Глава четвертая. В одной из комнат
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Все, что волновало Пушкина на протяжении последнего периода его жизни, и то, над чем он трудился среди всех своих невзгод и душевных волнений, ярко отражено в экспозиции одной из комнат квартиры.
Здесь перед нами материалы о творчестве поэта, автографы последних его стихотворений, здесь и документы, свидетельствующие о его тяжелом материальном положении.
На стене - последний прижизненный портрет, нарисованный художником А. Л. Линевым: Пушкин в последние месяцы своей жизни, усталый, измученный, затравленный... Над портретом слова М. Горького: "Его травил Булгарин, искажала цензура, Бенкендорф преследовал выговорами... Ловкие люди искусно раздували общее недоброжелательство к нему, наконец, против него была пущена в ход клевета и - вскоре его застрелили".
По одну сторону портрета Пушкина - друзья: Жуковский, Вяземский, Чаадаев, Соллогуб, Карамзин, Загряжская, Хитрово; по другую - враги: Дантес, Геккерн, начальник почт Булгаков, вскрывавший письма поэта, и Долгоруков, один из авторов разосланного друзьям Пушкина пасквиля.
Здесь же портрет Николая I, работы Карла Брюллова.
Рассказывали, что К. Брюллов, человек принципиальный и независимый, всячески отказывался писать портрет царя, но в конце концов вынужден был согласиться и ждал Николая I в своей мастерской в точно назначенное время. Но царь опоздал, и художник, воспользовавшись этим, ушел. Когда Николай I, нахмурившись, сделал Брюллову по этому поводу замечание, художник, смело глядя царю в лицо, ответил:
- Я не допускал мысли, что император может опоздать...
В конце концов Брюллов изобразил царя, но не с натуры, как тот хотел.
Художник знал, что Николай I, как Наполеон у актера Тальма, учился умению носить горностаевую мантию, подниматься на трон, придавать себе гордую осанку, устрашающий и неприступный вид, надевать на лицо маску благожелательности, приветливости, теплоты, ласковости, даже интимной искренности. И Николай I прекрасно постиг искусство перевоплощения - он блестяще доказал это при допросе декабристов: кое-кого из них он сумел обмануть, привести к искреннему признанию, и затем злоупотребить их доверием.
Брюллов сорвал с Николая I все эти маски и показал царя сухим, холодным и беспощадным деспотом. В самой фигуре царя, в наклоне головы с бесстрастным, невыразительным лицом Брюллов дал подлинный портрет жестокого всероссийского самодержца, царя-жандарма, в котором, как записал Пушкин в своем "Дневнике", было "много от прапорщика и немного от Петра Великого".
Бок о бок с царем - портреты его слуг и холопов: шефа жандармов Бенкендорфа и начальника его штаба Дубельта, министра просвещения Уварова и министра иностранных дел Нессельроде, возглавлявших придворную камарилью и подготовивших трагическую гибель Пушкина. Рядом с ними портрет "шпиона, переметчика и клеветника" журналиста Булгарина, который вместе с Гречем возглавлял литературную травлю Пушкина.
* Всю эту придворную клику и агентов III отделения в литературе Пушкин глубоко презирал. Он не пропускал случая клеймить их своими эпиграммами и острыми характеристиками.
"Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина,- писал Пушкин поэту П. А. Плетневу. - Но прилично ли мне, Ал. Пушкину, являясь перед Россией с "Борисом Годуновым", заговорить об Фаддее Булгарине? Кажется, не прилично..."
Пушкин стремился вырваться из своего подневольного положения, он мечтал об уединенной жизни в деревне: "Государь обещал мне Газету, а там запретил: заставляет меня жить в Петербурге,- пишет Пушкин жене осенью 1835 года из Михайловского,- а не дает мне способов жить моими трудами. Я теряю время и силы душевные, бросаю за окошки деньги трудовые и не вижу ничего в будущем..."
Буфетная комната в последней квартире А. С. Пушкина. Фотография
В экспозиции мы читаем так оскорбивший Пушкина царский указ о назначении его камер-юнкером и список приглашенных на бал в Зимний дворец, где среди придворных значится имя Пушкина В иллюстрациях экспозиции показаны дамские придворные платья тридцатых годов прошлого столетия, Аничков дворец, великосветский бал в Петербурге того времени.
Здесь же портреты жены Пушкина, Натальи Николаевны, и двух ее сестер, Екатерины и Александры. Под ними строки из писем Пушкина к жене, написанных в 1833-1834 годах:
"Не мешай мне, не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми не кокетничай с царем... Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу... Мой совет тебе и сестрам - быть подале от двора: в нем толку мало..."- "Женка женка! Я езжу по большим дорогам, живу по 3 месяца в степной глуши останавливаюсь в пакостной Москве: для чего? Для тебя... Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнью мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности и т. д..."
Рядом автографы двух стихотворений Пушкина. Одно из них - "Из" Пиндемонти" ("Не дорого ценю я громкие права...") написано было 5 июля 1836 года, за полгода до смерти:
... для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
- Вот счастье! вот права...
В другом - "Пора, мой друг, пора..." - отражены мечты и стремление Пушкина бросить Петербург и уединиться для работы в Михайловском.
Этой мечте поэта не суждено было сбыться. В экспозиции перед нами анонимное письмо-пасквиль, которое привело Пушкина к дуэли и гибели.
И здесь же - документы, свидетельствующие о том, как материально стеснен был Пушкин в последние месяцы и дни своей жизни. Перед нами опись заложенных Пушкиным полковнику Шишкину жемчугов и шалей жены, а также принадлежавшего ее сестре, Александре, серебра; счет от каретного мастера на четыре тысячи сто пятьдесят рублей, из которых было уплачено две тысячи пятьсот рублей и осталось долгу тысяча шестьсот пятьдесят рублей, в чем на счете расписалась жена поэта, Наталья Николаевна.
Автограф 'Из Пиндемонти'
Наконец написанное острым, летучим почерком письмо Пушкина к некоему Ф. А. Скобельцыну: "Не можете ли Вы, любезный Федор Афанасьевич, дать мне взаймы на три месяца или достать мне три тысячи рублей? Вы бы меня чрезвычайно одолжили и избавили бы меня от рук книгопродавцев, которые рады меня притеснить. А. Пушкин",
Под письмом дата: 8 января 1837 года. Это было за три недели до дуэли и гибели Пушкина.
В простенке между окнами - прекрасный бюст Пушкина работы Витали. И рядом - портрет Петра I, миниатюрная копия "Медного всадника" Фальконе и последняя страница "Капитанской дочки". Они говорят о том, над чем Пушкин работал в своей последней квартире и как глубоко интересовала его личность царя-преобразователя.
По поводу "Истории Петра" Плетнев писал уже после смерти Пушкина, в 1838 году:
"Труд, за которым его застала смерть, был выше всего, что мы от него получили. Он готовил нам историю Петра Великого. Эта мысль, овладевшая его душою, занимала его преимущественно в последние годы... Заготовленные им материалы свидетельствуют, в какой полноте хотел он объять предмет свой".
В "Медном всаднике" с большой силой звучат посвященные памятнику Петра пушкинские строки:
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
"Медного всадника" Пушкин представил своему цензору. Николаю I, и записал
в "Дневнике":
"Мне возвращен "Медный всадник" с замечаниями государя. Слово "кумир" не пропущено высочайшею цензурою; стихи:
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова,-
вымараны... На многих местах поставлен (?)..."
Уголок буфетной. Фотография
"Медного всадника", о котором Белинский писал, что эта пушкинская поэма "апофеоза Петра Великого, самая смелая, самая грандиозная, какая могла только прийти в голову поэту, вполне достойному быть певцом великого преобразователя России".
И сам Пушкин высоко ценил государственную деятельность Петра I.
- Я еще не мог доселе постичь и обнять вдруг умом этого исполина,- говорил Пушкин в беседе с писателем В. И. Далем,- он слишком огромен для нас, близоруких, и мы стоим еще к нему близко,- надо отодвинуться на два века,- но постигаю его чувством; чем более его изучаю, тем более изумление и подобострастие лишают меня средства мыслить и судить свободно. Не надобно торопиться; надобно освоиться с предметом и постоянно им заниматься: время это исправит. Но я сделаю из этого золота что-нибудь...
Позже Пушкин писал: "Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательности и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего,- вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика".
Особенно много и с большим увлечением Пушкин работал над "Историей Петра" на протяжении последнего года своей жизни. Он обследовал все архивы, изучил десятитомный труд Голикова "Деяния Петра Великого", ознакомился с хранившимися в Эрмитаже пятью большими томами по истории Петра из библиотеки Вольтера и оставил обширнейшие подготовительные материалы к этому труду.
"сия рукопись издана быть не может".
Петр предстает в пушкинском труде, как "исполин", "одновременно Робеспьер и Наполеон", "воплощение революции", как "гений всеразрушающий и всесозидающий", "он весь как божия гроза". "Петр Великий... один есть целая всемирная история!" - писал Пушкин в 1836 году П. Я. Чаадаеву, протестуя против его пренебрежительного отношения к прошлому России.
Для Пушкина Петр I являлся символом новой России, олицетворением непреодолимой стихийной силы неизбежного исторического хода событий. Николай I, наоборот, справедливо получил прозвище жандарма Европы. И если поэт Баратынский в одном из своих писем к Пушкину сравнивал роль Пушкина в русской поэзии с ролью Петра I в русской истории, то нелепым являлось ходившее в придворных кругах льстивое сравнение Николая I с Петром I.
Автограф Медного всадника. Четыре стиха вычеркнуты Николаем I
"издана быть не может". И не понравился ему "кумир с простертою рукою" в "Медном всаднике".
Пушкин не внес в рукопись "Медного всадника" указанных Николаем I исправлений. Лишь после его смерти это сделал Жуковский, устранивший из рукописи и "бунт" Евгения против памятника Петру. В этом виде поэма и была напечатана после смерти Пушкина в "Современнике" за 1837 год. В наше время "Медный всадник" печатается в том виде, в каком его создал поэт.
"Капитанскую дочку" Пушкин закончил в своей последней квартире за три месяца до смерти, в день двадцать пятой годовщины Царскосельского лицея. На последней странице рукописи стоит дата 19 октября 1836 года.
Собирая материалы для "Истории Пугачева", Пушкин, как известно, ездил на места пугачевского восстания. В станице Берды, бывшей столице Пугачева, он разыскал нескольких современников Пугачева. На обращенную к одному из них, глубокому старику, просьбу рассказать, как Пугачев был у него посаженым отцом, тот строго ответил:
- Он для тебя Пугачев, а для меня он был великий государь Петр Федорович!..
Бунтова перепугалась, и в Оренбург послали сообщение:
"Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой не велик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый и подбивал под пугачевщину и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти".
Пушкин, по словам современников, носил длинные, остро отточенные ногти и тщательно ухаживал за ними...
Небезынтересно отметить, что перед приездом Пушкина оренбургский военный губернатор В. А. Перовский получил от нижегородского военного губернатора Бутурлина секретное отношение, в котором сообщалось, что Пушкин отправляется в Оренбургскую губернию, и просил, в случае прибытия его, учредить секретный полицейский надзор за образом жизни и поведением поэта.
С Пушкиным Перовский был в приятельских отношениях и предложил своим подчиненным ответить, что сообщение это было получено через месяц после отъезда Пушкина из Оренбурга, а потому полицейского надзора за ним не было. Но так как поэт останавливался в его доме, то он тем лучше может удостоверить, что поездка Пушкина в Оренбургский край не имела других целей, кроме нужных ему исторических изысканий.
Пушкин имел в виду назвать свой труд "Историей Пугачева", но Николай Ш приказал назвать его "Историей Пугачевского бунта". Царь считал, что такой преступник, как Пугачев, не имеет истории... Сейчас это произведение публикуется под первоначальным авторским названием - "История Пугачева".
Один экземпляр своего труда - он находится сегодня в последней квартире поэта - Пушкин послал с дарственной надписью своему лицейскому учителю А. П. Куницыну.
Любопытна сделанная Пушкиным в "Дневнике" запись после его возвращения из Оренбургского края, в 1834 году. Беседуя с Пушкиным о Пугачеве, Николай I сказал ему:
- Жаль, что я не знал, что ты о нем пишешь; я бы тебя познакомил с его сестрицей, которая тому три недели умерла в крепости...
"С 1774 году!" - замечает Пушкин в скобках. Шестьдесят лет прошло уже после восстания Пугачева, а Николай I все это время держал в памяти не только историю самого Пугачева, но и судьбу его близких.
Пугачев, как известно, был казнен в Москве в 1775 году. В Кексгольмской крепости, в отдельной башне, содержались члены семьи Пугачева.
В 1826 году в Кексгольмскую крепость привезли декабристов И. И. Горбачевского, А. И. Барятинского и М. М. Спиридова. К этому времени оставались в живых лишь две сестры Пугачева. Их перевели в общую тюрьму, а в башню, прозванную Пугачевской, посадили декабристов.