Цявловский М.: "Посмертный обыск" у Пушкина.
Страница 2

‹Последнее предположение полностью подтверждается. Один из этих листков обнаруживается при рассмотрении автографа «Моей родословной» (из ленинградской Публичной библиотеки № 20 — ПД 908): он написан на согнутом пополам листе с жандармскими цифрами 4 и 19; на нем видны следы сшива. Значит он входил в сшитую жандармами тетрадь.

Просмотр сшитых жандармских тетрадей (по описанию В. Е. Якушкина) не обнаружил недостачи такого листа. Значит, была еще одна сшитая жандармами тетрадь. Так как лист 4 соответствует листу 19, то лист 1 должен соответствовать листу 22. Иначе говоря, было одиннадцать согнутых пополам двойных листов, со следующими дополнительными к ним номерами: 1 и 22; 2 и 21; 3 и 20; 4 и 19; 5 и 18; 6 и 17; 7 и 16; 8 и 15; 9 и 14; 10 и 13; 11 и 12.

Автограф «Моей родословной» (л. 4 и 19) принадлежал С. Н. Батюшковой, которая имела его от Жуковского. Значит, расшил тетрадь Жуковский, и, чтобы узнать состав этой сшитой жандармами и расшитой Жуковским тетради, надо искать листы, входившие в нее, в собраниях, идущих от Жуковского, т. е. в Онегинском собрании и в разных случайных фондах.

Часть этих листков обнаруживается в Онегинском собрании:

л. 5 и 18 — Евгений Онегин, гл. VII, строфа 51 и др.

л. 6 и 17 — Братья разбойники. Черновик начала и др.

л. 7 и 16 — О Дельвиге и др.

л. 8 и 15 — Евгений Онегин, гл. VIII, строфа 10 и др.

л. 11 и 12 — Стихотворение Г. Олизара «Do Puszkina».

Кроме того, из той же расшитой тетради происходит и лист, входивший в собрание К. Р.:

л. 9 и 14 — Анчар и др.⁶⁴

Таким образом, из одиннадцати двойных листов семь листов (с четырнадцатью «жандармскими» цифрами) обнаружены. Семь из этих цифр падает на все «лишние» цифры таблицы II; это: 5, 7, 8, 12, 14, 17, 18. Благодаря этому, вопрос о «лишних» листках снимается: таковых нет.

Семь же остальных «жандармских» цифр, входящих в обнаруженные двойные листы умозрительно воссоздаваемой, не зарегисгрированной до сих пор, сшитой жандармами тетради в двадцать два листа (т. е. цифры 4, 6, 9, 11, 15, 16 и 19), извлекаются из графы «имеется» и тем самым обнаруживают недостачу аналогичных цифр.

Сверх того, недостает еще четырех двойных листов из той же тетради, с цифрами 1 и 22, 2 и 21, 3 и 20, 10 и 13.

Итак, всего известных нам листков существует:

Недостает по таблице II — 20 листков.

Два автографа из этого числа, однако, уже выявились: с ж. ц. 3 — Выписка из Четьих-Миней, с ж. ц. 39 — стихи 47—62 первой части «Медного всадника» («Евгений тут вздохнул сердечно...»).

Выявился и автограф с ж. ц. 6 — стихотворение «Мирская власть»⁶⁵. Тем самым возникшая было недостача цифры 6 уже восстановлена.

Кроме того, недостает 15 вышеназванных листков. Всего, таким образом, недостает 33 листков со следующими цифрами:

1 (двойной, с цифрой 22), 2 (двойной, с цифрой 21), 3 (двойной, с цифрой 20), 4, 9, 10 (двойной, с цифрой 13), три листка с цифрой 11, 15, 16, 19, 22, 23, 26, 32, 36, 37, 39, 40, три листка с цифрой 41, 46, 54, 70, 71, 72, 85.

Итак, по нашим расчетам получается, что жандармами было перенумеровано 563 отдельных листка рукописей Пушкина⁶⁶, из которых еще не выявилось 33 листка или, точнее сказать, 29 листов, из которых 4 являются двойными.

Картина осложняется тем, что, кроме вышеназванных двойных листов, существуют и еще двойные листы, указывающие на то, что были, по-видимому, и еще две сшитые жандармами тетради, от которых до нас дошло всего по одному двойному листу. Это листы с «жандармскими» цифрами:

л. 10 и 43 — черновое письмо А. Н. Мордвинову (?);

л. 24 и 53 — отрывок из «Путешествия из Москвы в Петербург»⁶⁷.

В одной из этих предполагаемых расшитых тетрадей (из которой сохранился двойной лист с цифрами 10 и 43 и лист 1 должен был соответствовать листу 52) было, очевидно, 26 двойных листов с цифрами 1—52.

В другой предполагаемой тетради (из которой до нас дошел двойной лист с цифрами 24 и 53) было, вероятно, 38 двойных листов с цифрами 1—76.

Всего, таким образом, эти две неизвестные нам предполагаемые расшитые тетради должны были заключать в себе 64 двойных листа с 128 «жандармскими» цифрами.

Итак, до нас не дошло 29 + 64 предполагаемых листа, всего ориентировочно 93, из которых 68 были двойными.

Большинство сохранившихся двойных листов, уцелевших от не дошедших до нас тетрадей, восходят к собранию Жуковского (от него идут автографы, принадлежавшие Батюшковой и Онегину, — см. Приложение).

Значительно меньшее количество двойных листов, сохранившихся от расшитых тетрадей, восходит к собранию Анненкова (от него идут автографы, принадлежавшие Майкову и К. Р., — см. Приложение).

Тем самым выясняется, что три тетради расшил Жуковский: первую маленькую — в 11 двойных листов с цифрами 1—22 и две предполагаемые тетради: в 26 двойных листов с цифрами 1—52 и в 38 двойных листов с цифрами 1—76. Всего должно было в них заключаться 75 двойных листов.

Делал Жуковский это с самыми лучшими намерениями — ему хотелось оделить всех друзей и почитателей Пушкина, желающих иметь на память о поэте его автограф.

— неизвестно›⁶⁸.

_______

22 февраля были «пересмотрены» все восемнадцать переплетенных тетрадей Пушкина. Столь быстрый просмотр свидетельствует о том, что производился он весьма поверхностно. Очевидно, Дубельт не имел ни охоты, ни уменья выискивать в черновых текстах Пушкина «крамольные» места.

23 и 24 февраля были «пересмотрены» «прозаические отрывки» в первых шестнадцати сшитых жандармами тетрадях и отдельные листки с прозаическими текстами лишь в первых трех пакетах.

Все это говорит за то, что Дубельт интересовался лишь прозой Пушкина, к стихотворным же текстам относился довольно равнодушно. К этому нужно добавить, что жандармские писаря, конечно, отделяли листки с прозой от листков со стихами весьма своеобразно. Так, например, записи стихов из шифрованных строф десятой главы «Евгения Онегина», судя по цифрам «66» и «67», попали в число прозаических текстов.

24 февраля, пятнадцатый день занятий Дубельта, был последним его рабочим днем над рукописями Пушкина.

25 февраля (на основании протоколов № 1—10) была составлена опись всем рукописям, один экземпляр которой остался у Жуковского, другой через Бенкендорфа был представлен Николаю, а затем подшит в «дело» III Отделения.

Даем текст этой описи по экземпляру Жуковского⁶⁹.

Генерал-майор Дубельт   

⁷⁰. На основании этих помет в тот же день все рукописи Пушкина (за исключением Записок Екатерины II, если последние были автограф поэта)⁷¹ были «вручены» Жуковскому, т. е. были оставлены на его квартире. Сделано это было по просьбе Жуковского, которую он так излагал 25 или 26 февраля в первой редакции черновика неотправленного письма к Бенкендорфу:

[Дело, возложенное на меня государем императором, кончено: бумаги Пушкина разобраны]⁷².

Генерал Дубельт донес и я с своей стороны почитаю обязанностью также донести вашему сиятельству, что мы кончили дело, на нас возложенное, и что бумаги Пушкина все разобраны. Письма партикулярные прочтены одним генералом Дубельтом и отданы мне для рассылки по принадлежности; рукописные Сочинения, оставшиеся по смерти Пушкина, по возможности приведены в порядок; [те, что можно было сшить] некоторые рукописи были сшиты в тетради, занумерованы и скреплены печатью; переплетенные книги с черновыми сочинениями и отдельные листки, из коих нельзя было сделать тетрадей, просто занумерованы. Казенных бумаг не нашлось никаких. Корбова рукопись, о коей писал граф Нессельроде, вероятно, отыщется в библиотеке⁷³, которую [скоро я разобрать намерен] на сих днях будет разобрана. Сверх означенных рукописей нашлись рукописные старинные книги, коих [мы не сочли нужным] не было никакой нужды рассматривать; [им сделан особый реестр] они принадлежат библиотеке⁷⁴. Всем нашим действиям был веден протокол, извлечение из коего, содержащее в себе полный реестр бумагам Пушкина, генерал Дубельт представил вашему сиятельству.

Приступая к [изданию] напечатанию полного собрания сочинений Пушкина и взяв на себя обязанность издать на нынешний год в пользу его семейства четыре книги «Современника», я должен иметь пред глазами манускрипты Пушкина и прошу позволения их у себя оставить с обязательством не выпускать их из своих рук и не позволять списывать ничего, кроме единственно того, что будет выбрано мною самим для помещения в «Современнике» и в полном издании сочинений Пушкина с одобрения цензуры. Сии манускрипты, занумерованные, записанные в протокол и в особый реестр, всегда будут у меня налицо, и я всякую минуту буду готов представить их на рассмотрение правительства. Хотя я теперь после [строгого] внимательного разбора вполне убежден, что между сими рукописями ничего предосудительного памяти Пушкина и вредного [читателю] обществу не находится, но для собственной безопасности наперед протестую перед вашим сиятельством против всего, что может со временем, как то бывало часто и прежде, распущено быть в манускриптах под именем Пушкина. Если бы паче чаяния и нашлось в бумагах его что-нибудь предосудительное, то я разносчиком такого рода сочинений не буду и списка их никому не дам. В этом уверяю один раз и навсегда, а все противное этому один раз навсегда отвергаю⁷⁵.

Так должен был пространно объясняться Жуковский, доказывая свое, казалось бы бесспорное, право заниматься рукописями Пушкина.

Получив разрешение оставить автографы покойного поэта у себя, Жуковский занялся их изучением. Мыслями, вызванными этой работой, он поделился в интересном письме к И. И. Дмитриеву от 12 марта.

«Милостивый государь Иван Иванович, — писал Жуковский.— Я поручил ‹Ю. Н.› Бартеневу доставить вам экземпляр нового издания моих сочинений и особенный экземпляр „Ундины“. Прошу учителя принять благосклонно приношение ученика. Наперед знаю, что вы будете меня бранить за мои гекзаметры. Что же мне делать? Я их люблю; я уверен, что никакой метр не имеет столько разнообразия, не может быть столько удобен как для высокого, так и для самого простого слога. И не должно думать, чтобы этим метром, избавленным от рифм, было писать легко. Я знаю по опыту, как трудно. Это вы знаете лучше меня, что именно то, что кажется простым, выпрыгнувшим прямо из головы на бумагу, стоит наибольшего труда. Это я теперь вижу из доставленных мне манускриптов Пушкина, которые, к несчастию, должен разбирать: это навыворот! Ему бы следовало то делать для меня, что мне довелось делать для него. Судьба, как и поэты, охотница до инверзии. С каким трудом писал он свои легкие, летучие стихи! Нет строки, которая бы не была несколько раз перемарана. Но в этом-то и заключается тайная прелесть творения. Что было бы с наслаждением поэта, когда бы он мог производить без труда? — все бы очарование его пропало. О самом Пушкине я не говорю вам ничего; вы, вероятно, читали мое подробное письмо к С‹ергею› Львовичу о последних его минутах. В этом письме заключается все как было. Что же прибавили к истине и городские сплетни, и сплетни другого рода, о том хотелось бы забыть, и нет никакой охоты говорить. Разбор бумаг Пушкина мною кончен. Найдены две полные, прекрасные пиесы в стихах: „Медный всадник“ и „Каменный гость“ (Д. Жуан). Они будут напечатаны в „Современнике“ (который друзьями Пушкина будет издан на 1837 год в пользу его семейства); нашлось несколько начатых стихотворений и мелких отрывков; так же много начато в прозе и собраны материалы для истории Петра Великого: все это будет издано. Теперь приступаем к напечатанию полного собрания изданных в свет сочинений. Неизданное же будет напечатано особо. Издание будет хорошее, но простое, чтоб иметь возможность напечатать более экземпляров, продавать дешевле и собрать бо́льшую сумму. Надеюсь, что в подписчиках недостатка не будет. Память Пушкина должна быть и всегда будет дорога отечеству. Как бы много он сделал, если бы судьба ему вынула не такой тяжелый жребий, и если бы она не вздумала, после мучительной жизни (тем более мучительной, что причины страданий были все мелкие и внутренние, для всех тайные) вдруг ее разрушить. Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел как художник, и все шел в гору как человек, и поэзия мужала с ним вместе. Но мелочи ежедневной обыкновенной жизни: они его убили»⁷⁶.

Это письмо, с таким лирическим волнением передающее впечатления Жуковского от просмотра рукописей Пушкина, дает первую по времени их характеристику и, таким образом, является началом изучения творчества поэта, изучения, ставшего теперь предметом специальной научной дисциплины, пушкинской текстологии.

Прежде чем излагать дальнейшую историю рукописей Пушкина, изучением которых занимался Жуковский, нам нужно вернуться на квартиру Пушкина в то время, когда из нее были увезены к Жуковскому рукописи поэта.

Юридическим лицом, владевшим всем имуществом Пушкина, в том числе его рукописями и книгами, была учрежденная 3 февраля опека над малолетними детьми поэта в составе председателя гр. Г. А. Строганова и членов: гр. Мих. Ю. Виельгорского, В. А. Жуковского и Н. И. Тарасенко-Отрешкова, бывшего в близких отношениях с III Отделением. Последний, пользуясь тайным покровительством Бенкендорфа, играл большую роль в делах опеки.

В то время как Дубельт с Жуковским в квартире последнего разбирали бумаги Пушкина, Тарасенко-Отрешков хозяйничал в квартире поэта, откуда 16 февраля уехала его вдова с детьми.

Очевидно, найдя в одной из комнат черновую тетрадь Пушкина 1820—1822 гг. и два листка с приходно-расходными записями 1834—1835 гг., не попавшие в число тех рукописей, которые были увезены к Жуковскому Дубельтом, Тарасенко-Отрешков взял их себе⁷⁷

В 1855 г. Тарасенко-Отрешков пожертвовал присвоенные им рукописи в Публичную библиотеку в Петербурге, чем вызвал негодование сыновей Пушкина, намеревавшихся даже возбудить дело против похитителя⁷⁸.

Вторым лицом, произведшим «выемку» из рукописей Пушкина, был А. А. Краевский, которого поэт привлек к работе по «Современнику» и который, как ловкий человек, на этом сделал себе карьеру. Войдя в доверие к Жуковскому, Краевский принимал ближайшее участие в редактировании «Современника». Ему же был поручен разбор библиотеки Пушкина.

Об этом так рассказывает в своих воспоминаниях И. И. Панаев:

«Недели через две после того, как тело, по высочайшему повелению, отвезено было А. И. Тургеневым в Святогорский Успенский монастырь (в 4 верстах от с. Михайловского), — Краевский объявил, что ему поручено разобрать книги и бумаги в кабинете Пушкина, что он пригласил к себе в помощники Сахарова и еще кого-то, не помню...

— Не хотите ли вы помочь нам? — прибавил он.

Я, конечно, не отказался от такого предложения.

Нечего рассказывать, с каким ощущением я входил в кабинет Пушкина. Мы провозились целый вечер. Я, между прочим, нашел под столом, на полу, записку Мегниса, бывшего в то время секретарем английского посольства в Петербурге.— Пушкин просил его быть своим секундантом, и Мегнис, в своей записке, отказывал Пушкину в этой просьбе, замечая, что, по его положению, он не может вмешиваться в такого рода дела. Записку эту я передал Краевскому, который хотел отдать ее Жуковскому.— Мегнис был прав.— Но с какой точки зрения Пушкин адресовался к нему? С такого рода просьбами относятся, обыкновенно, только к самым близким людям. Во время наших занятий на пороге дверей кабинета появился высокий, седой лакей.

Он, вздыхая и покачивая головою, завел с нами речь: — Не думал я, чтобы мне, старику, пришлось отвозить тело Александра Сергеевича (он сопровождал А. И. Тургенева).— Я помню, как он родился, я на руках его нашивал...

И потом старик рассказал нам некоторые подробности о том, как они везли тело, в каком месте Святогорского кладбища погребено оно, и прочее.

Краевский, кажется, посвятил разбору библиотеки Пушкина несколько вечеров, но я помогал ему только один вечер...»⁷⁹.

Вероятно, во время этих занятий в кабинете Пушкина Краевский и взял себе листок (с записью: «стуга то же что туга...»), надо думать, вложенный Пушкиным в книгу (перевод А. Ф. Вельтмана «Слова о полку Игореве»), и две записных книжки поэта: одну 1828—1833 гг. и другую 1833 г.⁸⁰, которые, так же как и черновая тетрадь Пушкина, взятая Тарасенко-Отрешковым, не были увезены Дубельтом и Жуковским на квартиру последнего.

Кроме записных книжек, Краевский, уже в качестве одного из редакторов «Современника» после смерти Пушкина, публикуя в пятом томе журнала «Сцены из рыцарских времен» и статью «Последний из свойственников Иоанны д’Арк», оставил у себя два листа с текстом «Сцен» из тетради № 2384 ЛБ и обрывок листа с частью статьи.

Все эти автографы в составе архива Краевского поступили в 1889 г. в петербургскую Публичную библиотеку⁸¹.

Можно только предполагать, что Краевским же были взяты лист (in f° в четыре страницы) с выписками из «Истории государства Российского» Карамзина интересовавших Пушкина слов для толкования «Слова о полку Игореве» и лоскуток бумаги с выписками слов из Библии для этого же. Оба эти автографа неизвестно как и когда попали к редактору-издателю «Русской старины» М. И. Семевскому (1837—1892), а после его смерти к его вдове Е. М. Семевской, рожд. Протопоповой (ум. в 1920 г.), а затем к их дочери А. М. Семевской (1874—1921), у которой были куплены И. В. Столяровым, передавшим рукописи Г. А. Стерну. У последнего автографы в ноябре 1933 г. куплены Центральным музеем художественной литературы, критики и публицистики (в Москве).

Разбор библиотеки Пушкина и составление описи ее (кстати сказать, совершенно безграмотной) сопровождались, надо полагать, расхищением книг с автографами поэта. К этим книгам принадлежал экземпляр знаменитого издания «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева с надписью Пушкина, взятый председателем опеки гр. Г. А. Строгановым. После его смерти библиотека принадлежала его сыновьям Сергею и Александру Григорьевичам Строгановым, а в 1880 г. поступила в Томский университет, откуда книга Радищева в 1889 г. была переслана в Публичную библиотеку в Петербурге⁸².

Вероятно, тогда же, при разборе библиотеки, были взяты кем-то: 1) брошюра с замечаниями Пушкина: «Заседание, бывшее в императорской Российской академии 18 января 1836 г.». Неизвестными путями книга эта поступила в Музей Онегина⁸³; 2) «Руслан и Людмила», издание 1820 г. с поправками Пушкина, купленное у букиниста Онегиным⁸⁴; 3) карта России с записью Пушкина 14 сентября 1833 г., тоже неизвестно от кого поступившая в Музей Онегина⁸⁵

Сюда же можно присоединить: 1) «Атлас Российский...» СПб., 1745 с надписью «А. Пушкин», поступивший от М. С. Боднарского в Гос. Литературный музей в 1933 г.; 2) обрывок заглавного листа какой-то книги с надписью Пушкина, хранящийся в одесской Государственной публичной библиотеке⁸⁶.

Из книг Пушкина были выделены и хранились особо две книги. Одна — с заметками поэта и с вписанным им стихотворением «Есть наслаждение и в дикости лесов...» — «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова 1817 г. После опеки книга принадлежала сыну Пушкина Александру Александровичу, который давал ее для публикации заметок Л. Н. Майкову⁸⁷. Дальнейшая судьба книги неизвестна.

Другая книга — третья часть «Московского вестника» 1829 г. с заметками Пушкина на статью Погодина о Борисе Годунове. После смерти сына Пушкина Александра Александровича книга принадлежала сыну последнего Александру Александровичу, у которого была куплена в 1909 г. А. А. Бахрушиным и ныне хранится в Театральном музее им. Бахрушина в Москве⁸⁸.

Запакованная в ящики библиотека Пушкина с 1844 г. (после выхода Н. Н. Пушкиной замуж за П. П. Ланского) помещалась в подвалах казарм л. -гв. Конного полка, которым командовал Ланской в 1844—1853 гг. Вместе с ящиками книг хранился и ящик с рукописями, среди которых находилась тридцать одна тетрадь выписок Пушкина из сочинения Голикова «Деяния Петра Великого». После женитьбы в 1858 г. старшего сына поэта Александра Александровича на Софье Александровне Ланской (1836—1875) ящики с книгами и рукописями были перевезены из Петербурга в ее имение Ивановское Бронницкого у. Московской губ., где и находились до 1866 г., когда были перевезены в имение двоюродного брата Софьи Александровны, Николая Николаевича Васильчикова, — Лопасню (близ станции Московско-Курской ж. д.). И здесь ящики оставались невскрытыми, и только в 1900 г. их открыли, книги проветрили и, снова запаковав в ящики, перевезли опять в Ивановское. Ящик же с рукописями был случайно оставлен в Лопасне и обнаружен только через семнадцать лет, в 1917 г., племянницей Н. Н. Пушкиной-Ланской Натальей Ивановной Гончаровой. Владельцем рукописей, внуком поэта, Григорием Александровичем Пушкиным, они были доставлены в московское издательство Думнова, после национализации которого тетради поступили к П. Е. Щеголеву; последний приобрел их у Григория Александровича и в свою очередь продал рукописи в 1924 г. в Пушкинский Дом⁸⁹.

Что касается библиотеки Пушкина, то еще в 1899 г. Л. Н. Майков вступил в переписку с внуком поэта Александром Александровичем о перевозе ее в Петербург, и в сентябре 1900 г. Б. Л. Модзалевский был командирован в Ивановское для отправки книг в Петербург, куда 1 октября 1900 г. библиотека и была привезена в тридцати пяти ящиках. В 1906 г. (21 апреля) она была приобретена казной для Пушкинского Дома⁹⁰, где ныне и находится.

Внимательнейший пересмотр Б. Л. Модзалевским всех книг библиотеки Пушкина обнаружил, во-первых, листки с автографами поэта, вложенные в книги, и надписи, заметки и отчеркивания на книгах, сделанные Пушкиным, во-вторых.

Листки с текстом оказались в четырех книгах:

1) «Oeuvres de Henri Heine». Paris, 1834—1835 (№ 976)⁹¹;

2) ‹A. Brillat-Savarin›. Physiologie du goût. Paris, 1834 (№ 1261);

3) «Сатиры и другие стихотворческие сочинения кн. Антиоха Кантемира». СПб., 1762 (№ 173);

4) «Песнь ополчению Игоря Святославича». Переведено А. Ф. Вельтманом. М., 1833 (№ 70).

Кроме этого, два листка — с выпиской из Бэкона («It is a reverend thing...») и записью: «Нет, разумеется, Волохия — Влахия» — были вложены в какие-то книги.

Листочки бумаги с отдельными словами и цифрами, написанными рукою Пушкина, были вложены как закладки в книги:

1) Şlovénsko-Némshki in Némshko-Şlovénski Rózhni Bęsédnik ‹...› Sloshil Anton Janes Murko. V’Grádzi, 1833 (№ 1200);

2) Сочинения А. Н. Радищева. М., 1807—1811 (№ 309);

 390);

4) «Mémoires du duc de Saint-Simon». Paris, 1826 (№ 1345);

5) «Curiosoties of Literature. By I. D’Israeli». Paris, 1835 (№ 585);

6) «Vie privée, politique et militaire des Romains...». Trad. de l’anglais. Paris, 1801 (№ 1481).

Отметки разного рода и краткие записи оказались на книгах:

1) «Стихотворения Александра Пушкина». Ч. IV. СПб., 1835 (№ 308);

2) «Песнь ополчению Игоря Святославича». Переведено А. Ф. Вельтманом. М., 1833 (№ 70);

3) «Записка о жизни и службе Александра Ильича Бибикова». СПб., 1817 (№ 33);

4) «Древнее сказание о победе великого князя Дим. Иоан. Донского над Мамаем». М., 1829 (№ 132);

5) «Собрание 4291 древних российских пословиц». М., 1770 (№ 362);

6) «Oeuvres complètes de Machiavel». Paris, 1823—1826 (№ 1118);

7) «Specimens of the Table talk of the late Samuel Taylor Coleridge». London, 1835 (№ 760);

8) «Voyages en Orient» par V. Fontanier. Paris, 1829 (№ 919);

9) «Шекспировы духи» В. Кюхельбекера. СПб., 1825 (№ 206);

10) «Россия и Баторий» бар. Е. Ф. Розена. СПб., 1833 (№ 318);

11) «Полное собрание русских пословиц и поговорок». СПб., 1822 (№ 300);

12) «Oeuvres de Denis Diderot». Paris, 1821 (№ 881);

13) «Собрание сочинений Георгия Кониского». СПб., 1835 (№ 89);

14) «Русские пословицы, собранные Ипполитом Богдановичем». СПб., 1785 (№ 41);

15) «Mémoires de lord Byron, publiés par Thomas Moore». Paris, 1830 (№ 696);

«Топография Оренбургская». П. Рычкова. СПб., 1762 (№ 342);

17) Ségur. Histoire de Russie. Bruxelles, 1829 (№ 1381);

18) Solignac. Histoire générale de Pologne. Amsterdam, 1751 (№ 1397);

19) А. Ф. Вельтман. Начертание древней истории Бессарабии. М., 1828 (№ 68);

20) К. Бриль-Крамер. О запое. М., 1819 (№ 50);

21) La Fontaine. Fables choisies. Paris, 1785 (№ 1060).

Стихи А. Шенье «Près des bords, où Venise est reine de la mer...» вписаны в экземпляре книги «Oeuvres complètes d’André de Chénier». Paris, 1819 (№ 736);

шуточные стихи «Вези, вези, не жалей...» вписаны в книге: «L’Achilléïde et les Sylves de Stace, traduites en français». Paris, 1802 (№ 1407).

Наконец, на семи книгах (№ 367, 1061, 1105, 1187, 1279, 1409 и 1440) имеются пометы: «А. Пушкин», на других книгах (№ 23, 174, 200, 443, 533, 1043, 1190, 1229, 1487) — «Пушкин» и на двух еще (№ 484 и 511) — рисунки.

2 мая 1837 г. Жуковский, оставив рукописи Пушкина на своей квартире, уехал в свите наследника в путешествие по России, из которого вернулся в середине декабря этого года. В начале мая 1838 г. он снова должен был уехать, на этот раз за границу. Обязанный отчитываться в хранящихся у него рукописях Пушкина перед опекой, Жуковский написал ей такое заявление:

Отъезжая за границу, почитаю необходимым передать в Опеку, учрежденную по делам покойного Пушкина, все бумаги его, доныне у меня хранившиеся. Здесь представляются две им описи. В описи под № 1 означены оригинальные манускрипты Пушкина; в описи под № 2 означены рукописные сочинения Пушкина, найденные после его смерти и приготовленные для издания в печать.

В. Жуковский⁹²

24 апреля 1838

Опись, о которой пишет Жуковский, составлена писарем на основании помет Жуковского на описи, представленной Николаю I ‹см. стр. 306—308›.

Мне известно три экземпляра этой, до сих пор неопубликованной, описи. Два экземпляра хранятся в Онегинском собрании (ныне в Пушкинском Доме)⁹³. Один из них — черновик, представляющий собою копию описи, бывшей у Николая, написан писарской рукой с поправками карандашом руки Жуковского, другой экземпляр — перебеленный текст, представленный в опеку с пометой: «Принял граф Виельгорский». Третий экземпляр, написанный той же писарской рукой, что и первые два (подпись — руки Жуковского), находится в тетради № 2395 ЛБ.

Печатаем текст описи по первому экземпляру⁹⁴:

«ОПИСЬ БУМАГАМ
[ПОКОЙНОГО КАМЕР-ЮНКЕРА]
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА

А. В сундуке

№ 1-й

1) Каталог сочинений о жизни Петра I-го.

2) Записка о делах Архива.

3) Записка на французском языке.

4) О пребывании Петра I-го в Астрахани.

5) Записки Моро де-Бразе.

6) Камчатские дела.

№ 2.

История Петра Великого до 1706 года.

Введение.

№ 3.

№ 4.

История Петра Великого от 1715 до 1725 г.

№ 5.

История Пугачева.

а) Выписки руки Пушкина.

№ 6.

Манускрипт истории Пугачева.

№ 7.

История Пугачева.

в) Материялы:

Записка о Волынском

Рапорт Тредьяковского.

№ 8.

Прозаические отрывки.

6 тетрадей.

№ 9.

Манускрипты в прозе.

№ 10.

Манускрипты в прозе.

Отрывки семь пакетов.

№ 11.

Манускрипты в стихах.

Пять тетрадей.

Два пакета.

№ 12.

Письма № 1-й и № 2-й.

№ 13.

Письма № 3.

Письма графа Бенкендорфа.

№ 14.

№ 15.

Манускрипты:

1) Капитанская дочка.

2) Повести Белкина.

№ 16.

Чистые манускрипты:

2) Лицейские стихотворения.

3) Годунов.

№ 17.

Всякая всячина.

(Старых рукописных книг Пушкина шестнадцать)⁹⁵.

девять.

Журнал Пушкина.

Б. В картонном ящике.

Рукописных книг девять⁹⁶.

под № 17 «Всякой всячины» и сколько было листков в девяти пакетах, переданных Жуковским опеке.

Сдав все перечисленные в описи рукописи, Жуковский 3 мая 1838 г. уехал за границу, откуда вернулся в Петербург 23 июня 1839 г.

Меньше чем через два месяца (17 августа) он уехал в Москву и Бородино, откуда вернулся 13 октября. Зимой 1839—1840 гг., до отъезда за границу 5 марта, Жуковский снова занимался черновыми рукописями Пушкина, подготовляя к печати IX—XI томы посмертного издания собрания его сочинений⁹⁷.

Что̀ из рукописей Пушкина брал к себе на этот раз Жуковский — неизвестно, но в конечном счете у него осталось не менее ста двадцати пяти листков автографов Пушкина, из которых тридцать два листка без жандармских цифр, а именно: десять листков со статьей «О Мильтоне и Шатобриановом переводе „Потерянного рая“», напечатанной Жуковским в V томе «Современника»; два листка с переводом из Шатобриана («Порядок общественный вне порядка политического...»), который Жуковский, вероятно, хотел приложить к статье «О Мильтоне»; шесть листков «Записок П. В. Нащокина» («Любезный Александр Сергеевич...») с поправками Пушкина, которые, может быть, Жуковский тоже намеревался напечатать; один листок с проектом начала «Капитанской дочки» («Любезный внук мой Петруша...»); листок с планом повести: «В‹любленный› б‹ес›» («Москва в 1811 году...»), написанным на обороте записки А. Балша к Пушкину⁹⁸; листок с черновиком XVIII и XIX строф первой главы «Евгения Онегина»⁹⁹«Романа на кавказских водах» («Рас. ‹...› брат едет...»); листок с отрывком из «Вадима»; листок с автопортретом Пушкина; листок с планом статьи о феодализме; листок с черновым наброском «Не гость, не любопытный странник...» и пять листков с рисунками¹⁰⁰.

Кроме этих рукописей, Жуковский взял себе портрет Байрона с записью на обороте рукою Пушкина: «12 may 1835»¹⁰¹и акварельный рисунок с пометой Пушкина¹⁰².

Все это после смерти Жуковского принадлежало его жене, а затем сыну Павлу Васильевичу, который подарил листок с черновиком строф «Евгения Онегина» академику минералогу Николаю Ивановичу Кокшарову (1818—1892). Дальнейшая судьба рукописи неизвестна. Последние двенадцать листков из перечисленных нами Павел Васильевич 23 февраля 1894 г. подарил П. И. Бартеневу. От последнего листки поступили к Л. Н. Майкову и после его смерти вместе с его бумагами в 1900 г. были переданы в Библиотеку Академии наук; там были они обнаружены Л. Б. Модзалевским и в 1931 г. перешли в Пушкинский Дом.

Не получив, как мы знаем, разрешения раздать почитателям Пушкина восемьдесят семь листков его автографов, помеченных жандармами, Жуковский тем не менее оставил у себя немалое количество этих листков. Сколько именно, нельзя установить. Минимум осталось у Жуковского девяносто три листка, но с известной долей вероятности можно предположить, что у него осталось девяносто семь листков.

Судьба их была такова. Семь листков Жуковский подарил своему хорошему знакомому, прусскому государственному деятелю Карлу Радовиц (1797—1853), большому коллекционеру автографов, собрание которого поступило в Королевскую берлинскую библиотеку¹⁰³.

Один листок Жуковский подарил кн. В. Ф. Одоевскому. Листок этот в составе архива последнего поступил в 1869 г. в Публичную библиотеку в Петербурге¹⁰⁴. Наконец, один листок («Поэт идет: открыты вежды...»из «Египетских ночей») Жуковский подарил Анне Давыдовне Баратынской, рожд. кж. Абамелек (1814—1889), воспетой Пушкиным и переводившей его стихотворения на английский и французский языки. А. Д. Баратынская вклеила листок в свой альбом, принадлежавший после ее смерти племяннику ее кн. Семену Семеновичу Абамелек-Лазареву (1857 — ум. после 1892). В 1930 г. альбом был куплен у Кальнина Пушкинским Домом (№ 218).

Лист с черновиком сцены «Светлица» из «Русалки» («Княгиня, княгинюшка...», кончая: «Соловьиной поговорочкой»), вероятно от Жуковского, перешел к А. С. Норову (1795—1869), министру народного просвещения в 1854—1858 гг.¹⁰⁵ Затем лист этот принадлежал П. И. Бартеневу, который отрезал часть листа (со стихами «Княгиня, княгинюшка...», кончая: «Свою няню любимую», и на обороте: «Дитя мое, дитятко, не плачь, не тужи...», кончая: «А красная девица, что наседочка») В. С. Абакумову (1843—1897), товарищу председателя Московского окружного суда. От Абакумова, а может быть после его смерти, листок перешел к некоему Мартынову, собрание автографов которого поступило в Нижегородский музей им. Горького, откуда перешло в Исторический архив в г. Горьком. В этом собрании листок теперь и хранится¹⁰⁶. От оставшейся у Бартенева части листа он вторично отрезал кусок рукописи снизу (со стихами «Целый день сидит...», кончая: «Любовные речи пошептывает»), которым в 1910 г. уплатил гонорар писателю Борису Александровичу Садовскому¹⁰⁷.

Оставшаяся после двукратных обезображивании рукопись с текстом «Ах, нянюшка, нянюшка, милая моя...», кончая «Он ласкового, приветливого» после смерти П. И. Бартенева принадлежала его сыну Сергею Петровичу, который продал ее в 1925 г. в Пушкинский Дом¹⁰⁸.

Остальные три листка имели судьбу весьма загадочную. Листок со стихотворением «Друзьям» (1822) был приобретен петербургской Публичной библиотекой в 1888 г. у В. Вилькена¹⁰⁹ к автору мемуаров и собирателю автографов А. В. Жиркевичу, а последний передал его в 1903 г. в Музей Виленского военного собрания; где он находится теперь — неизвестно¹¹⁰. Наконец, листок с планом «Криспин приезжает...» был приобретен петербургской Публичной библиотекой в 1910 г. у К. Е. Henrici (Берлин)¹¹¹.

Остальные восемьдесят четыре листка после смерти В. А. Жуковского принадлежали его вдове, а затем сыну Павлу Васильевичу. Последний подарил два листка (с «Моей родословной») брату поэта Помпею Николаевичу Батюшкову (1811—1892), после смерти которого его альбом с автографами разных лиц, и в том числе Пушкина, вдова П. Н. Батюшкова Софья Николаевна, рожд. Кривцова (1821—1901), пожертвовала в 1892 г. в петербургскую Публичную библиотеку¹¹². Один листок («Делибаш») П. В. Жуковский 7 августа 1884 г. пожертвовал в Радищевский музей в Саратове¹¹³, откуда в 1911 г. автограф поступил в Румянцовский музей (ныне ЛБ) в Москве. Один листок (записка М. Е. Крупенского к Пушкину и последнего к неизвестному) был пожертвован П. В. Жуковским в Пушкинский музей (при Лицее)¹¹⁴«Весенней песни» с русским переводом, сделанная рукой не Пушкина) Павел Васильевич 23 февраля 1894 г. подарил П. И. Бартеневу, от которого листок поступил к Л. Н. Майкову. После смерти последнего листок вместе с бумагами академика поступил в 1900 г. в Библиотеку Академии наук в Петербурге, где и был обнаружен Л. Б. Модзалевским. В 1931 г. листок поступил в Пушкинский Дом (№ 802). Наконец, восемь листков (с «Путешествием Онегина») были «случайно приобретены» у кого-то в 1887 г. академиком Афанасием Федоровичем Бычковым (1818—1899)¹¹⁵, бывшим в 1882—1899 гг. директором Публичной библиотеки в Петербурге, куда он в 1898 г. и пожертвовал автографы Пушкина¹¹⁶.

Остальные семьдесят один листок П. В. Жуковский в 1883 г.¹¹⁷ подарил своему школьному товарищу Александру Федоровичу Онегину (1844—1925)¹¹⁸, по каким-то (не политического характера) причинам в конце 1860-х годов эмигрировавшему в Париж, где он начал собирать все относящееся к Пушкину. С течением времени его собрание превратилось в ценный Пушкинский музей (rue de Marignan, 25), которым не мог не заинтересоваться Пушкинский Дом, командировавший в мае — июне 1908 г. Б. Л. Модзалевского в Париж для описания коллекций Онегина¹¹⁹ за десять тысяч рублей. Одновременно с этим Онегину была назначена пожизненная пенсия (6000 р. в год), и он продолжал быть хранителем музея, который оставался в Париже. В 1920 г. Онегин составил завещание. Завещанием этим он подтверждал права на все свое собрание за Пушкинским Домом, которому завещал и весь свой капитал. 7 декабря 1922 г. Советское правительство заключило с Онегиным договор, по которому еще раз подтверждалось, что Музей Онегина является собственностью Пушкинского Дома, а сам Онегин получал сто тысяч франков в возмещение расходов по хранению, которые он понес и понесет в будущем, а также за самое хранение и на пополнение собрания. После смерти Онегина (24 марта 1925 г.), в результате продолжительных переговоров Советского правительства с французским, 26 октября 1927 г. в Париже состоялся акт окончательной передачи имущества Онегина Академии наук СССР, и весной 1928 г. оно было привезено в Пушкинский Дом¹²⁰.

Из полученных от П. В. Жуковского семидесяти одного листка рукописей Пушкина Онегин один листок (с заметкой: «Разумовский, Никита Панин...») подарил 1 октября 1890 г. известному врачу Льву Бернардовичу Бертенсону, от сына которого, С. Л. Бертенсона, автограф поступил в Пушкинский Дом¹²¹. Другой листок (с отрывком из «Медного всадника»), с жандармской цифрой «23», Онегин в 1892 г., по желанию П. В. Жуковского, передал студенту Московского университета Истомину¹²². Сведений об этом Истомине я не имею, как неизвестна мне и судьба бывшего у него автографа.

Таким образом, в составе собрания Онегина листков с жандармскими цифрами, бывших в девяти пакетах, в Пушкинский Дом поступило шестьдесят девять.

писарю, который, например, одну из тетрадей Пушкина (№ 2364 ЛБ) назвал так: «Рукописная книга подлинного оригинала А. С. Пушкина, вышедшего при жизни его сочинений». Перенумеровал этот писарь листы (черными чернилами) с бо́льшим количеством ошибок, чем это сделали жандармы. Этим его работа и ограничилась, и опекуны не потрудились даже проверить писарскую нумерацию и расписаться под записью писаря, которую он делал в конце тетрадей: «В сей книге писанных листов столько-то. Опекун». Так без подписей опекунов эти записи и остались.

После этой неоконченной работы никто, надо думать, не касался рукописей Пушкина до 1849 г.¹²³, когда Наталья Николаевна Ланская и ее муж, после женитьбы ставший опекуном малолетних детей Пушкина, решили, помимо книгоиздателей, сами издать собрание сочинений поэта. В решении этом играл, надо полагать, большую роль близкий к Ланским Иван Васильевич Анненков (1813—1887), служивший в одном полку с Ланским и занимавшийся его имущественными делами. Автор только что вышедшей в 1849 г. четырехтомной «Истории л. -гв. Конного полка от 1731 по 1848 год», И. В. Анненков очень увлекся мыслью издать собрание сочинений Пушкина. Но понимая, что сделать это ему одному не по силам, обратился за помощью к своему брату, литератору, приятелю Гоголя, Павлу Васильевичу Анненкову (1811—1887).

Об этом так в конце 1870-х годов вспоминал сам Павел Васильевич: «В это время ‹в конце 1849 — начале 1850 г.— М. Ц.› Ланская, по первому мужу Пушкина, делами которой по дружбе к семейству занимался брат Иван, пришла к мысли издать вновь сочинения Пушкина, имевшие только одно издание, 1837 года. Она обратилась ко мне за советом и прислала на дом к нам два сундука его бумаг. При первом взгляде на бумаги я увидал, какие сокровища еще в них таятся, но мысль о принятии на себя труда издания мне тогда и в голову не приходила. Я только сообщил Ланской план, по которому, казалось мне, должно быть предпринято издание»¹²⁴.

«при первом взгляде на бумаги увидал, какие сокровища еще в них таятся», не соответствуют действительности: память изменила ему. На самом деле П. В. Анненков на первых порах не оценил огромного значения рукописей Пушкина. Понял это брат его, Иван Васильевич, о котором третий брат, Федор Васильевич, писал Павлу Васильевичу в Симбирск 12 апреля 1851 г.: «Ванюша ‹...› роется в бумагах Пушкина и нашел очень много хороших вещей как для сведения, так и для печати, что́ тобою без внимания были пропущены, и — твоя леность и самоуверенность была тому причиною, что не до основания были пересмотрены все рукописи»¹²⁵.

Сам Иван Васильевич так писал об этом 12 мая 1851 г. брату, уговаривая его принять участие в издании: «Успеху предприятия способствовать будут новые, не бывшие в печати сочинения Пушкина.— Твое резкое суждение, что их нет, — несправедливо.— Я нашел около 50 стихотворений достойных печати, и от которых Некрасов и Боткин были в восторге, когда я им читал. Найдены они мною в его бумагах; некоторые из них — цельные, а бо́льшая часть неоконченных; но как их не включить в новое издание»¹²⁶.

Вообще из писем 1851 г. Ивана и Федора Васильевичей к Павлу Васильевичу с бесспорной очевидностью явствует, что в это время дело издания вел один Иван Васильевич, заключивший в конце апреля — начале мая 1851 г. с Н. Н. Ланской договор, по которому она уступала И. В. Анненкову право издания сочинений ее мужа всего за 5000 рублей¹²⁷.

Только под сильнейшим давлением брата П. В. Анненков взялся за редактирование сочинений Пушкина и составление его биографии.

Над рукописями поэта Павел Васильевич работал в Петербурге с октября 1851 г. до августа 1852 г., когда уехал в свое имение Чирьково (в 55 верстах от Симбирска), куда ему Иван Васильевич выслал «все пакеты со стихотворениями»¹²⁸

Работа по подготовке издания к печати была закончена в июле 1853 г.¹²⁹, и, вероятно, тогда же Ланским были возвращены рукописи Пушкина. Но сдал им Анненков только переплетенные и сшитые тетради, отдельные же листы как помеченные жандармскими цифрами, так и без этих помет, остались у братьев Анненковых. Без жандармских цифр у Анненковых остались следующие рукописи: «Об Аристове», обложка с пометой рукой Пушкина; рукописи № 12 описи протокола разбора бумаг Пушкина № 7 (от 19 февраля)¹³⁰: «Записка об Артемьеве, Кудрявцове, Толстом, Минееве и Аристове» (копии писарские); двадцать два листа черновиков писем; два листа с черновиком (в форме письма) предисловия к «Борису Годунову»; один лист с письмом к Н. Н. Пушкиной (от 24 апреля 1834 г.), видимо, отбившимся от всех других писем поэта к жене; подписной лист на сочинения Кафтарева с записью Пушкина; два листа с выпиской из письма Вольтера к д’Аржанталю; два листа с записью о встрече с Кюхельбекером 15 октября 1827 г.; четыре листа копии с календаря на 1721 г.; четыре клочка бумаги с черновиком статьи о французской революции; одиннадцать клочков бумаги с черновиком письма к Геккерну от 21 ноября 1836 г. и восемь писем к Пушкину с его записями.

Затем у Анненковых осталось двенадцать листов, вырванных из тетрадей и вынутых из пачек несшитых листов, и, наконец, листы с жандармскими цифрами, разложенные по пакетам. Сколько последних листов осталось у Анненковых, в точности неизвестно. Относительно трехсот пятидесяти листов можно с уверенностью утверждать, что они не были возвращены Анненковыми Ланским, а относительно двух можно только предполагать, что они также остались у них.

«Русского Пелама»¹³¹ и один лист со статьей «О ничтожестве литературы русской»¹³²) из двенадцати листов, вырванных из тетрадей и вынутых из пачек несшитых листов, и три листка («Я думал сердце позабыло...», план «Капитанской дочки» и заметка о статье А. А. Бестужева) из листков, разложенных жандармами по пакетам, Павел Васильевич подарил своему знакомому, симбирцу, писателю Валерьяну Никаноровичу Назарьеву (литературный псевдоним: В. Аникеевский) (1830—1902), после смерти которого рукописями владели вдова его, Анна Карловна, рожд. Хопфгартен (1853—1933), и дочь, Елена Валерьяновна Штакельберг, продавшие автографы 16 мая 1931 г. во Всесоюзную библиотеку им. В. И. Ленина в Москве¹³³. Один листок (со стихотворениями «Рифма» и «Я здесь, Инезилья...») Анненков подарил жене А. А. Фета, Марье Петровне Шеншиной, рожд. Боткиной (1828—1894), после смерти которой альбом ее с вклеенным автографом Пушкина принадлежал брату ее, члену Академии художеств, собирателю предметов искусств Михаилу Петровичу Боткину (1839—1914)¹³⁴, а после смерти последнего его сыну, преподавателю романо-германской филологии в Ленинградском университете, Сергею Михайловичу Боткину (1888—12 сентября 1918 г.). Вдова Сергея Михайловича, Надежда Степановна, рожд. Врасская, в ноябре 1918 г. пожертвовала альбом в Пушкинский Дом¹³⁵.

писем: к Бенкендорфу (пятнадцать листов), А. Л. Крылову, Жобару, кн. М. А. Дондукову-Корсакову (два листа), М. П. Погодину (один лист), Д. Н. Бантыш-Каменскому (один лист), черновик прошения в Главный комитет цензуры (два листа)¹³⁶; шесть писем к Пушкину с его записями: Осиповой от 25 января 1832 г. и от 9 января 1837 г., А. Рохманова от 10 апреля 1832 г., Н. И. Гончаровой от 4 ноября 1833 г., Погодина от 1 мая 1836 г.¹³⁷, А. П. Плещеева от 3 октября 1836 г.; два листа с выпиской из письма Вольтера к д’Аржанталю, подписной лист на сочинения Кафтарева с записью Пушкина; четыре клочка бумаги с черновиком статьи о французской революции¹³⁸ и пятьдесят шесть листков с жандармскими цифрами из листков, разложенных жандармами по пакетам.

После смерти Ивана Васильевича ящик этот принадлежал его сыну, полковнику Федору Ивановичу Анненкову (1843—1903), продавшему в 1899 г. рукописи, находившиеся в ящике в большом беспорядке (причем были листки даже по неосторожности разорванные), профессору русской литературы Петербургского университета Илье Александровичу Шляпкину (1858—1918), издавшему это собрание в 1903 г. в своей книге «Из неизданных бумаг А. С. Пушкина»¹³⁹.

«Ты просвещением свой разум осветил...», неизвестно куда девавшегося) поступило в 1918 г. в Пушкинский Дом¹⁴⁰.

От листов, оставшихся у Анненковых, один — письмо А. А. Дельвига от первой половины января (?) 1827 г. с записью поэта, отбился и неизвестными путями попал к П. Е. Щеголеву, который после опубликования письма (без записи Пушкина) в «Былом» (1906, № 5) пожертвовал автограф в Пушкинский Дом (№ 770).

После смерти П. В. Анненкова всеми оставшимися у него рукописями владела вдова его, Глафира Александровна, рожд. Ракович (1831—1899), последние годы своей жизни жившая за границей.

В одной из рабочих тетрадей П. В. Анненкова (с копиями пушкинских текстов), привезенной в октябре 1888 г. вдовой его в Петербург и находившейся у родственника ее, писателя Н. Я. Макарова (1828—1892), П. А. Ефремов нашел четыре листка из бывших в пакетах: автобиографическую записку В. Д. Сухорукова (на двух листках)¹⁴¹, записку о нем Пушкина и заметку «Кстати, замечательная черта...». И тетрадь и оказавшиеся в ней автографы Пушкина Ефремов, по его словам, «взял» себе¹⁴²«Семья моего отца...»), вырванных из тетрадей¹⁴³. После его смерти все эти автографы принадлежали его племяннице С. А. Ефремовой, от которой в 1908 г. поступили в Пушкинский музей Александровского лицея, в составе которого в 1917 г. перешли в Пушкинский Дом¹⁴⁴.

В июле 1897 г. в усадьбе принадлежавшего Г. А. Анненковой имения ее мужа при с. Чирькове (в 55 верстах от Симбирска) член Симбирской архивной комиссии Дмитрий Иванович Сапожников (ум. в 1918 г.) нашел в сарае, среди заплесневелых и отчасти даже полусгнивших книг, шестнадцать «пакетных» листков (лицейский дневник, замечания на «Анналы» Тацита и др.)¹⁴⁵.

Считая, очевидно, что рукописи Пушкина должны принадлежать тому, кто над ними работает, Г. А. Анненкова передала оставшиеся у нее рукописи академику Леониду Николаевичу Майкову (1839—1900), со второй половины 1880-х годов работавшему по приготовлению к печати академического издания собрания сочинений Пушкина. Когда и при каких обстоятельствах произошла эта передача, мне неизвестно.

В предисловии ко второму тому академического издания собрания сочинений Пушкина очень глухо сказано, что Майковым «в течение долгих лет, главным образом, при содействии вдовы П. В. Анненкова, было составлено драгоценное собрание автографов Пушкина¹⁴⁶¹⁴⁷ и два листа со стихотворением «С Гомером долго ты беседовал один...»¹⁴⁸) из листов, вырванных из тетрадей; четыре листа (без жандармских цифр) с черновиками письма к Погодину¹⁴⁹ и предисловия к «Борису Годунову»¹⁵⁰; письмо Пушкина к жене от 24 апреля 1834 г. (один лист без жандармской цифры); письмо Н. М. Смирнова к Пушкину от марта — августа 1832 г. с заметкой Пушкина о «Моцарте и Сальери» (один лист без жандармской цифры); запись о встрече с Кюхельбекером 15 октября 1827 г. (два листа без жандармских цифр); копия календаря на 1721 г. (четыре листа без жандармских цифр); одиннадцать клочков бумаги (без жандармских цифр) с черновиком письма Пушкина к Геккерну от 21 ноября 1836 г.¹⁵¹«пакетных» листков.

Из этого собрания Л. Н. Майков подарил четыре «пакетных» листка. Два листка («От меня вечор Леила...» и заметка о Радищеве) были подарены Лонгину Федоровичу Пантелееву (1840—1919), от которого листок с заметкой о Радищеве поступил в 1914 г. в Пушкинский Дом (№ 348)¹⁵². Листок со стихотворением «От меня вечор Леила...» Л. Ф. Пантелеев подарил историку Евгению Викторовичу Тарле¹⁵³. Другие два листка (черновики строф «Евгения Онегина») вдова Майкова отдала в 1904 г. в Пушкинский музей Александровского лицея, откуда, в составе всех собраний музея, автографы Пушкина поступили в 1917 г. в Пушкинский Дом (№ 158).

После смерти Л. Н. Майкова владелицей собрания сделалась вдова академика Александра Алексеевна, рожд. Трескина (1841—1915). Тринадцать «пакетных» листков с автографами пятнадцати стихотворений («Полководец», «Муза», «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», «Для берегов отчизны дальной...», «Клеветникам России», «Анчар», «Ответ Катенину», «Он между нами жил...», «Юношу, горько рыдая...», «Поэт по лире вдохновенной...», «Поэт, не дорожи...», «Не множеством картин...», «На холмах Грузии...», «К бюсту завоевателя» и «Монастырь») А. А. Майкова подарила президенту Академии наук вел. кн. Константину Константиновичу (1858—1915)¹⁵⁴¹⁵⁵. Четырнадцатый листок А. А. Майкова подарила помощнику Л. Н. Майкова в его работах по Пушкину, редактору академического издания переписки поэта Владимиру Ивановичу Саитову (1849—1938). Этот листок (стихотворения «Труд» и «Кавказ»)¹⁵⁶ В. И. Саитов через Н. К. Кульмана подарил кн. Олегу Константиновичу Романову (1892—1914)¹⁵⁷. Дальнейшая судьба листка мне неизвестна. Пятнадцатый листок (заметка о романах Вальтер Скотта и «Ignorance des seigneurs...») А. А. Майкова передала в музей б. Смольного института, откуда он перешел в Русский музей, а затем поступил в Пушкинский Дом (№ 296).

Кроме этих пятнадцати «пакетных» листов, А. А. Майкова в 1904 г. подарила два листа, вырванных из тетради, со стихотворением «С Гомером долго ты беседовал один...» Николаю II. Листы эти (в конверте) оказались в его библиотеке в Зимнем дворце и ныне хранятся в Центральном государственном историческом архиве¹⁵⁸.

«пакетных» листков принесла в дар Рукописному отделению Библиотеки Академии наук, поставив условием, чтобы «право первого пользования пушкинскими материалами и опубликования их принадлежало Академии наук и чтобы опубликование это произошло в академическом издании сочинений Пушкина, начатом Леонидом Николаевичем Майковым»¹⁵⁹. Остальные одиннадцать листков («Забыв и рощу и свободу...»¹⁶⁰, Возражения на статьи Кюхельбекера¹⁶¹, проект прошения для неизвестного¹⁶², подсчеты на листке с выписками неизвестной руки из Новалиса¹⁶³ — «Malheur»¹⁶⁴) отбились из собрания и нашлись в бумагах Л. Н. Майкова, также поступивших в 1904 г. в Библиотеку Академии наук, а оттуда в 1931 г. в Пушкинский Дом.

Запрещение публиковать тексты из собрания Л. Н. Майкова, конечно, явилось сильнейшим тормозом в деле изучения жизни и творчества Пушкина. Запрещение это потеряло всякий смысл после фактического прекращения академического издания, но тем не менее в течение многих лет исследователи Пушкина по отношению к этому ценному собранию должны были ограничиваться теми скупыми сведениями, которые дал в своем описании собрания Майкова В. И. Срезневский («Пушкин и его современники», вып. IV, 1906).

В 1931 г. майковское собрание из Рукописного отделения Библиотеки Академии наук было переведено в Пушкинский Дом и составило центральное ядро богатого собрания рукописей Пушкина, хранящихся в этом учреждении.

Можно только предполагать, что в числе листков, оставленных у себя П. В. Анненковым, были два листка, из которых один («Ответ анониму») неизвестно у кого и когда был приобретен П. Я. Дашковым и пожертвован им в 1910 г. в Пушкинский музей Александровского лицея, откуда в 1917 г. поступил в Пушкинский Дом¹⁶⁵«Сына отечества») был неизвестно когда куплен у петербургского антиквара Ф. Г. Шилова П. Е. Щеголевым и после его смерти принадлежал его сыну Павлу Павловичу Щеголеву¹⁶⁶.

У Опеки над малолетними детьми Пушкина, а затем у старшего сына поэта после работ над его рукописями Жуковского и Анненкова из отдельных листков осталось всего семь. Уцелели они, вероятно, лишь потому, что оказались вложенными в тетради Пушкина.

Из этих семи листков сын Пушкина Александр Александрович неизвестно когда подарил один листок (окончание стихотворения «Простишь ли мне ревнивые мечты...») педагогу и общественному деятелю Федору Федоровичу Эвальду (1813—1879). Автограф этот в 1926 г. поступил в Пушкинский Дом (№ 55)¹⁶⁷.

Среди рукописей Пушкина, поступивших от его сына в Румянцовский музей (о чем см. ниже), оказалось лишь два листка из разложенных в 1837 г. жандармами по пакетам. Это — листок (с жандармской цифрой «6») с черновиком «Странника», вложенный в тетрадь № 2377 А, и листок (с жандармской цифрой «60») с черновиком стихов из «Езерского», вложенный в тетрадь № 2375¹⁶⁸.

У внука поэта, Григория Александровича, в числе других рукописей (о чем см. выше стр. 315) Пушкинский Дом приобрел, при посредстве П. Е. Щеголева, в 1924 г. два листка: перевод «Меры за меру» и замечания на книгу М. Ф. Орлова «О государственном кредите»¹⁶⁹¹⁷⁰, местона хождение последнего листка мне неизвестно¹⁷¹.

Обращаемся к основному фонду рукописей Пушкина — к переплетенным тетрадям и к тетрадям, сшитым жандармами из отдельных листов. Все эти тетради¹⁷² после работ над ними И. В. и П. В. Анненковых были ими, надо полагать в 1853 г., возвращены Ланским.

По семейному разделу имущества между детьми Пушкина, состоявшемуся, вероятно, во второй половине 1850-х годов, рукописи Пушкина, за исключением писем его к Наталье Николаевне, сделались собственностью старшего сына поэта Александра Александровича. Владел он этими рукописями более двадцати лет, никому из редакторов и биографов Пушкина их не показывая. Хотя М. И. Семевский и писал: «Как известно, все рукописи Пушкина и право издания его сочинений куплены у его наследников Я. А. Исаковым на определенное число лет»¹⁷³—1860 гг. и 1870 г. собрания сочинений Пушкина Г. Н. Геннади не пользовался.

Только в 1880 г. тетради поэта были доставлены А. А. Пушкиным на выставку, устроенную Обществом любителей российской словесности в Румянцовском музее. Тогда же, под влиянием настояний Петра Ивановича Бартенева и хранителя Отделения рукописей Румянцовского музея Алексея Егоровича Викторова (1827—1883), убеждавших А. А. Пушкина передать драгоценные рукописи его отца в государственное хранилище, Александр Александрович заявил, что он жертвует все имеющиеся у него рукописи московскому Румянцовскому музею.

Приобретя у А. А. Пушкина право публикации из рукописей всего, «что найдет в них нового», П. И. Бартенев ездил за ними в г. Козлов (Тамбовской губернии)¹⁷⁴. С III книги «Русского архива» 1880 г. Петр Иванович начал печатать не опубликованные Жуковским и Анненковым тексты Пушкина, имевшиеся в его тетрадях¹⁷⁵. По мере использования их Бартенев сдавал тетради в Румянцовский музей. Принимал их А. Е. Викторов, давший рукописям инвентарные номера, под которыми они и известны в пушкиноведении, и составивший краткую опись их, напечатанную в «Отчете» Румянцовского музея за 1879—1882 гг. (М., 1884). Рукописи эти представляют собою пятнадцать переплетенных тетрадей и альбомов Пушкина (№ 2364—2374, 2377 Б, 2378, 2382 и 2384), двадцать три несшитые тетради Пушкина, составившие по инвентарной нумерации два номера (№ 2381 — тринадцать тетрадей «Капитанской дочки» и № 2390 — десять тетрадей «Истории Пугачева»), восемнадцать тетрадей, сшитых жандармами из отдельных листов (№ 2375, 2376 А, 2376 Б, 2376 В, 2377 А, 2380. I, 2380. II, 2383, 2385 А, 2385 Б, 2385 В, 2386 А, 2386 Б, 2386 В, 2386 Г, 2387 А, 2387 Б и 2387 В) и несшитые отдельные листы в обложках, составившие по инвентарной нумерации семь номеров (№ 2377 В, 2379, 2388 Б, 2388 В, 2388 Ж, 2389 и 2391).

«Бориса Годунова», писарская копия с поправками Пушкина (№ 2392), и автограф Пушкина («Воспоминания в Царском селе», 1815 г.) в тетради копий (№ 2395)¹⁷⁶.

С осени 1882 г. эти рукописи Пушкина стали доступны для всех¹⁷⁷, чем воспользовался В. Е. Якушкин, опубликовавший в 1884 г. подробное описание этих рукописей, составившее эпоху в пушкиноведении¹⁷⁸.

Из рукописей, хранившихся у А. А. Пушкина, одна — дневник поэта — не была им сдана в Румянцовский музей¹⁷⁹.

В 1880 г. Александр Александрович разрешил опубликовать отрывки из дневника П. И. Бартеневу^{180 181}, в 1890 г.— своему двоюродному брату Льву Николаевичу Павлищеву (1834—1915)¹⁸², а в 1903 г. по просьбе президента Академии наук вел. кн. Константина Константиновича посылал рукопись академической Пушкинской комиссии для снятия копии, что и было сделано Б. Л. Модзалевским и В. И. Саитовым¹⁸³.

После смерти Александра Александровича дневник принадлежал его сыну Александру Александровичу, а после смерти последнего его брату Григорию Александровичу. В начале революции дневник находился у родственников Григория Александровича¹⁸⁴, от которых только летом 1919 г. поступил в Румянцовский музей^{185 186}.

1932—1933 гг.

Примечания

⁶⁴ Более подробное содержание этих семи двойных листков, а также и шифры их см. в Приложении, на стр. 335—356.

Сопоставление этих семи двойных листков между собою, сделанное de visu в Пушкинском Доме, подтвердило, что все они были в свое время сшиты в единую тетрадь: проколы от иглы совершенно точно совпадают на сгибах всех листов.

⁶⁵ Прохоров. Новый автограф Пушкина.— «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», VI. М.—Л., 1941, стр. 36—38; С. М. Бонди. Новый автограф Пушкина.— «Записки Отдела рукописей Гос. библиотеки СССР им. Ленина», вып. 11. М., 1950, стр. 134—146; Н. В. Измайлов«Мирская власть». (Вновь найденный автограф).— «Известия Академии наук СССР, Отд-ние литературы и языка», 1954, т. XIII, вып. 6, стр. 548—556.

⁶⁶ Из них пятнадцать не являются автографами Пушкина. См. Приложение на стр. 335—356.

⁶⁷ Происхождение листов и шифры их см. в Приложении.

Лист с цифрами 28 и 50 с отрывком из «Романа в письмах» входил, по-видимому, в группу листов, в которую входили и листы 29—49, с текстом «Романа в письмах» (см. Приложение). Лист же с цифрами 32 и 40 («Ни одно из произведений лорда Байрона...») занумерован явно ошибочно дважды — с одной и с другой стороны.

⁶⁸ Текст, заключенный в угловые скобки, начиная со слов «Последнее предположение полностью подтверждается» (на стр. 303), принадлежит мне.— Т. Ц.

⁶⁹

⁷⁰ См. <С. Сухонин>. Дела III Отделения..., стр. 196—198.

⁷¹ Выше (стр. 294) указано, что обнаруженные впоследствии Записки Екатерины из архива Пушкина оказались писарской копией.— Т. Ц.

⁷²

⁷³ Эту рукопись Пушкин взял из архива Министерства иностранных дел. В ответ на просьбу гр. Нессельроде (от 12 февраля) возвратить рукопись Дубельт отвечал 24 марта, что рукопись эта в бумагах Пушкина не отыскана. См. <С. Сухонин>. Дела III Отделения..., стр. 199—201.

<Имеется в виду, по-видимому, русский рукописный перевод книги секретаря австрийского посольства И. -Г. Корба — «Diarium itineris in Moscoviam...» («Дневник поездки в Московское государство <...> в 1698 году»), изданной в Вене в 1700 г. на латинском языке. Пушкин пользовался ею во время работы над историей Петра.— Т. Ц.>

⁷⁴ «20-ти старинных рукописях в переплетах», значащихся под № 34 описи протокола № 3. Был ли составлен этим рукописям реестр, о котором пишет Жуковский, неизвестно, как неизвестны и самые рукописи, бывшие у Пушкина.

⁷⁵ П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3, стр. 243.

⁷⁶ «Русский архив», 1866, № 11—12, стб. 1640—1642.

⁷⁷ Модзалевский. Рукописи Пушкина в Публичной Библиотеке. Л., 1929, стр. 19, № 42, и стр. 43, № 123 и 124.

⁷⁸ В. Андерсон. Н. И. Тарасенко-Отрешков и автографы А. С. Пушкина.— «Русский библиофил», 1913, № 6, стр. 22—23.

⁷⁹ Панаев. Первое полное собрание сочинений, т. VI. Литературные воспоминания. СПб., 1888, стр. 104 <то же: И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Л., Гослитиздат, 1950, стр. 96—97.— Т. Ц.>

⁸⁰ Модзалевский. Рукописи Пушкина в Публичной библиотеке, стр. 24—27, № 43 и 44 (об них см. выше, стр. 268). <См. там же, № 39 и 40.— Т. Ц.>

⁸¹ Там же, стр. 18—19, № 38 и стр. 19, № 41.

⁸² Там же, стр. 44, № 128; «Русская старина» 1906, март, стр. 583—585 и май, стр. 307—308.

⁸³ «Российская Академия».— Сочинения Пушкина. Издание Академии наук СССР, т. IX, кн. 2, 1929, стр. 976 и 979.

⁸⁴ «Пушкин и его современники», вып. XII, 1909, стр. 25, № 8.

⁸⁵ ПД, ф. 244, оп. 1, № 702.

⁸⁶ «Летописи Гос. Литературного музея», кн. 1. «Пушкин». М., 1936, стр. 359—360; М. А. <Алексеев>. Автографы Пушкина в Одессе.— «Пушкин в Одессе», вып. 1. Одесса, 1925, стр. 57.

⁸⁷ В «Русском архиве», 1894, № 4. См. еще заметку П. И. Бартенева «Библиографическая новость».— «Новое время», 1894, № 6410, от 2 января.

⁸⁸ «Пушкин и его современники», вып. XIII, 1910, стр. 91 (ныне — в ПД).

⁸⁹ Сведения о судьбе библиотеки и рукописей Пушкина сообщены в письме Г. А. Пушкина к П. С. Попову от 23 октября 1932 г. См. еще «Изв. Отд. русского языка и словесности» за 1918 г., стр. 25.

⁹⁰ «Пушкин и его современники», вып. IX—X, 1910, стр. XI и XV.

⁹¹ «Библиотека А. С. Пушкина» — в изд. «Пушкин и его современники», вып. IX—X. СПб., 1910.

⁹² Печатается по подлиннику (написан писарской рукой, кроме подписи, сделанной Жуковским) в тетради № 2395 ЛБ (л. 463). Впервые напечатано П. И. Бартеневым в «Русском архиве», 1881, т. III (2), стр. 465.

⁹³ См. «Пушкин и его современники», вып. XII, 1909, стр. 29, № 3 <ныне ПД, ф. 244, оп. 16, № 158.— Т. Ц.>

⁹⁴ В прямых скобках — зачеркнутое Жуковским; курсивом выделены пометы его руки.

⁹⁵ Скобки поставлены (карандашом) рукой Жуковского.

⁹⁶ «№ 11». (В начале описи в этом экземпляре перед заглавными словами: «Опись бумагам...» стоит: «№ 1»).

«Опись сочинениям Пушкина, приготовленным к изданию.

⁹⁷ Об этом см. в письме Е. А. Баратынского к жене в Полном собрании его сочинений изд. Академии наук. СПб., 1914, т. I, стр. LXXXII <письмо напечатано полностью и датировано: Зима 1840 г.— в издании: Е. А. Боратынский. Стихотворения, поэмы, проза, письма. Вступительная статья К. Пигарева. М., ГИХЛ, 1951, стр. 528—529.— Т. Ц.>; в письме Т. Н. Грановского к Н. В. Станкевичу от 20 февраля 1840 г. в кн.: «Грановский и его переписка», т. II. М., 1897, стр. 384 и в кн.: М. А. . Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым. М., 1925, стр. 51.

⁹⁸ «Пушкин и его современники», вып. XII, 1909, стр. 23—24, № 1—4, 6.

⁹⁹ «Пушкин. Статьи и материалы», вып. I. Одесса, 1925, стр. 2.— Условно считаем, что этот листок не имеет жандармской цифры, но утверждать этого нельзя, так как в настоящее время автограф неизвестен.

¹⁰⁰ Среди автографов Пушкина, не имеющих на себе жандармских цифр и принадлежавших Жуковскому, два листка были переданы сыном Жуковского Саратовскому музею: это — беловая рукопись «Послания цензору» (ныне находится в ПД, № 875). Воспроизведена факсимиле в «Литературном наследстве», т. 16-18, 1934, стр. 293—296. Еще два листка находятся в собрании Ю. Г. Оксмана (Москва). Они приобретены им из коллекции переводчика и общественного деятеля Ф. Ф. Фидлера у антиквара А. Е. Бурцева. Это: беловой автограф строфы XLVII (в рукописи: 43) восьмой главы «Евгения Онегина» («А счастье было так возможно...») и рисунок Пушкина: пейзаж с соснами. Рисунок был воспроизведен факсимиле в «Литературном наследстве», т. 16-18, стр. 485.— Т. Ц.

¹⁰¹ «Пушкин и его современники», вып. XII, стр. 27.

¹⁰² Там же, стр. 26. См. также «Рукою Пушкина», стр. 401—402.

¹⁰³ См. «Verzeichniss der <...> Joseph v. Radowitz hinterlassenen Autographen-Sammlung». Leipzig, 1864, ч. II, стр. 660—663 и «Русская старина», 1893, январь, стр. 222 и 224.

¹⁰⁴ Л. Б. Модзалевский 32.

¹⁰⁵ «Русский архив», 1865, № 12, стб. 1531.

¹⁰⁶ Сообщено В. И. Нейштадтом <ныне в ПД, № 919.— Т. Ц.>

¹⁰⁷ Сообщено Б. А. Садовским. Принадлежало впоследствии Литературному музею в Москве <ныне в ПД, № 890.— Т. Ц.>. Разрезание на части рукописи Бартенев с присущим ему юмором уподоблял «отъятию святых мощей для новых антиминсов». См. записку Бартенева к В. Я. Брюсову (от 15 марта 1908 г.), в которой он просил отрезать от какого-то автографа Пушкина «хоть две строчки», в кн. Н. С. Ашукина «Литературная мозаика», М., 1931, стр. 181.

¹⁰⁸ «Отчет Академии наук за 1925 г.», стр. 151 (ныне в ПД, № 147).

¹⁰⁹ Л. Б. Модзалевский. Рукописи Пушкина в Публичной библиотеке, стр. 8, № 7.

¹¹⁰ Фотографический снимок с автографа, присланный А. В. Жиркевичем, демонстрировался на заседании Комиссии по изданию сочинений Пушкина Академии наук 17 февраля 1904 г. См. «Пушкин и его современники», вып. II, 1904, стр. XVI. Снимок хранится в Пушкинском Доме (№ 1696). Факсимиле — в статье Т. Зенгер «Запись Пушкина о 18 брюмера».— «Литературное наследство», т. 16-18, 1934, стр. 883.

¹¹¹ Модзалевский. Рукописи Пушкина в Публичной библиотеке, стр. 18, № 36.

¹¹² Там же, стр. 12, № 20. <Ныне в ПД, № 908.— Т. Ц.>

¹¹³ «Указатель Радищевского музея в Саратове». Саратов, 1886, стр. 97; «Пушкин и его современнники», вып. II, стр. VI. <Ныне в ПД, № 889.— Т. Ц.>

¹¹⁴ «Рукописи Пушкина», стр. 182.

¹¹⁵ «Новое время», 1887, от 24 декабря и 1888, от 2 января.

¹¹⁶ Л. Б. Модзалевский. Рукописи Пушкина в Публичной библиотеке, стр. 12, № 18.

¹¹⁷ «Le musée Pouchkine d’Alexandre Onéguine à Paris. Notice, catalogue et extraits de quelques manuscrits par Modeste Hofmann». Paris, 1926, стр. 11. См. еще «Русский архив», 1904, № 3, стр. 544.

¹¹⁸ Будучи внебрачным сыном кого-то из царствовавшей фамилии Романовых, Онегин до конца 1860-х гг. носил фамилию своей крестной матери Отто.

¹¹⁹ Это описание напечатано в издании «Пушкин и его современники», вып. XII, 1909, стр. 7—47.

¹²⁰ См. указанную книгу М. Л. Гофмана, брошюру «Выставка собраний А. Ф. Онегина. Февраль 1930 г.». Л., изд. Академии наук СССР, 1930 и «Отчет Академии наук за 1927 г.», стр. 169.

¹²¹ «Рукописи Пушкина», стр. 122, № 314.

¹²² «Пушкин и его современники», вып. XII, стр. 11.

¹²³ Впоследствии было опубликовано письмо П. В. Анненкова к братьям от 9/21 июня 1847 г. из Зальцбрунна, из которого ясно, что И. В. Анненков в это время уже работал над рукописями Пушкина и что какое-то участие в проекте предполагаемого издания принимал Белинский: «Ванюша теперь в хлопотах, но я рад, что пушкинские рукописи им не пренебрежены. Белинский мне говорил, что вы за них взялись весьма дельно, и я думаю, что к его возвращению в Россию, что случится в ноябре месяце, уже у вас будет готово что-нибудь весьма интересное показать ему» («Литературное наследство», т. 56, 1950, стр. 191).— Т. Ц.

¹²⁴ «Былое», № 18, 1922, стр. 10.

¹²⁵ Б. Л. Модзалевский

¹²⁶ Там же, стр. 385.

¹²⁷ Б. Л. Модзалевский. Пушкин (Труды Пушкинского Дома Академии наук СССР). Л., 1929, стр. 383.

¹²⁸

¹²⁹ Там же, стр. 300.

¹³⁰ См. выше, стр. 283.

¹³¹ С жандармскими цифрами 15, 16, 17, 34, 35 и 36 из тетради № 2377 А ЛБ.

¹³² С жандармской цифрой 9 из тетради № 2386 В ЛБ.

¹³³ «Труды Всесоюзной государственной публичной библиотеки им. Ленина», кн. III. М., 1933, стр. 11. См. еще заметку Н. Н. Столова в «Литературной газете», 1931, № 17, от 9 апреля (ныне в ПД). <См. Приложение на стр. 335—356.— Т. Ц.>

¹³⁴ «Пушкин и его современники», вып. XII, 1909, стр. 1—2.

¹³⁵ «Отчет Отделения русского языка и словесности за 1918 г.», стр. 21.

¹³⁶ Об этих письмах — см. выше стр. 287.

¹³⁷ И. А. . Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903, стр. 158—159, 301, 166—167, 184—185, 233.

¹³⁸ И. А. Шляпкин. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина, стр. 56—58.

¹³⁹ — см. в указанной книге Шляпкина, стр. V—VI.

¹⁴⁰ О рукописях этого собрания — см. выше, стр. 271—272.

¹⁴¹ На одном из листков нет автографического текста Пушкина, а на другом рукой Пушкина написаны лишь слова: «проба пера».

¹⁴² «Временник Пушкинского Дома». Пг., 1914, стр. 18.

¹⁴³ С жандармскими цифрами 24 и 61 из сшитой жандармами тетради № 2387 А ЛБ.

¹⁴⁴ «Рукописи Пушкина», стр. 260—261 (№ 731), стр. 165—166 (№ 416), стр. 166 (№ 417).

¹⁴⁵ Статья Д. И. Сапожникова об этой находке «Вновь найденные рукописи А. С. Пушкина» была напечатана в «Русском архиве», 1899, № 2, а затем дважды перепечатана в этом же году — отдельной брошюрой в Симбирске и под заглавием «Ценная находка» в Петербурге.

¹⁴⁶ Сочинения Пушкина. Изд. имп. Академии наук, т. II. СПб., 1905, стр. X.

¹⁴⁷ С жандармской цифрой 91 из тетради № 2371 ЛБ (см. «Пушкин и его современники», вып. IV, 1906, стр. 25, № 2).

¹⁴⁸ С жандармскими цифрами 23 и 24 из сшитой тетради № 2387 В ЛБ (см. Н. Ф. . Пушкин и Гнедич в 1832 году.— «Пушкин. Сборник первый». Под ред. Н. К. Пиксанова. М., 1924, стр. 180—183).

¹⁴⁹ «Пушкин и его современники», вып. IV, стр. 34, № 8.

¹⁵⁰ Там же, стр. 34, № 5.

¹⁵¹ Там же, стр. 24, 26, 32, 34, 35.

¹⁵² «Временник Пушкинского Дома». Пг., 1914, стр. 5 и 131; «Отчет Отделения русского языка и словесности» за 1914 г., стр. 32.

¹⁵³ После смерти Е. В. Тарле в 1955 г. автограф перешел в 1956 г. от семьи покойного в Пушкинский Дом (№ 1694). См. О. С. Соловьева. Новейшие приобретения пушкинского текста.— «Пушкин. Исследования и материалы», т. II. М.—Л., 1958, стр. 403—404.— Т. Ц.

¹⁵⁴ «Пушкин и его современники», вып. VIII, 1908, стр. XXXVII.

¹⁵⁵ «Отчет Академии наук» за 1923 г., стр. 111. См. еще «Отчет Отделения русского языка и словесности» за 1915 г., стр. 31.

<Это собрание называется в книге «Рукописи Пушкина» и в Приложении к настоящей статье: К. Р. (согласно псевдониму К. К. Романова при печатании его стихотворений).— Т. Ц.>

¹⁵⁶ «Весы», 1908, № 3, стр. 57—60.

¹⁵⁷ «Князь Олег». Пг., 1915, стр. 115.

¹⁵⁸ Фонд Зимнего дворца, оп. 1, № 2355 <В настоящее время в ПД № 920.— Т. Ц.>

¹⁵⁹ «Пушкин и его современники», вып. IV, 1906, стр. 2.

¹⁶⁰ Там же, вып. XXXVI, 1923, стр. 43.— ПД, № 240.

¹⁶¹ Там же, стр. 35.— ПД, № 292.

¹⁶² ПД, № 726. См. «Рукою Пушкина», стр. 815—818.

¹⁶³ ПД, № 789. См. «Рукою Пушкина», стр. 859.

¹⁶⁴ «Рукою Пушкина», стр. 349.

¹⁶⁵ «Рукописи Пушкина», стр. 54, № 128.

¹⁶⁶ От вдовы П. П. Щеголева А. Н. Щеголевой поступило в 1936 г. в ПД. См. «Рукописи Пушкина», стр. 288, № 809.— Т. Ц.

¹⁶⁷ «Отчет Академии наук», за 1926 г., стр. 125.

¹⁶⁸ См. Приложение, стр. 337 и 352.

¹⁶⁹

¹⁷⁰ На нем жандармская цифра «11». См. примечания Ю. Г. Оксмана к «Капитанской дочке» в Собрании сочинений Пушкина в шести томах, т. IV. М.—Л., «Academia», 1936, стр. 755 и статью Ю. Г. Оксмана «Пушкин в работе над „Капитанской дочкой“. 2. Счет Савельича».— «Литературное наследство», т. 58, 1952, стр. 235—242.— Т. Ц.

¹⁷¹ Стихотворение неизвестного, написанное не рукой Пушкина. На нем жандармская цифра «37». См. Приложение, стр. 347.— Т. Ц.

¹⁷² О них — см. стр. 295—297.

¹⁷³ «К биографии Пушкина».— «Русский вестник», 1869, № 11, стр. 106.

¹⁷⁴ «Русский архив», 1884, №2, стр. 474.

¹⁷⁵ «Русский архив», 1880, III; 1881, I (1), I (2), II (3), III (6). Переиздано в кн.: «А. С. Пушкин, сборник новонайденных его произведений. Его черновые письма. Письма к нему разных лиц. Заметки на его сочинения», I. М., 1881.

¹⁷⁶ В статье не называются те рукописи из архива Пушкина, которые поступили в Румянцовский музей от сына поэта одновременно с его автографами, получили инвентарные номера, но написаны не его рукой (№ 2388 Г, Д и Е, № 2394).

Не назван и № 2393, в котором долгое время не видели руки Пушкина. См. выше, стр. 289.— Т. Ц.

¹⁷⁷ См. «Русская старина», 1884, февраль, стр. 49.

¹⁷⁸ Якушкин. Рукописи Александра Сергеевича Пушкина, хранящиеся в Румянцовском музее в Москве.— «Русская старина», 1884, февраль — декабрь.

¹⁷⁹ См. заметку о рукописи дневника, подписанную «Н.», в журн. «Художественная жизнь», 1920, март-апрель, стр. 40.

¹⁸⁰ «Русский архив», 1880, II, стр. 488—499.

¹⁸¹ —10.

¹⁸² «Русское обозрение», 1890, № 9, стр. 159—165.

¹⁸³ «Пушкин и его современники», вып. II, 1904, стр. XI—XII и 13.

¹⁸⁴ Указанная заметка в «Художественной жизни».

¹⁸⁵ «Дневник А. С. Пушкина. 1833—1835 гг.» (Труды Государственного Румянцовского музея, вып. I). М., 1923, стр. V. В этом издании М. Н. Сперанским в обстоятельной статье рассказана судьба дневника.

¹⁸⁶ Ныне — в Пушкинском Доме.— Т. Ц.