэтому действия их не приводят к нужным результатам. Циркуляр разъяснял, что «в подобных случаях гораздо полезней требовать воинские команды в достаточном числе людей, дабы можно было действительно приступить к усмирению неповинующихся»²⁹.

В то же время на рассмотрении Комитета министров находился проект закона, предлагавшего всем крепостным крестьянам принести присягу своим помещикам в том, что они не будут бунтовать³⁰.

Наконец, 12 мая 1826 г. Николай I издал манифест, в котором говорилось, что в России распространились слухи, будто бы правительство собирается дать помещичьим крестьянам вольность, а казенных крестьян освободить от платежей. Манифест разъяснял ложность этих слухов и требовал от крестьян, под страхом сурового наказания, полного повиновения. Кроме того, предлагалось предавать суду всех «распространителей и сочинителей» этих слухов³¹.

«неповиновении», должны были предаваться военному суду в случае, если для их подавления употреблялись военные силы³².

Одновременно с мерами правительства, карательные меры принимали и местные власти. Так, псковский губернатор еще 11 мая (следовательно, до появления манифеста от 12 мая 1826 г.) разослал по уездам секретный циркуляр с указанием, что до него доходят сведения о распространении в губернии «неблагонамеренными и неблагомыслящими» людьми слухов о вольности крестьян, а также известия о неповиновении крепостных своим помещикам.

Губернатор предписывал полиции ловить «распространителей» слухов и подавлять малейшие признаки волнений. От самих помещиков губернатор требовал, чтобы они следили за всеми посторонними людьми, если таковые появятся у них в вотчине³³.

Изучение деятельности правительства и местных властей по усмирению крестьянских волнений 1826 г. проливает свет на один не вполне разъясненный до сих пор эпизод биографии Пушкина.

А. К. Бошняк. В 1824—1825 гг. Бошняк был использован тем же Виттом в качестве провокатора для наблюдения над членами Южного общества декабристов, за что он был представлен к высочайшей награде. «Командирование» Бошняка в Псковскую губ. было строго секретным и имело чрезвычайный характер. «Целью моего отправления в Псковскую губернию, — писал Бошняк в записке, поданной Витту после своего возвращения в Петербург, — было сколь возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к вольности крестьян, и в арестовании его и отправлении куда следует, буде бы он оказался действительно виновным»³⁴.

сопровождать арестованного поэта в Петербург.

Прибыв 20 июля в Порхов, Бошняк оставил фельдъегеря на станции Бежаницах, а сам, под видом путешествующего ботаника, отправился в Новоржевский и Опочецкий уезды Псковской губ., чтобы на месте собрать сведения о Пушкине. В течение трех дней он посетил Новоржев, имения соседних помещиков и Святые горы, собирая повсюду сведения об образе жизни поэта. Бошняк успел расспросить о Пушкине хозяина гостиницы в Новоржеве, Д. С. Катосова, новоржевского уездного судью Толстого, уездного заседателя Чихачева, бывшего псковского губернского предводителя дворянства А. И. Львова, святогорского игумена Иону (на которого была возложена обязанность надзора над ссыльным Пушкиным) и знакомого Пушкина, отставного генерал-майора, П. С. Пущина, жившего с семьей в своем имении в селе Жадрицах Новоржевского у. Кроме того, Бошняк расспрашивал о Пушкине крестьян в Святых горах, в соседней с Михайловским удельной деревне Губино и других ближайших к имению Пушкина деревнях.

Бошняк, как свидетельствует его донесение, стремился проверить правильность дошедших до Петербурга известий о том, что Пушкин распространял в народе «слухи» против правительства, «возбуждал» крестьян «к вольности» и что им сочинены «возмутительные песни», получившие распространение среди окрестных крестьян³⁵.

Бошняку удалось собрать некоторые интересные факты, живо рисующие свободолюбие и демократизм великого поэта. Так, в доме Пущиных Бошняк услышал выразительный рассказ о том, что Пушкин «иногда ездит верхом и, достигнув цели своего путешествия, приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу». В той же семье Пущина, Бошняк узнал, что поэт «дружески обходился с крестьянами и брал за руку знакомых, здороваясь с ними». Святогорский игумен Иона сообщил Бошняку, что крестьяне Пушкина «не могут нахвалиться своим барином», а крестьянин И. Н. Столяров заверил, что Пушкин «ведет себя весьма просто и никого не обижает». Агенту не удалось найти «возмутительных» песен, сочиненных Пушкиным, или установить факты, подтверждающие подозрение правительства о подстрекательстве Пушкиным окрестных крестьян к мятежу. На прямые вопросы Бошняка: «не возмущает ли Пушкин крестьян?» — святогорский игумен и соседи Пушкина отвечали отрицательно, ссылаясь на замкнутый образ жизни поэта и его близкое общение лишь с одним семейством П. А. Осиповой. Из-за отсутствия улик Бошняк должен был придти к выводу, что Пушкин «не действует решительно к возмущению крестьян», и отказаться от ареста поэта³⁶.

Что же заставило правительство Николая I в июле 1826 г., вскоре после казни вождей декабрьского восстания, срочно начать тайное расследование поведения Пушкина в ссылке и даже готовить немедленный его арест? Из донесения Бошняка мы узнаем только, что слухи об участии Пушкина в возмущении крестьян вышли из дома П. С. Пущина: «Поелику все сии известия <собранные Бошняком в Новоржеве и его окрестностях> были неудовлетворительны, я решился ехать к отставному генерал-майору Павлу Сергеевичу Пущину, от которого вышли все слухи о Пушкине, сделавшиеся причиною моего отправления»³⁷.

—1865) принадлежал к близким знакомым Пушкина еще в Кишиневе, где он стоял во главе масонской ложи «Овидий», на заседаниях которой бывал Пушкин. К нему обращено шуточное послание поэта («В дыму, в крови, сквозь тучи стрел»). Пущин был одно время членом Союза Благоденствия, но в дальнейшем в движении декабристов не участвовал. В 1826 г. он жил в своем имении, селе Жадрицах Новоржевского у. Псковской губ. После восстания его имя было внесено в официальный «алфавит декабристов»³⁸, но так как после 1821 г. Пущин не принимал участия в тайных обществах, к следствию по делу декабристов он не привлекался.

У нас нет никаких оснований предполагать, что донос в Петербург, послуживший причиной отправления Бошняка в Псковскую губ., исходил от самого Пущина; из донесения Бошняка скорее можно сделать заключение прямо противоположное. Во время пребывания Бошняка у Пущина агент не только не получил от последнего или членов его семьи каких-либо сведений, которые могли бы быть использованы правительством против поэта, но, наоборот, — Пущин, его жена и сестра явно стремились в разговорах с Бошняком снять с поэта возможные обвинения в «неблагонадежности» (так, они утверждали, что Пушкин чаще всего бывает в Святогорском монастыре, что «ведет себя несравненно осторожнее противу прежнего; что он говорун, часто взводящий на себя небылицу» и т. д.³⁹). Автором доноса был, скорее всего, какой-нибудь правительственный агент, которому был поручен надзор за самим Пущиным как за причастным к декабристскому движению; может быть, кто-то из соседей Пущина, согласившийся, по требованию властей, принять на себя этот надзор. На Пущина же автор доноса лишь ссылался, очевидно как на источник своих сведений о Пушкине⁴⁰.

Изучение крестьянских волнений 1826 г., мероприятий правительства Николая I и местных властей, вызванных страхом дворянства перед растущим движением, помогает нам уяснить те причины, которые привели к возникновению летом 1826 г. у тайной полиции Николая I подозрений об участии Пушкина в возмущении крестьян⁴¹«Слухи», на которые ссылается Бошняк в своем донесении и которые вызвали отправление агента для расследования «поведения» Пушкина, были связаны, как мы можем заключить из предыдущего, с крестьянскими волнениями в Псковской губ. Неизвестный автор доноса о Пушкине приписывал поэту определенную роль в развернувшихся в Псковской губ. событиях, обвинял его в распространении среди крестьян недовольства против помещиков и царя, в возбуждении их к мятежу. И правительство Николая I, которое только что,

МОГИЛА ПУШКИНА У СТЕН СВЯТОГОРСКОГО МОНАСТЫРЯ
Фотография М. А. Величко, 1949 г.

во время следствия над декабристами, успело убедиться в огромном влиянии поэзии Пушкина на революционное движение дворянства, нашло дошедшие до него слухи о Пушкине заслуживающими доверия. Так велика была пропасть, отделявшая великого русского национального поэта от дворянской массы и правящей верхушки дворянства, так глубоки были (даже по признанию этих последних) свободолюбивые настроения поэта, что ни правительство Николая I, ни неизвестный нам автор доноса на Пушкина не усумнились приписать поэту влияние на псковских крестьян, поднявшихся против помещиков.

Изучение крестьянских волнений 1826 г. позволяет таким образом внести новые существенные черты в политическую биографию поэта, в характеристику его взаимоотношений с помещичье-крепостнической монархией.

«Истории Пугачева» и «Капитанской дочки» были в значительной степени связаны с холерными «бунтами» и крестьянскими восстаниями начала тридцатых годов. То же самое мы можем, на основании приведенных выше данных, утверждать теперь и о замысле пушкинских песен 1826 г. о Степане Разине. Крестьянские волнения 1826 г., свидетелем которых был Пушкин, способствовавшие углублению интереса великого поэта к образу Разина, дали ему те впечатления и тот жизненный материал, который помог Пушкину гениально выразить в песнях мятежные настроения и свободолюбивый, героический дух русских народных масс. Рассказы о различных подробностях волнений псковских крестьян, услышанные поэтом в Михайловском, помогли ему также впоследствии создать реалистические сцены расправы крестьян над помещиками в «Дубровском» и «Капитанской дочке»»

На волнения крестьян в 1826 г. Пушкин отозвался «Песнями о Стеньке Разине», отразившими его глубокий интерес к народному движению.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Д. Благой—1826). М. — Л., 1950, стр. 517.

² См. планы «Братьев разбойников» (IV, 372—373) и записи народных песен («Рукою Пушкина». Подгот. к печати М. Цявловский, Л. Модзалевский Зенгер. М. — Л., 1935, стр. 453—454).

³ Д. Благой—531.

⁴ И. Игнатович. Борьба крестьян за освобождение. М. — Л., 1924, стр. 57—58 (в этой же книге литература вопроса). Ср. И. Игнатович— «Вопросы истории», 1950, № 9, стр. 49 и 67.

⁵ В книге И. Игнатович («Борьба крестьян за освобождение») учтены из этих волнений лишь девять (стр. 58).

⁶ См. также: «История СССР». Под ред. М. В. Нечкиной, т. II. Госполитиздат, 1949, стр. 150 и 179; В. Иконников. Крестьянское движение в Киевской губ. в 1826—1827 гг. в связи с событиями того времени (Оттиск из «Сборника в честь В. И. Ламанского». СПб., 1905).

⁷  . Борьба крестьян..., стр. 50.

⁸ Гос. архив Псковской обл. (ГАПО), ф. 20, 1826, д. 28, лл. 60—64. — А. И. был впоследствии тайным советником и директором аудиториатского департамента Военного министерства (1838—1852), в 1826 г. он служил в генеральном штабе.

⁹ М. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. Т. I. М. — Л., 1951, стр. 660.

¹⁰ г. главнокомандующий П. Х. Витгенштейн писал ему из Петербурга: «Наиболее неповиновений мужиков в С. -Петербургской, в Нижегородской, в Псковской, Рязанской и еще некоторых других губерниях; правительство берет меры в некоторых местах и усмирило оных...» (В. Иконников. Ук. соч., стр. 81).

¹¹ К началу 1826 г. за помещичьими крестьянами по всей империи числилось недоимок по государственным податям 16 400 000 р.; и в них — за небольшой Псковской губ. — 809 682 р. 74 к. (ГАПО, ф. 20, 1826, д. 10, лл. 4—5).

—155).

¹² «Военно-статистическое обозрение Российской империи», т. III, ч. 2, Псковская губерния. СПб., 1852, стр. 245; ср. «Материалы для статистики Российской империи», СПб., 1839, отд. I, стр. 150. Здесь общие данные о приросте населения по сословиям с 1816 по 1834 г.

¹³ Центр. гос. ист. архив в Ленинграде (ЦГИАЛ), ф. 1286, 1826, д. 329, л. 46. Описание волнений в имениях Ноинского и Цеэ дано в кн.: И. Игнатович. Борьба крестьян...—90 (первоначально в журн. «Рус. богатство», 1912, № 6—7).

¹⁴ ЦГИАЛ, ф. 1286, 1826, д. 329, л. 8.

¹⁵

¹⁶ В 1827 г. Псковская уголовная палата приговорила шесть человек из арестованных к наказанию плетьми и ссылке в Сибирь. Трех крестьян, ввиду их раскаяния, суд приговорил высечь плетьми, 86 — подвергнуть наказанию по указанию помещика и земской полиции. Это решение суда не удовлетворило псковского губернатора фон-Адеркаса и генерал-губернатора Паулуччи, которые требовали более тяжелого наказания для всех участников движения. Сурового приговора для последних требовали и помещики — Ноинский и Цеэ. В письме министру внутренних дел они писали, что слишком «мягкое» решение суда таит опасность для всего государства, так как может создать у крестьян впечатление, что участие в восстании может остаться безнаказанным. Ввиду расхождения между судом и местными властями в определении меры наказания участников движения, Николай I приказал передать дело на рассмотрение Сената, настаивая, чтобы оно было решено «в скорейшем времени» (там же, лл. 44, 73—74).

¹⁷ ЦГИАЛ, ф. Департамента полиции, 1831, д. 431, лл. 2 и 60. Бенкендорф переслал записку псковскому генерал-губернатору, оставив приговор суда без изменения.

¹⁸

¹⁹ Там же, л. 93.

²⁰ См. также И. Игнатович. Борьба крестьян...—108.

²¹ ЦГИАЛ, ф. 1263, оп. 17 (56), 1826, д. 460, лл. 107—108.

²² ГАПО, ф. 20, 1826, д. 46; ЦГИАЛ, ф. 1286, 1826, д. 339, лл. 15—18, 72.

²³ ЦГИАЛ, ф. 1286, 1826, д. 360, л. 2.

²⁴ Там же, л. 3.

²⁵

²⁶ Там же, д. 53.

²⁷ Там же, д. 62, л. 1.

²⁸ Кроме охарактеризованных выше выступлений, мы располагаем архивными материалами еще о следующих крестьянских волнениях 1826 г. в Псковской губ.: а) государственных крестьян Троицкой и Немчиновской волостей Холмского у. (сентябрь 1826 г.) — ЦГИАЛ, ф. Департамента полиции, 1826, д. 365; б) крестьян помещика Островского у. Голуба (апрель 1826 г.) — ЦГИАЛ, ф. 1286, 1826, д. 334; в) крестьян деревни Болчино помещиков Порховского у. Сергиевских (первая половина 1826 г.) — ЦГИАЛ, ф. 1286, 1826, д. 339.

Не сохранилось специальных дел, но имеются косвенные данные о следующих волнениях: а) крестьян помещиков Порховского у. Кожина, Брылкина и Рындиной — ГАПО, ф. 20, 1826, д. 46, лл. 207—211; б) крестьян помещицы Зуевой Александровского посада Псковского у. — ГАПО, ф. 20, 1826, д. 56; в) дворовых помещика Пущина <?> — ГАПО, ф. 20, 1826, д. 34. (О последнем волнении известно лишь из старой описи дел за 1826 г., хранившихся в архиве; поэтому трудно установить, о каком Пущине идет речь.)

²⁹

³⁰ Правительственный свод законов, 1826, ст. 300.

³¹ Там же, ст. 330.

³²

³³ ГАПО, ф. 20, 1826, д. 74, лл. 1—2.

³⁴  Шилов. К биографии Пушкина («Былое», 1918, № 2 (30), стр. 72—77); перепечатано в кн.: Б. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. — Мы ссылаемся в дальнейшем на 3-е изд. книги Модзалевского (Л., «Атеней», 1925, стр. 20—34).

³⁵ Б. . Ук. соч., стр. 23 и 26.

³⁶ Там же, стр. 25—29.

³⁷ Там же, стр. 25.

³⁸ «Восстание декабристов», т. VIII, Л., 1925, стр. 158 и 382.

³⁹  Модзалевский. Ук. соч., стр. 26.

⁴⁰ Возможно, что «слухи» о Пушкине, вызвавшие «командировку» Бошняка, дошли до III Отделения через агента последнего — С. Н. Висковатова, который был родом пскович и имел в Псковской губ. родственные связи и знакомства. Б. Л. Модзалевский опубликовал другое, более раннее донесение Висковатова о поэте — от февраля 1826 г.: «Прибывшие на сих днях из Псковской губернии достойные вероятия особы удостоверяют, что известный по вольнодумным, вредным и развратным стихотворениям титулярный советник Александр Пушкин <...> ныне при буйном и развратном поведении открыто проповедует безбожие и неповиновение властям и по получении горестнейшего для всей России известия о кончине государя императора Александра Павловича, он, Пушкин, изрыгнул следующие адские слова: „Наконец не стало тирана, да и оставший род его недолго в живых останется!“ Мысли и дух Пушкина бессмертны: его не станет в сем мире, но дух, им поселенный, навсегда останется, и последствия мыслей его непременно поздно или рано произведут желаемое действие» (Б. . Ук. соч., стр. 15).

⁴¹ Весьма показательно, что при рапорте, адресованном его покровителю гр. Витту одновременно с запиской о Пушкине, Бошняк по возвращении в Петербург 12 августа 1826 г. представил и донесение «о возмущениях крестьян в 1826 г.» в Лужском, Порховском и Гжатском у. (см. статью: А. Шилов. Ук. соч., стр. 77). Это служит дополнительным подтверждением того, что «командировка» Бошняка для расследования «поведения» Пушкина была связана с деятельностью правительства по подавлению крестьянских восстаний в Петербургской, Псковской и Смоленской губ. Следует отметить, что о посылке Бошняка для наблюдения над Пушкиным знал еще П. В. Анненков (хотя содержание донесения Бошняка не было ему доступно). Анненков высказал предположение, что о посещении Бошняком Псковской губ. было известно и самому Пушкину (см. П.