3. Лондон — Москва
Да, не забыл И. И. Дмитриев про моду, приверженцем которой был В. Л. Пушкин. Если в Париже русский путешественник хвалился тем, что он знает «все магазины новых мод», то в Лондоне у него должны были разбежаться глаза: к 1804 году, то есть к тому времени, когда Василий Львович прибыл в Англию, Лондон, не уступая Парижу, также стал столицей моды. Когда наш герой оказался в Лондоне, то уже у всех на устах было имя законодателя моды, лондонского денди Джорджа Брайана Браммела. Покрой его фрака всегда безупречен; предложенный им фасон длинных панталон со штрипками не позволяет им мяться; сапоги его блестят так, что возникает легенда, будто бы он чистит их шампанским. Правда, никаких упоминаний о Браммеле в письмах В. Л. Пушкина нет. Да и вообще письмами Василия Львовича из Лондона мы не располагаем. Разве что — одним письмом, отправленным русскому послу в Лондоне. Но об этом письме чуть позже. А сейчас вернемся к стихотворению И. И. Дмитриева, которое, будучи основанным на рассказах В. Л. Пушкина о его заграничном путешествии, является чуть ли не единственным источником, позволяющим составить представление о его лондонских впечатлениях.
Тяготы и опасности морского пути, которые преодолел московский путешественник, добираясь до Лондона, описаны Иваном Ивановичем пусть иронично, но достаточно выразительно. Василий Львович героически преодолел препятствия, чтобы не только попасть в столицу моды, но и познакомиться с историей, литературой, культурой и государственным устройством страны, о которой был и начитан, и наслышан. Быть может, он готов был повторить слова Н. М. Карамзина из «Писем русского путешественника»: «…я в Англии — в той земле, которую в ребячестве своем любил я с таким жаром и которая по характеру жителей и степени народного просвещения есть, конечно, одно из первых государств Европы. — Здесь всё другое: другие домы, другие улицы, другая пища — одним словом, мне кажется, что я переехал в другую часть света»[200].
И. И. Дмитриев говорит прежде всего о посещении Василием Львовичем Вестминстера, заметив в примечании: «Для некоторых напомню, что в этом аббатстве издавна погребаются короли и славные мужи»[201]. Мы же для некоторых напомним, что в 1790 году Н. М. Карамзин посетил Вестминстерское аббатство и в «Письмах русского путешественника» подробно его описал. Ему удалось создать своего рода путеводитель, в котором точность описания «важнейших монументов» и переводы некоторых надгробных надписей соединены с размышлениями о жизни и смерти, временном и вечном, ничтожном и великом, смешном и трагическом.
«На черном и белом мраморном памятнике лорда Кранфильда подписано женою его: „Зависть воздвигала бури против моего славного и добродетельного супруга, но он, с чистою душою, смело стоял на корме, крепко держался за руль совести, рассекал волны, спасся от кораблекрушения, в глубокую осень жизни своей бросил якорь и вышел на тихий берег уединения. Наконец сей изнуренный мореходец отправился на тот свет, и корабль его счастливо пристал к небу“.
На гробе славного поэта Драйдена стоит его бюст с простою надписью: „Иоанн Драйден родился в 1632, умер в 1700 году. Герцог Букингам соорудил ему сей монумент“. — Подле, как нарочно, вырезана самая пышная эпитафия на памятнике стихотворца Кауле (Cowley): „Здесь лежит Пиндар, Гораций и Вергилий Англии, утеха, красота, удивление веков“, и проч. — На гробе самого герцога Букингама, друга Попова, читаете: „Я жил и сомневался; умираю и не знаю; что ни будет, на все готов“. — А ниже —„За короля моего — часто, за отечество — всегда“»[202].
«писал неблагопристойные сказки, хвалил своего родственника герцога Ланкастерского и помог ему стихами взойти на престол»[203]. Достойный памятник Ботлеру, который в своей славной поэме осмеивал кромвелевских республиканцев и фанатизм, заставляет автора «Писем русского путешественника» вспомнить о том, что поэт, вызвавший некогда похвалы двора и короля, умер с голоду.
«Под Мильтоновым бюстом сооружен памятник стихотворцу Грею. Лирическая муза держит в руке медальон его и, указывая другою рукою на Мильтона, говорит: „У греков — Гомер и Пиндар; здесь — Мильтон и Грей!“
Преклоните колена… Вот Шекспир!., стоит, как живой, в одежде своего времени, опершись на книгу, в глубокой задумчивости… <…>
Четыре времени года изображены на гробнице Томсоновой. Отрок указывает на них и подает венок поэту»[204].
— он «слушает ангела, который в облаках, над его головою, играет на арфе», — Н. М. Карамзин обращает наше внимание на гробницу некоего Томаса Пара: на ней «написано, что он жил 152 года, в царствование десяти королей, от Эдуарда IV до Карла II». «Известно, — замечает писатель, — что сей удивительный человек, будучи ста тридцати лет, не оставлял в покое молодых соседок своих и присужден был всенародно, в церкви, каяться в любовных грехах»[205].
С благоговением останавливается Карамзин перед памятником Невтону (Ньютону), читает латинскую надпись, которая «заключается сими словами: „Как смертные должны гордиться Невтоном, славою и красотою человечества!“»[206]. Памятники, сооруженные парламентом и королем от имени благодарной Англии тем, кто пожертвовал жизнью отечеству, вызывают эмоциональное восклицание русского путешественника: «Трогательное и достойное геройства воздаяние!»[207]
«Придел Генриха VII назывался чудом мира. В самом деле, тут много удивительного в готическом вкусе; особливо же в резьбе на меди и на дереве. — В этом приделе погребают королевскую фамилию, и вы видите подле несчастной Марии Стуарт Елизавету! Гроб всех примиряет»[208].
Мы позволили себе привести столь пространные выдержки из сочинения Н. М. Карамзина потому, что всё это видел в Вестминстерском аббатстве и В. Л. Пушкин. Благодаря Карамзину мы вместе с ним и вместе в Василием Львовичем совершили прогулку по Вестминстерскому аббатству, поклонились могилам и памятникам английских поэтов. Правда, поклониться урне Александра Попа, поэмы и послания которого пользовались в России известностью, ни мы, ни Василий Львович не смогли. Вопреки утверждению И. И. Дмитриева, Александр Поп был похоронен в церкви Святой Марии в Твикинхеме.
— это история Англии. В стихотворении И. И. Дмитриева В. Л. Пушкин, познакомившись с прошлым страны, спешит окунуться в ее настоящее.
«Теперь вы, друзья мои, ожидаете от меня другой картины, хотите видеть, как тридцать, сорок человек, одетых зефирами, садятся на прекрасных, живописных лошадей, приподнимаются на стременах, удерживают дыхание и с сильным биением сердца ждут знака, чтобы скакать, лететь к цели, опередив других, схватить знамя и упасть на землю без памяти; хотите лететь взором за скакунами, из которых всякий кажется Пегасом; хотите в то же время угадывать по глазам зрителей, кто кому желает победы, чья душа за какою лошадью несется; хотите читать в них надежду, восторг или отчаяние; хотите слышать радостные плески в честь победителя: „Браво! Виват! Ура!..“ Ошибаетесь, друзья мои!»[209]
в ладоши. И еще смотрел спокойно сквозь очки на петушиный бой и на схватку дога с кабаном. Но в этом позволительно усомниться. Вряд ли столь чувствительного путешественника, как Василий Львович, привлекали такие буйные забавы лондонской толпы, как петушиные и кабаньи бои, травля быков, медведей и собак. Знаток истории Лондона Питер Акройд сообщает, что «быков тоже травили собаками, при этом им иногда клали в уши горошины или подпаливали спины огнем, чтобы привести их в ярость»[210]. И. И. Дмитриев в данном случае точен: он пишет о схватке дога с «яростным кабаном». Но, право же, это зрелище не для Василия Львовича. А вот что касается посещения английского парламента — да, скорее всего, он там был — вслед за Н. М. Карамзиным. Это посещение тем более интересно для просвещенного путешественника, что ничего подобного в России не имелось. А здесь, в Англии, в свободной дискуссии члены парламента обсуждают законы, отстаивают свои убеждения, и так называемый электорат гордится свободой и демократией в своей стране. И. И. Дмитриев ироничен: ведь, по существу, он насмешливо сравнивает «стычку Питта с Шериданом» — то есть Вильяма Питта младшего, государственного деятеля, представлявшего партию тори, который в 1804 году видел главную задачу в войне с Бонапартом, и Ричарда Бринслея Шеридана, известного драматурга, автора комедии «Школа злословия» и политика, чье место было среди вигов (оба они считались блестящими ораторами) — с боем «задорных петухов / Иль дога с яростным кабаном». Заметим, что Н. М. Карамзин видел Питта в Вестминстерском аббатстве во время исполнения оратории Генделя «Мессия» и отнесся к нему с уважением, ибо Питт, «умом своим редкий человек… живет… <…> имея целию пользу своего Отечества». Оценил он и «пиитический жар» Шеридана. Выборы же в парламент показались Н. М. Карамзину профанацией: два кандидата на два места (что же тут выбирать?); жители, которые накануне выборов «угощались безденежно в двух тавернах»; и «мальчик лет тринадцати», который «влез на галерею и кричал над головою кандидатов: „Здравствуй, Фокс! Провались сквозь землю, Гуд!“ а через минуту: „Здравствуй, Гуд! Провались сквозь землю, Фокс!“»[211]. Оно, конечно, сам по себе парламент может быть и не плох, но «всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа: что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле»[212]«Послание к цензору», в котором процитирует приведенное суждение Н. М. Карамзина:
В контексте послания, адресованного цензору А. С. Бирукову, которого А. С. Пушкин называл трусливым дураком, а деятельность его в качестве цензора — самовластительной расправой, суждение Н. М. Карамзина спустя тридцать с лишним лет звучит двусмысленно. «Что нужно Лондону, то рано для Москвы» — так ли это? А может, уже и не так? Не исключено, что далекий от политики В. Л. Пушкин, посетивший в Лондоне заседание парламента, наблюдавший и английский парламент, и английские свободы, подобными вопросами не задавался. В данном случае любопытно письмо П. А. Вяземского от 9 января 1819 года, адресованное А. И. Тургеневу:
«Знаешь ли, кто здесь свободолюбивейший? Василий Львович! И тот от того, что говорит: „Да почему же и нам не быть свободными?“ Вот либеральнейшее речение, слышанное мною в Москве»[213].
Как жаль, что мы не знаем, о чем беседовал В. Л. Пушкин с русским полномочным послом в Лондоне Семеном Романовичем Воронцовым, по словам Н. М. Карамзина, «человеком умным, достойным, приветливым, который живет совершенно по-английски, любит англичан и любим ими»[214]. Уже то, что Василий Львович с ним встречался, примечательно. Родной брат сенатора, министра иностранных дел, канцлера Российской империи Александра Романовича Воронцова и княгини Екатерины Романовны Дашковой (в 1783–1796 годах она была директором Петербургской Академии наук и президентом Академии Российской), С. Р. Воронцов — и сам личность, чрезвычайно интересная. Противник деспотизма, опытный политик, он с 1786 года жил в Англии, но его любовь к этой стране не мешала ему быть патриотом России. Он мог многое рассказать Василию Львовичу об Англии и англичанах, хотя бы о том же Питте, с которым был дружен. И литературные интересы были не чужды С. Р. Воронцову. Он хорошо знал русскую литературу, встречался в 1790 году с Н. М. Карамзиным, читал ему наизусть лучшие места из од М. В. Ломоносова. С большой долей вероятности можно утверждать, что В. Л. Пушкин познакомил его со своими сочинениями, декламировал свои стихи. В бумагах С. Р. Воронцова сохранилось французское письмо Василия Львовича:
«Господин Граф,
Я беру на себя смелость послать вам отрывок перевода, или скорее подражания Томсону. Я присоединяю свой перевод знаменитой идиллии Биона и одну из моих басен, род произведений, который мне наиболее всего удается. Смею надеяться, что ваше сиятельство удостоите прочесть сии слабые опыты с должной снисходительностью и что вы соизволите принять уверения глубокого уважения, с которым имею честь пребыть, Господин Граф,
Вашего сиятельства покорнейшим и послушнейшим слугою Пушкин»[215].
Конечно, сомневаться в искусстве Василия Львовича писать письма не приходится. Но вот коснулся ли разговор с русским послом в Лондоне его сына, 22-летнего юноши, того самого Михаила Семеновича Воронцова, который станет героем 1812 года, с 1823 года новороссийским генерал-губернатором и наместником Бессарабии — и еще начальником Александра Пушкина?
Теперь — несколько слов о практической (или, если угодно, прозаической) стороне жизни В. Л. Пушкина в Лондоне. В 1805 году во втором томе «Сочинений и переводов Петра Макарова» были напечатаны «Письма из Лондона», публиковавшиеся и ранее — в 1796 году в «Приятном и полезном препровождении времени» и в 1803-м в «Московском Меркурии». Сами письма датированы 1795 годом. Разумеется, за девять лет, то есть до 1804 года, когда Василий Львович приехал в Лондон, многое в столице Англии могло измениться. Но, с другой стороны, Англия всегда была страной, где чтили и сохраняли традиции. Так что читая «Письма из Лондона», мы всё же можем представить себе чисто английские удобства, которые были предложены русскому путешественнику, и примерный уровень тамошних цен. Сведения, сообщавшиеся в «Письмах из Лондона», говорят сами за себя:
«Поверите ли, что Лондонское житье стоит мне дешевле Петербургского и даже Московского? <…> Имея несколько шиллингов, находишь себе услужников везде: в доме, на улице, в театре.
Просыпаюсь — звоню в колокольчик: является хозяйская девка, разводит огонь в камине, греет воду. Нет сахару: та же девка покупает в лавочке фунт, два фунта, три фунта сахару изколатаго и завернутаго в картузы. Кафтан не вычищен: приходит искусный камердинер, чистит кафтан, одевает меня. <…> Это стоит крону (менее двух рублей) в месяц. <…>… надобно ехать; грязно: выхожу на улицу; стоят заложенныя кареты; извозчик отворяет дверцы, и должен ехать, хотя бы не хотел; цена учреждена, разстояния определены; за каждую Английскую милю и за час езды платят один шиллинг (37 копеек). <…> Подъезжаю к театру: неизвестной человек отворяет мне дверцы кареты, и есть ли надобно, обтирает мои сапоги; даю ему два пенса (копейки три). Хочу Газет, Журналов: приносят их ко мне за совершенную безделицу и на другой день берут обратно. Люблю читать книги: сто библиотек к моим услугам. Желаю приятных связей… Не бойтесь, друзья мои! не оскорблю вашего благонравия, замолчу.
Прилагаю счет, сколько мне потребно денег на годовой прожиток в Лондоне. По нынешнему курсу наш рубль составляет 31 пенс.
— просторная, чистая, покойная, с хорошим ковром на полу, с полным числом мебелей из красного дерева — отдается обыкновенно за одну гинею в месяц. Двух комнат довольно. Это составит в год — 185 р.
Угли для камина и свечи 50 —
—
Прачке 60 —
Перукмахера и пудры ненадобно.
Чай и сахар 60 —
Я обедаю иногда у французского ресторатёра: беру от четырех до пяти блюд, портер и кофе: плачу 80 копеек. Еще полагаю на завтрак и легкий ужин по 70 копеек в день 540 —
— и тем охотнее, что богачи, лорды и женщины ходят пешком — а в дурную погоду нанимают фиакр. Весьма довольно будет на извозчиков 150 —
Гардероб в такой земле, где столько мануфактур и где не употребляют мехов, должен стоять в половину менее здешняго 250 —
На карманные расходы 181 —
Итого: 1500 руб.»[216]
У Василия Львовича была еще одна значительная статья расхода — на книги. Из своего заграничного путешествия — помимо самых разнообразных впечатлений — В. Л. Пушкин вывез прекрасную библиотеку. Многие книги, приобретенные им, принадлежали до Великой французской революции королевской и другим богатым библиотекам. Василий Львович очень дорожил и гордился своим книжным собранием. Оно было столь ценно, что ему завидовал даже владелец роскошной библиотеки граф Д. П. Бутурлин. И. И. Дмитриев в своей стихотворной шутке так писал о книгах, собранных В. Л. Пушкиным за границей:
Но вот уже и книги аккуратно упакованы камердинером Игнатием (разумеется, под руководством Василия Львовича). Сложены модные фраки и жилеты, шляпы и сапоги. Вот уже багаж погружен на корабль. Попутный ветер весело шумит в парусах. И вот уже родной берег показался вдали. Кронштадт, Петербург… А потом знакомой дорогой из Петербурга в Москву. Под дугой весело звенит колокольчик. И, наконец, вот она — родная Москва.
Да, это — из «Евгения Онегина». Да, эти проникновенные строки напишет племянник В. Л. Пушкина после возвращения в 1826 году в Москву из Михайловской ссылки. Но и в 1804 году дядюшка чувствовал то же, вернувшись из-за границы на родину.
Примечания
199. Сочинения. С. 250.
200. Карамзин Н. М. Сочинения. Т. 1. С. 430.
201. Дмитриев И. И.
202. Карамзин Н. М. Сочинения. Т. 1. С 487.
203. Там же.
204. Там же. С. 487–488.
206. Там же. С. 489.
207. Там же.
208. Там же.
209. Там же.
210. Лондон: биография. М., 2005. С. 205.
211. Карамзин Н. М. Сочинения. Т. 1. С. 469.
212. Там же. С. 497.
–187.
214. Карамзин Н. М. Сочинения. Т. 1. С. 443.
215. Литературное наследство. Т. 9–10. М., 1933. С. 409.
216. Макаров П. Сочинения и переводы. М., 1805. С. 45–49.
217.