2
Из приведенного выше письма Адлерберга, писанного 5 января 1834 года, т. е. три месяца спустя после приезда Дантеса в Петербург, видно, что барон Геккерен являлся уже признанным покровителем Дантеса. Действительно, он выказал самую деятельную заботливость о молодом французе, хлопотал о помещении его на службу, заботился об его экзаменах, устраивал ему светские и сановные знакомства и, наконец, оказал ему самую широкую материальную поддержку. Дантес сообщил своему отцу в Зульц о добром к нему отношении Геккерена, а Дантес-старший поспешил высказать свои чувства в письме к Геккерену: "Я не могу в достаточной мере засвидетельствовать вам всю мою признательность за все то добро, которое вы сделали для моего сына; надеюсь, что он заслужит его. Письмо вашего превосходительства меня совершенно успокоило, потому что я не могу скрыть от вас, что я беспокоился за его судьбу. Я боялся, как бы он, с его доверчивым и распущенным характером, не наделал вредных знакомств, но, благодаря вашей благосклонности, благодаря тому, что вы пожелали взять его под свое покровительство и выказать ему дружеское расположение, я спокоен. Я надеюсь, что его экзамен сойдет хорошо, так как он был принят в Сен-Сир четвертым по порядку (из 180 принятых вместе с ним)... Я принимаю с благодарностью предложение вашего превосходительства выдать ему на первые расходы по его экипировке и прошу вас соблаговолить сообщить мне сумму ваших издержек, дабы я мог вернуть их вам. Доброе расположение вашего превосходительства дает мне право войти в подробности, которые покажут вам все, что я могу сделать в настоящий момент для моего сына".
Далее Дантес-отец говорит о своем материальном положении. Сын просил отца выдавать ему 800- 900 франков ежемесячно, но для отца такая выдача была не по силам. Он мог ему дать всего 200 франков. Эта сумма вместе с жалованием превосходила, но мнению отца, в три раза ту сумму, с которой можно было обойтись на французской службе. Если бы по надобилось, то с напряжением он мог бы еще увеличить выдачу, но лишь на время. Наконец, отец Дантеса согласился и еще на некоторые жертвы, если бы сын его попал в гвардию. Получив известие о зачислении сына в Кавалергардский полк, Дантес пишет восторженное Письмо барону Геккерену: "Я сейчас узнал от Жоржа о его назначении и о том, что вы соблаговолили для него сделать. Я не могу в достаточной мере выразить вам мою благодарность и засвидетельствовать всю мою признательность. Жорж обязан своей будущностью только вам, господин барон, - он смотрит на вас, как на своего отца, и я надеюсь, что он будет достоин такого отношения. Единственное мое желание в этот момент - иметь возможность лично засвидетельствовать вам всю мою признательность, так как со времени смерти моей жены это - первая счастливая минута, которую я испытал... Я спокоен за судьбу моего сына, которого я всецело уступаю вашему превосходительству"... Когда Дантес-отец писал последнюю фразу, он говорил просто из вежливости и вряд ли имел в виду реальное значение этих слов и уж наверное не думал, что через два года он действительно уступит своего сына барону Геккерену.
В действительности расположение и любовь барона Геккерена к Дантесу росли с каждым днем все больше и крепче. Можно сказать, что барон Геккерен души не чаял в молодом офицере, заботясь о нем с исключительной нежностью и предусмотрительностью.
Родитель Дантеса и его семья не усматривали ничего странного в преданности барона Геккерена к Жоржу.
В 1834 году Дантес-старший имел возможность лично познакомиться с голландским посланником, который, путешествуя в Париж, нашел время заглянуть в Эльзас, на родину Жоржа. С течением времени у барона Геккерена возникла и окрепла мысль легализировать отношения, существовавшие между ним и Дантесом: он решил его усыновить; очевидно, неоднократно он доводил об этом до сведения Дантеса-старшего и, наконец, в начале 1836 года сделал отцу Дантеса формальное предложение дать согласие на усыновление им его сына. Дантес не удивился и согласился. Письмо его весьма любопытно, и некоторые выдержки из него необходимы для обрисовки взаимных отношений этих трех лиц.
С чувством живейшей благодарности пользуюсь я случаем побеседовать с вами о том предложении, которое вы были добры делать мне столько раз - об усыновлении вами сына моего Жоржа-Шарля Дантеса и о передаче ему по наследству вашего имени и вашего состояния.
Много доказательств дружбы, которую вы не переставали выказывать мне столько лет, было дано мне вами, г. барон, и это последнее как бы завершает их; ибо этот великодушный план, открывающий перед моим сыном судьбу, которой я не в силах был создать ему, делает меня счастливым в лице того, кто для меня на свете всех дороже.
Итак, припишите исключительно лишь крепости уз, соединяющих отца с сыном, то промедление, с которым я из'являю вам мое подлинное согласие, уже давно жившее в моем сердце. В самом деле, следя внимательно за тем ростом привязанности, которую внушил вам этот ребенок, видя, с какой заботливостью вы пожелали блюсти его, пещись о его нуждах, словом, окружать его заботами, не прекращавшимися ни на минуту до настоящего момента, когда ваше покровительство открывает перед ним поприще, на котором он не может не отличиться, - я сказал себе, что эта награда вполне принадлежит вам и что моя отцовская любовь к моему ребенку должна уступить такой преданности, такому великодушию.
Итак, г. барон, я спешу уведомить вас о том, что с нынешнего дня я отказываюсь от всех моих отцовских прав на Жоржа-Шарля Дантеса и одновременно даю вам право усыновить его в качестве вашего сына, заранее и вполне присоединяясь ко всем шагам, которые вы будете иметь случай предпринять для того, чтобы это усыновление получило силу пред лицом закона.
о соизволении, данном императором Николаем Павловичем на просьбу посланника барона Геккерена об усыновлении им поручика барона Дантеса, "с тем, чтобы он именуем был впредь вместо нынешней фамилии бароном Георгом-Карлом Геккереном". Соответствующие указания на этот счет были даны Правительствующему сенату и командиру Отдельного гвардейского корпуса.
К этому времени Дантес уже совершенно акклиматизировался в Петербурге и пустил прочные корни в высшем свете.
Служебное положение Дантеса тоже сильно укрепилось, несмотря на то, что он оказался неважным служакой. Хотя в формуляре его и значится, что он "в слабом отправлении обязанностей по службе не замечен и неисправностей между подчиненными не допускал", но историк Кавалергардского полка и биограф Дантеса, на основании данных полкового архива, пришел к иному заключению. "Дантес, по поступлении в полк, оказался не только весьма слабым по фронту, но и весьма недисциплинированным офицером; таким он оставался в течение всей своей службы в полку: то он "садится в экипаж" после развода, тогда как "вообще из начальников никто не уезжал"; то он на параде "как только скомандовано было полку "вольно", позволил себе курить сигару"; то на линейку бивака, вопреки приказанию офицерам не выходить иначе, как в колетах или в сюртуках, выходит в шлафроке, имея шинель в накидку". На учении слишком громко поправляет свой взвод, что, однако, не мешает ему самому "терять дистанцию", и до команды "вольно" сидеть "совершенно распустившись" на седле; "эти упущения Дантес совершает не однажды, но они неоднократно напред сего замечаемы были". Мы не говорим уже об отлучках с дежурства, опаздывании на службу и т. п. 19 ноября 1836 года отдано было в полковом приказе: "Неоднократно поручик барон де Геккерен подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что уже и был несколько раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе; хотя об'явлено вчерашнего числа, что я буду сегодня делать репетицию ординарцам, на коей и он должен был находиться, но не менее того... на оную опоздал, за что и делаю ему строжайший выговор и наряжаю дежурным на пять раз". Число всех взысканий, которым был подвергнут Дантес за три года службы в полку, достигает цифры 44.
Все эти неисправности не помешали движению Дантеса по службе. Мы знаем уже, что при назначении он получил чин корнета и зачислен был, при вступлении в полк, в 7-й запасный батальон. Перевод его в действующий батальон несколько задержался, так как к положенному для перевода из запасной части сроку Дантес еще не знал русского языка. Кажется, русского языка как следует Дантес так и не изучил. 28 января 1836 года Дантес был произведен в поручики, и на этом кончились его повышения на русской службе.
Блистательно складывались дела Дантеса в обществе, или, вернее, в высшем свете. Введенный туда бароном Геккереном, молодой француз быстро завоевал положение: он считался "l'un des plus beaux chevaliers gardes et l'un des hommesleplusàmode"4* Этому расположению не мешала даже некоторая самоуверенность и заносчивость.
Отзывы современников не в отталкивающем освещении рисуют Дантеса.
Полковой командир Гринвальд отзывался о Дантесе, как о ловком и умном человеке, обладавшем злым языком. Его остроты смешили молодых офицеров. Несколько таких острот сохранил в своих воспоминаниях А. И. Злотницкий, вступивший в полк спустя несколько лет после трагической истории: "Дантес, по его словам, - видный, очень красивый, прекрасно воспитанный, умный, высшего общества светский человек, чрезвычайно ценимый, как это я видел за границей, русской аристократией. И великому князю Михаилу Павловичу нравилось его остроумие, и потому он любил с ним беседовать. В то время командир полка Гринвальд обыкновенно приглашал всех четырех дежурных по полку к себе обедать. Однажды во время обеда висевшая лампа упала и обрызгала стол маслом. Дантес, вышедши из дома генерала, шутя сказал: "Гринвальд nous fait manger de la vache enragée assaisonnée d'huile de lampe"5*. Генерал Гринвальд, узнав об этом, перестал приглашать дежурных к себе обедать".
В воспоминаниях полкового товарища Дантеса Н. Н. Пантелеева Дантес остался с эпитетом "заносчивого француза".
"он был статен, красив; как иностранец, он был пообразованнее нас, пажей, и, как француз - остроумен, жив. Отличный товарищ".
В полку Дантес пользовался полными симпатиями своих товарищей, и они доказали ему свою любовь, приняв решительно сторону Дантеса против Пушкина после злосчастного поединка.
За свое остроумие Дантес пользовался благоволением великого князя Михаила Павловича, который считался изрядным остряком своего времени и своего круга и любил выслушивать остроты и каламбуры. Даже трагический исход дуэли Пушкина не положил предела их общению на почве каламбуров. После высылки из России Дантес встретился с Михаилом Павловичем в Баден-Бадене и увеселял его здесь своими шутками и дурачествами6*
По словам К. К. Данзаса, бывшего секундантом Пушкина, Дантес, "при довольно большом росте и приятной наружности, был человек не глупый, и хотя весьма скудно образованный, но имевший какую-то врожденную способность нравиться всем с первого взгляда... Дантес пользовался хорошей репутацией и заслуживал ее, если не ставить ему в упрек фатовство и слабость хвастать своими успехами у женщин".
Вот отзыв о Дантесе Н. М. Смирнова, мужа известной Александры Осиповны, - человека, отнюдь не благорасположенного к нему: "Красивой наружности, ловкий, веселый и забавный, болтливый, как все французы, он был везде принят дружески, понравился даже Пушкину, дал ему прозвание Pacha à trois queues7*".
7* (Паша с тремя хвостами.)
Этих данных вполне достаточно для об'яснения светского успеха Дантеса, но он был еще и прельстителем. "Он был очень красив, - говорит князь А. В. Трубецкой, - и постоянный успех в дамском обществе избаловал его: он относился к дамам вообще, как иностранец, смелее, развязнее, чем мы, русские, и, как избалованный ими, требовательнее, если хотите, нахальнее, наглее, чем даже было принято в нашем обществе". По отзыву современника-наблюдателя, "Дантес возымел великий успех в обществе; дамы вырывали его одна у другой".
Жорж Дантес, барон де Геккерен. Собственность Луи Метмана
В свете Дантес встретился с Пушкиным и его женой. Наталья Николаевна Пушкина, затмевая всех своей красотой, блистала в петербургском свете и произвела на Дантеса сильнейшее впечатление. Роковое увлечение Дантеса завершилось роковым концом - поединком и смертью Пушкина.
4* ("Одним из самых красивых кавалергардов и одним из самых модных мужчин")
5* (Непереводимая игра слов. Буквальный перевод: "Он заставляет нас есть бешеную корову, приправленную ламповым маслом". Французское выражение manger de la vache enragee - значит испытывать невзгоды, терпеть лишения.)
6* ("Русский архив", 1888, II, стр. 300. Уезжая поневоле из России, Дантес заявил, что "по приезде в Баден он тотчас явится к великому князю Михаилу Павловичу". (В. В. Никольский. Идеалы Пушкина. Изд. 3-е, СПБ, 1899, стр. 132). )