ВЕЛИЧІЕ ПУШКИНА, КАКЪ ПОЭТА И ЧЕЛОВЕКА 1).
1) Речь, произнесенная въ торжественномъ собранiи въ честь А. С. Пушкина въ Московской Духовной Академiи 26-го мая.
На пространстве последнихъ двадцати летъ вотъ уже третiй разъ совершаются пушкинскiя празднества: первое въ 1880 г. по случаю открытiя памятника Пушкину въ Москве, второе въ 1887 г. по поводу исполнившагося пятидесятилетiя со дня его кончины и третье торжество совершается ныне, въ столетнюю годовщину со дня рожденiя великаго поэта. Предшествовавшiе нынешнему пушкинскiе праздники 1880 и 1887 годовъ были въ высшей степени отрадными явленiями въ нашей русской жизни. Они дороги намъ уже потому, что показали, какой резкiй поворотъ совершился въ отношенiяхъ русской публики къ Пушкину, развенчанному было публицистической критикой шестидесятыхъ годовъ. Не даромъ первое московское торжество называютъ "покаяннымъ". Русская большая публика хотела какъ бы загладить свою собственную вину и вину своихъ предшественниковъ,-- съ самымъ горячимъ сочувствiемъ встречая восторженныя речи о Пушкине представителей науки, литературы и искусства. А сколько было произнесено такихъ речей! Сколько собрано и издано новыхъ матерiаловъ для изученiя жизни и поэтической деятельности Пушкина! Сколько написано спецiальныхъ изследованiй о Пушкине и его эпохе! Торжества 1880 и 1887 годовъ въ общемъ были плодотворны для изученiя поэзiи Пушкина и вместе поучительны, потому что вызванныя имъ спецiальныя работы воочiю показали, какъ мало точнаго и научнаго въ томъ, что недавно считалось общепринятымъ, и какъ много еще нужно сделать для того, чтобы Пушкинъ былъ разъясненъ и усвоенъ русскому народу такъ, какъ заслуживаетъ его великiй генiй. Какъ относится значительное большинство къ нашему поэту? Иной въ жизни Пушкина заинтересованъ лишь исторiей его сердечныхъ привязанностей и увлеченiй; другой, опуская всю поучительную повесть его самовоспитанiя и поэтическаго роста, старательно выискиваетъ те случаи его литературной деятельности, где она встречалась съ препятствiями цензурнаго ведомства, или ограничиваетъ весь интересъ свой къ Пушкину, какъ къ лицу, не ладившему съ администрацiей. Обращаясь къ научнымъ определенiямъ значенiя Пушкина, мы находимъ несколько характеристикъ личности и поэтической деятельности его, резко расходящихся не только въ мелкихъ подробностяхъ, но и въ основныхъ взглядахъ. За редкими исключенiями, эти характеристики основаны не на детальномъ и всестороннемъ изученiи всехъ произведенiй Пушкина, а на отдельныхъ мысляхъ и местахъ, нарочито подобранныхъ изъ его сочиненiй.. Кроме того, текстъ большинства пушкинскихъ произведенiй доселе не установленъ надлежащимъ образомъ, въ бiографiи поэта - доселе много спорныхъ и неясныхъ пунктовъ... Что же нужно?.. Нужно многое, очень многое. Напримеръ, не задаваясь напередъ предвзятыми идеями и скороспелыми выводами, изследователи должны поставить своею целiю всестороннее освещенiе каждаго отдельнаго произведенiя, сопоставляя его съ другими пушкинскими произведенiями, съ жизнiю поэта и современнаго ему общества, съ данными русской и европейской литературы вообще, привлекая и соответствующiй научный матерiалъ, считаясь каждый разъ съ исторiей развитiя поэта. Подобная постановка вопроса, можно надеяться, выведетъ изученiе пушкинской поэзiи на более широкiй, объэктивный и научный путь. Но при семъ необходимо новое строго-научное изданiе текстовъ сочиненiй Пушкина, начало чему уже положено Императорскою Академiей Наукъ, предпринявшею таковое изданiе, подъ редакцiей вицепрезидента Академiи Л. Н. Майкова. Къ нынешнему юбилейному дню вышелъ первый томъ академическаго изданiя. Въ него вошли лицейскiя стихотворенiя поэта. Одну половину тома занимаетъ текстъ стихотворенiй, а другую - комментарiи, въ которыхъ, кроме различныхъ варiантовъ, приводятся оригиналы чужихъ произведенiй, которымъ Пушкинъ подражалъ въ своихъ начальныхъ опытахъ, съ объясненiями историческаго и бiографическаго характера. По плану, разработанному Л. Н. Майковымъ, изданiе будетъ состоять изъ двухъ отделовъ: 1) произведенiй, вполне законченныхъ или, по крайней мере, такихъ, которыя хотя и не были вполне обработаны поэтомъ, но по степени своей отделки и художественному достоинству могутъ считаться наравне съ закопченными, и 2) произведенiй, только набросанныхъ вчерне или вообще незаконченныхъ. Первая задача изданiя - установить правильный текстъ произведенiй Пушкина. Въ академическомъ изданiи все произведенiя Пушкина, вышедшiя въ светъ при его жизни, будутъ напечатаны въ томъ именно виде, въ какомъ они появились въ печати подъ его собственнымъ надзоромъ, притомъ въ последнiй разъ. Исключенiе въ этомъ отношенiи будетъ допущено только для техъ случаевъ, когда достоверно известно, что подлинный пушкинскiй текстъ подвергся въ свое время измененiямъ со стороны цензуры. При печатанiи техъ произведенiй Пушкина, которыя были изданы уже после его смерти, редакцiя будетъ держаться его рукописей, а въ примечанiяхъ указывать относящiеся къ нимъ рукописные варiанты. Въ составъ приложенiи къ академическому изданiю Пушкина войдутъ: 1) его подробная бiографiя, 2) библiографiя его сочиненiй и обзоръ всего, что о немъ было писано.
И такъ пожелаемъ, чтобы нынешнее торжество послужило не только поводомъ къ внешнимъ проявленiямъ чувствъ признательности къ памяти великаго поэта, но и толчкомъ къ более глубокому и всестороннему изученiю и освещенiю жизни и поэтической деятельности Пушкина.
Нужно-ли доказывать, что Пушкинъ - генiальный поэтъ и оказалъ огромныя услуги русской литературе? Довольно сказать, что Пушкинъ научилъ публику и литературу не бояться правды житейской, какая бы она ни была, и отучилъ отъ ложныхъ и ходульныхъ сантиментовъ, составлявшихся по классическимъ и романтическимъ рецептамъ, но очень далекихъ отъ обыкновенныхъ человеческихъ чувствъ. Пушкинъ заставилъ бросить риторику для простой человеческой речи, украшенную, подмалеванную, попросту измышленную жизнь - для правдивой, изученной и воспроизведенной художникомъ действительности. Онъ прiучилъ къ художественной правде и показалъ, какъ ее находить въ неподкрашенной, непосредственной действительности и какъ богата сюжетами для творчества эта обыденная, человеческая жизнь. Онъ - родоначальникъ здороваго, не отрицающаго эстетизма реальнаго направленiя, учитель и вдохновитель нашихъ лучшихъ поэтовъ, литературовъ и художниковъ. Вотъ одно изъ свидетельствъ о томъ известнаго романиста И. А. Гончарова: "Первымъ прямымъ учителемъ моимъ - говоритъ Гончаровъ - въ развитiи гуманитета, вообще въ нравственной сфере былъ Карамзинъ, а въ деле поэзiи мне и моимъ сверстникамъ, 15--16-летнимъ юношамъ, приходилось питаться Державинымъ, Дмитрiевымъ, Озеровымъ, даже Херасковымъ, котораго въ школе выдавали тоже за поэта. И вдругъ Пушкинъ! Я узналъ его съ Онегина, который выходилъ тогда перiодически, отдельными глазами: Боже мой! Какой светъ, какая волшебная даль открылась вдругъ - и какiя правды - и поэзiи, и вообще жизни, притомъ современной, понятной, хлынули изъ этого источника, и съ какимъ блескомъ, въ какихъ звукахъ! Какая школа изящества, вкуса, для впечатлительной натуры"! "Пушкинъ - говоритъ Гончаровъ въ другомъ месте - былъ нашъ учитель - и я воспитался, такъ сказать, его поэзiею.. Лермонтовъ весь, какъ старшiй сынъ въ отца, вылился въ Пушкина.. Гоголь объэктпиностiю своихъ образовъ обязанъ Пушкину же". Знаменитый нашъ драматургъ А. Н. Островскiй засвидетельствовалъ, что "Пушкинымъ восхищались и умнели, восхищаются и умнеютъ". Генiй Пушкина вызвалъ къ новой жизни и русское искусство. Не его ли образы, не его ли мiръ виденiй и грезъ дали намъ Глинку, Даргомыжскаго, Рубинштейна, Чайковскаго?. Поэтическiе образы Пушкина начинаютъ пробиваться также въ область ваянiя и живописи.
"Никто изъ поэтовъ нашихъ - говоритъ Гоголь - не выше Пушкина и не можетъ более назваться нацiональнымъ: это право решительно принадлежитъ ему". И въ самомъ деле какъ могуче сказывается генiй поэта въ картинахъ родной природы, въ такъ памятныхъ всемъ блестящихъ описанiяхъ временъ года и какъ еще выше и величественнее выражается онъ въ созданiи характеровъ, въ воспроизведенныхъ поэтомъ типахъ русскаго народа! Пушкинская Татьяна - что можетъ быть лучше и прекраснее этого поэтическаго образа! Какъ этотъ образъ понятенъ и дорогъ намъ! Понятенъ также и Онегинъ, этотъ москвичъ въ Чайльдъ-Гарольдовскомъ плаще, натура, безъ сомненiя, интеллигентная и элегантная, но обретающаяся въ вечно "пустомъ кипенiи", жертва заблужденiй и неугомонныхъ страстей. Раньше "Евгенiя Онегина", еще въ "Кавказскомъ Пленнике", "Цыганахъ" и "Галубе" Пушкинъ первый съ необычайною силою и страстностiю выразилъ всегдашнюю непримиримую противоположность культурнаго и первобытнаго человека. Пленникъ - первообразъ Алеко, Евгенiя Онегина, Печорина... И эта тема сделалась однимъ изъ главныхъ мотивовъ последующей русской литературы. Ее после раскрывали Лермонтовъ, Гончаровъ, Тургеневъ, Достоевскiй, гр. Л. Толстой и др.
О чемъ жалеть?-- говоритъ Алеко Земфире, изображая жизнь культурнаго человека, отъ которой онъ бежалъ:
Когда-бъ ты знала,
Когда-бы ты воображала
Неволю душныхъ городовъ!
Тамъ люди въ кучахъ, за оградой
Не дышатъ утренней прохладой,
Ни вешнимъ запахомъ луговъ,
Любви стыдятся, мысли гонятъ,
Торгуютъ волею своей,
Главы предъ идолами клонятъ
И просятъ денегъ да цепей.
Что бросилъ я? Изменъ волненье,
Предразсужденiй приговоръ,
Толпы безумное гоненье
Какъ грандiозенъ, какъ могучъ и вместе какъ ясенъ подъ кистью поэта величественный образъ Петра 1! Какое глубокое пониманiе этой богатырской личности! Съ одной стороны это - страшный, титаническiй представитель брани и воинскихъ доблестей, съ другой - въ томъ же образе видимъ милосердiе, великодушiе, прощенiе врагу (второе - въ известномъ стихотворенiи 1835 г.: "Надъ Невою резво вьются Флаги пестрые судовъ...").
Что пируетъ царь великiй
Въ Питербурге - городке?
Отчего пальба и клики,
И эскадра на реке?
Озаренъ ли честью новой
Русскiй штыкъ иль русскiй флагъ?
Побежденъ ли шведъ суровый?
Мира-ль проситъ грозный врагъ?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нетъ, онъ съ подданнымъ мирится;
Виноватому вину
Отпуская веселится;
Чашу пенитъ съ нимъ одну;
И въ чело его целуетъ,
Светелъ сердцемъ и лицомъ;
И прощенье торжествуетъ,
Какъ победу надъ врагомъ.
Какъ глубоко нарисовалъ поэтъ образъ Годунова въ своей драматической хронике", где все отъ царя до отшельника-летописца носитъ на себе печать глубокаго пониманiя жизни народа и теплаго сочувствiя къ ней! Какъ симпатичны и вместе глубоко художественно воспроизведены типы коменданта Белогорской крепостцы Миронова съ его женою, дочерью и помощникомъ; не менее удачно освещенъ и образъ Пугачева съ его свитой и волнующейся массой. Указанные нами, равно и другiе, созданные генiемъ Пушкина типы (Белкина, Дубровскаго отца) имеютъ важное историческое значенiе, какъ образцы своего времени, наглядно знакомящiе съ характеромъ эпохи. Нужно ли указывать сказочные тины, созданные поэтомъ и на которыхъ воспитывается наша детская впечатлительность? Сказки Пушкина имеютъ именно воспитывающее значенiе: оне пробуждаютъ въ юныхъ сердцахъ любовь къ своему отечеству и народу, Царю и Церкви... Слушая сказки Пушкина, въ которыхъ такъ задушевно и любовно изображаются простыя, но здравыя верованiя народа и такъ привлекательно выводятся прекрасныя качества его характера, каждый съ детства прiобщается мiровоззренiю и чувствамъ своего народа...
Пушкинъ далъ образцы всему разнообразiю словесности: лирике, драме, роману, сатире, критике, журнализму. Онъ - величайшiй народно-русскiй поэтъ,-- народный не въ смысле того или другого сословiя (хотя и въ этомъ отношенiи поэзiя его обнимала собою все сословiя: и дворянство, и духовенство, и купечество, и мещанство, и крестьянство), не въ смысле той или другой тенденцiи, но въ наиболее широкомъ смысле слова "народность". Онъ угадалъ душу русскаго человека, его умственный складъ, истинный колоритъ его историческихъ эпохъ, и далъ намъ выраженiе этихъ народныхъ тайнъ въ формахъ превосходныхъ и чисто-нацiональныхъ. У Пушкина народность стала самою стихiей его поэзiи, бывшей въ тоже время первымъ фактомъ реализма, изученiемъ действительности, вернымъ изображенiемъ жизни.
народовъ. Тамъ его переводили и изучали съ небывалымъ дотоле интересомъ. И это отъ того, что его генiй возвелъ типическiя особенности народнаго духа въ высшую форму искусства. Эта высокая художественность давала Пушкину средство обнимать своимъ взоромъ и сочувствовать и чужой жизни. Фантастическiе образы цветистой поэзiи востока, ясная прелесть классической формы, суровая поэзiя Данта, дышущая негой и страстью жизнь испанца, глубоко задуманные и вполне законченные характеры Шекспира, родные намъ звуки и мотивы славянскихъ песенъ,-- все это было достоянiемъ поэзiи Пушкина, все это прошло чрезъ горнило его поэтическаго генiя и вылилось въ образахъ и звукахъ полныхъ глубокой прелести и выразительности.
Словомъ, то, что представляетъ собою для Италiи Дантъ. для Испанiи Сервантесъ, для Португалiи Камоэнсъ, что для Англiи Шекспиръ и Байронъ, для Германiи Гете и Шиллеръ, для Францiи - Мольеръ и Викторъ Гюго,-- т. е. то, что другiе народы въ своихъ нацiональныхъ литературахъ считаютъ каждый у себя самымъ великимъ, для насъ составляетъ Пушкинъ, высшiй и самый полный представитель русскаго генiя въ области поэтическаго творчества.
Пушкинъ, безспорно, одаренъ былъ отъ природы богатейшими дарами и способностями, какiе достаются въ уделъ далеко не всякому поэту или писателю. Въ высшей степени проницательный и острый умъ его, необыкновенная легкость въ работе, страстное отношенiе ко всему, къ чему только онъ ни прикасался, способность обобщенiя,-- словомъ все съ избыткомъ дано было поэту. Изъ числа русскихъ поэтовъ никто, ни до него, ни после него, не владелъ въ такомъ совершенстве гармонiей стиха, рифмой {Рифме Пушкинъ посвятилъ несколько прекрасныхъ стихотворенiй. Вотъ одно отъ 1828 г.
Рифма - звучная подруга
Вдохновеннаго досуга,
Вдохновеннаго труда,
Ахъ, ужель ты улетела,
Изменила навсегда!
Твой привычный, звучный лепетъ
Усмирялъ сердечный трепетъ,
Усыплялъ мою печаль!
Ты ласкалась, ты манила,
И отъ мiра уводила
Въ очарованную даль!
Ты, бывало, мне внимала,
За мечтой моей бежала,
Какъ послушное дитя,
То - свободна и ревнива,
Своенравна и ленива -
Съ нею спорила шутя
Въ майской книжке "Мiра Божiя" (1899; напечатана впервые на русскомъ языке статья Мицкевича о Пушкине, первоначально появившаяся въ 1837 г. въ французскомъ журнале "Globe", "Ни одной стране - говоритъ Мицкевичъ въ заключенiи своей статьи - не суждено более чемъ одинъ разъ произвести человека съ такими необыкновенными и въ тоже время столь разнообразными дарованiями Пушкинъ удивлялъ слушателей своихъ живостью, ясностiю и тонкостью ума. Онъ обладалъ феноменальною памятью, строгою логичностiю сужденiй и утонченнымъ}.
и умелой энергiей въ работе, сколько и его природными дарованiями.
Поэзiя была для Пушкина не праздною забавою, а деломъ жизни, которому отдавалъ онъ свои лучшiя силы и для котораго работалъ неутомимо. Съ громаднымъ поэтическимъ талантомъ Пушкинъ соединялъ почти небывалое у насъ по широте своей литературное образованiе. Еще 10--11-летнимъ мальчикомъ онъ прочитываетъ французскихъ писателей XVII и XVIII вековъ. Въ Лицее съ особенною охотою занимается исторiей. Въ лицейскомъ стихотворенiи "Городокъ" (1814) 15-летнiй Пушкинъ перечисляетъ многихъ иностранныхъ и русскихъ поэтовъ и писателей, которыхъ онъ читалъ. Тутъ и Вольтеръ, и Грей, Томсонъ, Виландъ, Тассъ, Арiостъ, Гомеръ, Виргилiй, Анакреонъ, Расинъ, Мольеръ, Жанъ-Жакъ Руссо, Жанлисъ, Лафонтенъ, Вержье, Парни, Грекоръ, Шамфоръ, Шолье, Грессе.. Тутъ и русскiе: Ломоносовъ, Державинъ, Дмитрiевъ, Крыловъ, Карамзинъ, Батюшковъ, Жуковскiй.
(1817):
О милый другъ, и мне богини песнопенья
Еще въ младенческую грудь
Влiяли искру вдохновенья
И тайный указали путь.
Младенцемъ чувствовать умелъ,
И лира стала мой уделъ.
Но где же вы, минуты упоенья,
Неизъяснимый сердца жаръ,
Какъ дымъ изчезъ мой легкiй даръ!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нетъ, нетъ, ни счастiемъ, ни славой,
Ни гордой жаждою похвалъ
А въ лицейскую годовщину 1825 года, Пушкинъ сказалъ:
Служенье музъ не терпитъ суеты:
Прекрасное должно быть величаво;
Опомнимся - по поздно! и уныло
Глядимъ назадъ, следовъ не видя тамъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пора, пора! душевныхъ нашихъ мукъ
Сокроемъ жизнь подъ сень уединенья!
Въ вдохновенныхъ строкахъ этого стихотворенiя слышится недовольство поэта своими страстными и суетными увлеченiями, жажда тишины и покоя и сознанiе важнаго и чистаго значенiя своего поэтическаго дара.
Въ лицее Пушкинъ никогда не былъ празднымъ,-- съ удивительною легкостiю и быстротою усвоивалъ онъ себе все, что доводимому бегло читалъ или слышалъ, всякое прiобретенiе ума или памяти. "Ни одно чтенiе, ни одинъ разговоръ, ни одна минута размышленiя говоритъ Плетневъ, не пропадали для него на целую жизнь". Оттого-то, при видимой лености и невнимательности къ класснымъ урокамъ, онъ, по словамъ того-же писателя, изъ преподаванiя своихъ профессоровъ выносилъ более нежели товарищи, и ужо въ лицее овладелъ обширнымъ запасомъ преимущественно историко-литературныхъ сведенiй. Въ лицейскихъ стихотворенiяхъ его невольно бросается въ глаза знакомство его съ древнимъ мiромъ, съ его литературой и микологiей
По выходе изъ лицея Пушкинъ посреди шумныхъ развлеченiй столицы не переставалъ читать и учиться: развитiе его души и таланта шло съ усиленной быстротой, и въ конце 1819 года, 20 летъ отъ роду, онъ уже самъ сознавалъ въ себе новаго человека. Это прекрасно выразилъ онъ въ пьесе "Возрожденiе", где сравниваетъ себя съ картиной мастера, надъ которой какой-то бездарный живописецъ намалевалъ было новое изображенiе.
Картину генiя чернитъ
И свой рисунокъ беззаконный
Надъ ней безсмысленно чертитъ.
Но краски чуждыя, съ летами,
Созданье генiя предъ нами
Выходитъ съ прежней красотой.
Такъ изчезаютъ заблужденья
Съ измученной души моей,
Первоначальныхъ, чистыхъ дней.
Известный собиратель "Матерiаловъ для бiографiи А С. Пушкина", П. В. Анненковъ говоритъ: Друзья поэта единогласно свидетельствуютъ, что, за исключенiемъ двухъ первыхъ годовъ его жизни въ свете, никто такъ не трудился надъ дальнейшимъ своимъ образованiемъ, какъ Пушкинъ. Онъ самъ, несколько позднее, съ упрекомъ говорилъ о современныхъ ему литераторахъ: "Мало у насъ писателей, которые бы учились; большая часть только разъучиваются". Если бы намъ не передали люди, коротко знавшiе Пушкина, его обычной деятельности мысли, его многоразличныхъ чтенiй и всегдашнихъ умственныхъ занятiй, то черновыя тетради поэта открыли бы намъ тайну и по-мимо ихъ свидетельства. Исполненныя заметокъ, мыслей, выписокъ изъ иностранныхъ писателей, оне представляютъ самую верную картину его уединеннаго, кабинетнаго труда. Рядомъ съ строками для памяти и будущихъ соображенiй, стоятъ въ нихъ начатыя стихотворенiя, конченныя въ другомъ месте, перерванныя отрывками изъ поэмъ и черновыми письмами къ друзьямъ Съ перваго раза останавливаютъ тутъ вниманiе сильныя помарки въ стихахъ, даже такихъ, которые, въ окончательномъ своемъ виде, походятъ на живую импровизацiю поэта. Почти на каждой странице ихъ присутствуешь, такъ сказать, въ середине самаго процесса творчества, и видишь, какъ долго, неослабно держалось поэтическое вдохновенiе, однажды возбужденное въ душе художника; оно нисколько не охладевало, не разсеявалось и не слабело въ частомъ осмотре и поправке произведенiя. Прибавьте къ этому еще рисунки перомъ, которые обыкновенно повторяютъ содержанiе написанной пьесы, воспроизводя ее, такимъ образомъ, вдвойне.
Невольное удаленiе Пушкина изъ Петербурга въ 1820 г. было весьма плодотворно и для поэзiи его и для нравственнаго перерожденiя. Въ промежутокъ времени отъ 1820 по 1826 г. проведенный имъ на Кавказе, въ Крыму, Кишиневе, Одессе и наконецъ въ псковской деревне, онъ понялъ и размеры своего таланта и важность своего призванiя. А наглядное знакомство съ живописной природой юга Россiи, съ разнохарактерными племенами ея и съ провинцiальнымъ обществомъ должно было дать новый сильный толчокъ и такъ уже далеко опередившему годы развитiю Пушкина. Увлекшись генiемъ Байрона, онъ серьезно принялся за изученiе англiйскаго языка. Въ Кишиневе, не смотря на множество случаевъ къ разсеянной жизни, онъ находилъ время для серьезныхъ занятiй. Товарищъ его Липранди свидетельствуетъ, что Пушкинъ въ Кишиневе постоянно искалъ случаевъ обогатить себя познанiями. Запальчивый и резкiй, особенно въ спорахъ, "онъ смирялся, когда шелъ разговоръ о какихъ либо наукахъ, въ особенности географiи и исторiи, и легкимъ, ловкимъ споромъ какъ бы вызывалъ противника на обогащенiе себя сведенiями.. Смеющiйся въ избытке непринужденной веселости и вдругъ неожиданно переходящiй къ думе, возбуждающей участiе,-- такое впечатленiе производилъ Пушкинъ на современниковъ, близко его знавшихъ". Военный кружокъ, въ которомъ вращался Пушкинъ въ Бессарабiи, былъ весьма разнообразенъ: кроме товарищей кутежа и игроковъ въ карты, поэтъ находилъ между офицерами и людей дельныхъ, просвещенныхъ, съ которыми велъ серьезныя беседы и споры. Такими людьми были, напр. Раевскiй, Вельтманъ, Охотниковъ, Липранди. У последняго часто собирались названныя лица и другiе его знакомые; на этихъ вечернихъ собранiяхъ не было ни картъ, ни танцевъ, а шли беседы и споры, и обыкновенно о серьезныхъ предметахъ; Пушкинъ принималъ въ нихъ очень деятельное участiе. Липранди разсказываетъ, что Пушкинъ неоднократно, после такихъ споровъ, на другой или третiй день бралъ у него книги, касавшiяся до предмета, о которомъ шла речь.
Самообразованiемъ, чтенiемъ поэтъ поправлялъ въ Кишиневе недостатки своего лицейскаго воспитанiя. О своихъ серьезныхъ занятiяхъ онъ самъ говоритъ въ посланiи Чаадаеву (1821). Вспомнивъ о Петербурге, где оставилъ
онъ продолжаетъ:
Сети разорвавъ, где бился я въ плену,
Для сердца новую вкушаю тишину.
Въ уединенiи мой своенравный генiй
Владею днемъ моимъ; съ порядкомъ друженъ умъ;
Учусь удерживать вниманье долгихъ думъ;
Ищу вознаградить въ объятiяхъ свободы
Мятежной младостью утраченные годы.
Пушкинъ много читалъ особенно въ первую половину своей жизни въ Кишиневе. Книги бралъ у генерала Инзова, Орлова, Пущина, Липранди. Такъ, у последняго онъ бралъ Овидiя, которому посвятилъ большую, прекрасную элегiю, Валерiя Флакка, Страбона и другiя книги, особенно относящiяся къ исторiи и географiи. Читалъ и русскiя летописи: на это указываетъ сочиненiе имъ въ 1822 г "Песни о вещемъ Олеге".
Имевъ случай въ Кишиневе встречать болгаръ и сербовъ, Пушкинъ обращалъ на нихъ свое вниманiе и серьезно заинтересовался народною славянскою поэзiей, плодомъ чего явились верныя духу своей народности художественныя "Песни западныхъ славянъ" (1832--1833) {Подъ ними самъ Пушкинъ разумелъ 13 стихотворенiй разнообразнаго содержанiя (по собственноручной пометке Пушкина "18-я сербская: Сказка о рыбаке и рыбке". На самомъ деле это - переделка - и очень близкая - русской народной сказки. Но Пушкину, быть можетъ, известна была и сербская того же содержанiя) Названiе "песни западныхъ славянъ" не совсемъ точно. Точнее это "песни южныхъ или юговосточныхъ славянъ: сербскiя, хорватскiя, черногорскiя, боснiйскiя и герцеговинскiя ("западными" же славянами принято называть чеховъ, словаковъ, поляковъ и лужичанъ). Впервые напечатаны въ "Библiотеке для чтенiя" 1835, Сенковскаго, которымъ вероятно и придано это не точное обозначенiе - Съ 1814 г. стала выходить "Народна сербска веснарица" Вука Стефановича Караджича (все изданiе изъ 6 томовъ, законченное въ 1866 г. носить заглавiе. "Српске народне njесме") Сербскiя песни въ этомъ изданiи произвели большое впечатленiе, особенно въ чисто-литературномъ мiре Германiи. Яковъ Гримъ въ увлеченiи своемъ высказывалъ, что отныне Европа станетъ учиться по сербски, чтобы наслаждаться прекрасной поэзiей. Въ 1819 г. В. Караджичъ прiезжалъ въ Россiю, былъ избранъ членомъ общества любителей россiйской словесности, получилъ отъ императора Николая ежегодную пенсiю. Іенскiй университетъ возвелъ его въ 1821 г. въ степень почетнаго доктора философiи. Контаръ въ своей рецензiи сборника сравнивалъ эпосъ сербскiй съ эпосомъ Гомера, перевелъ несколько песенъ на немецкiй языкъ и приложилъ ихъ къ своей рецензiи. В. Гумбольдтъ чрезъ Контара получилъ выдержки сербской грамматики Мушицкаго, а для Гете Мушицкiй переводилъ "Песнарицу" В. Караджича на немецкiй языкъ. Я. Гриммъ приветствовалъ каждый томъ ея статьями въ "Геттингенскомь ученомъ указателе", где также сравнивалъ сербскiя песни съ Гомеровымъ эпосомъ (Подробнее - у Пыпина "Первые слухи о сербской народной поэзiи" въ Вестн. Евр. 1876, No 12 и Пл. Кулаковскаго "Вукъ Караджичъ, М., 1882") Въ 1827 г. появилось изданiе Проспера Мериме: "La Guzla ou le choix de poésies illyriques recueillies dans la Dalmatie, la Bosnie, la Croatie et l'Herzegovine" ("Гусли, или выборъ песенъ иллирiйскихъ, собранныхъ въ Далмацiи, Боснiи, Хорватiи и Герцеговине") Это - не первая уже мистификацiя Мериме,-- т. е. песни составлены и при томъ въ прозаическомъ изложенiи самимъ Мериме на основанiи изученiя различныхъ источниковь, каковы, книга аббата Фортиса "Viaggio in Dalmazia", 1871 ("Путешествiе по Далмацiи"), можетъ быть изустные разсказы славянскихъ путешественниковъ и эмигрантовъ, собственное изученiе народной поэзiи славянъ и т. д. Свою мистификацiю самъ Мериме два раза раскрывалъ первый разъ въ письме къ Соболевскому отъ 18 января 1835 г (Соболевскiй, хорошо знакомый съ Мериме, по просьбе Пушкина, обращался къ нему съ вопросомъ о происхожденiи или "изобретенiи странныхъ сихъ песенъ") и второй разъ въ 2-мь изданiи своихъ "Гуслей" (1840). Сербская поэзiи привлекла вниманiе Пушкина, и получивъ въ руки сборникъ сербскихъ песенъ В. Караджича, нашъ поэтъ перевелъ изъ него въ стихахъ несколько песенъ ("Соловей", "Сестра и братья", начало "Жалостной песни о благородной Жене Ассана-Аги") и самъ составилъ две песни. "О Георгiи Черномъ" и "Воеводе Милоше". И изъ книги Мериме Пушкинъ переложить въ стихи несколько сербскихъ песенъ, одне въ форме рифмованнаго тоническаго стиха ("Бонапартъ и Черногорцы", "Вурдалакь", "Конь". "Похоронная песня Магдановича"), другiя въ формахъ народной-эпической поэзiи ("Виденiе короля", "Янко Марнавичъ", "Битва у Зоницы Великой", "Феодоръ и Елена", "Влахъ въ Венецiи", "Гайдукъ Хризичь". "Марко Якубовичъ"). Заметимъ, что англiйскiе и немецкiе писатели (напр. Боурингъ и Гергарть) также переводили пьесы изъ "Гуслей" Мериме, даже не сомневаясь въ ихъ подлинности - Пушкинъ, какъ известно, одинъ изъ первыхъ на Руси занимался собиранiемъ русскихъ народныхъ песенъ. И И. Киреевскiй въ предисловiи къ своему "Собранiю народныхъ песенъ" говоритъ, что Пушкинъ еще въ самомъ начале ею предпрiятiя доставилъ ему замечательную тетрадь песенъ, собранныхъ имъ въ псковской губернiи. Пушкинъ собиралъ также песни о Стеньке Разине.}.
собственно не предназначавшiяся "Историческiя замечанiя" Пушкина. Въ нихъ онъ еще задолго до разцвета славянофильскаго ученiя высказалъ одно изъ важнейшихъ и справедливыхъ положенiй о значенiи православiя въ историческихъ судьбахъ славянъ. "Греческое исповеданiе,-- говоритъ Пушкинъ - отдельное отъ всехъ прочихъ, даетъ намъ особенный нацiональный характеръ". Вотъ еще изложенныя здесь же мысли Пушкина о значенiи духовенства въ Россiи и о важности духовнаго образованiя. "Въ Россiи влiянiе духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно въ земляхъ римско-католическихъ. Тамъ оно, признавая главою своею папу, составляло особое общество, независимое отъ гражданскихъ законовъ, и вечно полагало суеверныя преграды просвещенiю. У насъ, напротивъ, завися, какъ и все прочiя состоянiя, отъ единой власти, но огражденное святыней религiи, оно всегда было посредникомъ между народомъ и государемъ, какъ между человекомъ и божествомъ. Мы обязаны монахамъ нашей исторiей, следственно и просвещенiемъ". "Духовенство - говоритъ Пушкинъ въ другомъ месте ("Мысли на дороге", 1834) - пощаженное удивительною сметливостiю татаръ, одно, въ теченiе двухъ мрачныхъ столетiй, питало искры бледной византiйской образованности. Въ безмолвiи келiй иноки вели свои безпрерывныя летописи; архiереи въ посланiяхъ своихъ беседовали съ князьями и боярами въ тяжкiя времена искушенiй и безнадежности". Говоря о недостаткахъ народнаго просвещенiя, Пушкинъ въ "Историческихъ замечанiяхъ" высказалъ следующее: "Семинарiи пришли въ совершенный упадокъ. Многiя деревни нуждаются въ священникахъ. Бедность и невежество этихъ людей, необходимыхъ въ государстве, ихъ унижаетъ и отнимаетъ у нихъ самую возможность заниматься важною своею должностiю". "Церковь и при ней школа - говоритъ Пушкинъ въ другомъ месте - полезнее колонны съ орломъ и длинною надписью, которой безграмотный мужикъ нашъ долго не разберетъ" (Отрывки изъ дневника).
на прiобретенiе книгъ: въ это время у него возникло стремленiе къ собиранiю библiотеки. Особенно занимала его тогда литературная критика.
Въ сельце Михайловскомъ Пушкинъ продолжалъ настойчиво и усидчиво свое самообразованiе, начатое еще на юге. Главное средство къ этому - чтенiе поэта въ Михайловскомъ было и серьезно и разнообразно, какъ показываютъ списки книгъ, о высылке которыхъ изъ Петербурга просилъ онъ въ письмахъ - своего брата. Тутъ значатся, между прочимъ, Вальтеръ Скоттъ, Жизнь Емельяна Пугачева, Донъ-Жуанъ съ 6-й песни, Собранiе образцовыхъ русскихъ сочиненiй и переводовъ въ стихахъ и прозе (12 частей, СПБ. 1822--24 гг.). Schlegel, Dramaturgie и т. д. Занятiямъ Пушкина много помогала библiотека соседняго села Тригорскаго, въ которой имелiiср", напримеръ, старинныя изданiя русскихъ авторовъ (Сумарокова, Лукина и др.), "Ежемесячныя сочиненiя", журналъ Миллера; "Россiйскiй Феатръ", обширное собранiе театральныхъ пьесъ прошлаго столетiя, первое изданiе "Деянiй Петра Великаго" Голикова....
Съ особеннымъ вниманiемъ и любовiю изучалъ Пушкинъ въ Михайловскомъ исторiю Карамзина, Шекспира и наши летописи, и на этихъ основахъ: на изученiи творчества Шекспира, историческихъ воззренiй Карамзина и мiросозерцанiя нашихъ летописцевъ создалъ онъ въ 1825 г. своего "Бориса Годунова". "Изученiе Шекспира, Карамзина и старыхъ нашихъ летописей - говоритъ Пушкинъ въ своихъ заметкахъ о Борисе Годунове, составленныхъ около 1830 г. - дало мне мысль облечь въ формы драматическiя одну изъ самыхъ драматическихъ эпохъ новейшей исторiи. Я писалъ въ строгомъ уединенiи, не смущаемый никакимъ чуждымъ влiянiемъ. Шекспиру подражалъ я въ его вольномъ и широкомъ изображенiи характеровъ, въ необыкновенномъ составленiи типовъ и простоте; Карамзину следовалъ я въ светломъ развитiи происшествiй, въ летописяхъ старался угадать образъ мыслей и языкъ тогдашняго времени. Источники богатые! Успелъ ли ими воспользоваться - не знаю. По крайней мере труды мои были ревностны и добросовестны".
Такъ, Пушкинъ неутомимо работалъ, постоянно читалъ, изучалъ свои источники, делалъ выписки, заметки и т д. "Безъ постояннаго труда нетъ истинно великаго" - сказалъ самъ поэтъ. Много времени и труда употребилъ онъ на собиранiе матерiаловъ для исторiи пугачевскаго бунта и для исторiи Петра Великаго. Поэтическое творчество Пушкина стояло въ тесной связи съ его учеными занятiями. Какъ драма "Борисъ Годуновъ" основана на историческомъ изученiи эпохи и на изученiи сочиненiй Шекспира, такъ повесть "Капитанская дочка" стоитъ въ тесной связи съ "Исторiей пугачевскаго бунта" и т. д. Пушкинъ своимъ художественнымъ чутьемъ ясно понималъ, что поэтическое творчество только тогда можетъ быть плодотворнымъ, когда подъ нимъ есть научная почва.
"Трудъ", въ которомъ Пушкинъ выражаетъ то чувство грусти, которое овладеваетъ имъ по окончанiи труда, къ которому онъ привязался всей душей, въ которомъ находилъ такъ много прелести и наслажденiя:
Мигъ вожделенный насталъ. Оконченъ мой трудъ многолетнiй.
Чтожъ непонятная грусть тайно тревожитъ меня?
Или, свой подвигъ свершивъ я стою, какъ поденщикъ ненужный,
Плату прiявшiй свою, чуждый работе другой?
Друга Авроры златой, друга пенатовъ святыхъ?
Пушкинъ, съ ранней юности "любившiй светъ и толщу", съумелъ однако хорошо оценить освежающее влiянiе "строгаго уединенiя".
Я зналъ и трудъ и вдохновенье,
И сладостно мне было жаркихъ думъ
Въ уединенiи Пушкинъ какъ бы перерождался:
Оракулы вековъ! Здесь вопрошаю васъ.
Въ уединеньи величавомъ
Слышнее вашъ отрадный гласъ;
Къ трудамъ рождаетъ жаръ во мне,
Въ душевной зреютъ глубине.
Остановлюсь еще на одной стороне личности Пушкина -
Легкое направленiе поэзiи его въ первую эпоху и некоторые стихи, въ которыхъ онъ, подъ влiянiемъ Вольтера и другихъ писателей XVIII века принесъ дань юношескимъ увлеченiямъ, были причиною, что на Пушкина стали смотреть какъ на вольнодумца и безбожника.. Эта репутацiя и доселе держится отчасти. Между темъ, внимательное изученiе произведенiй Пушкина открываетъ, что и въ ранней его молодости подъ видимымъ легкомыслiемъ и беззаветною веселостiю таилось серьезное настроенiе и строгiй взглядъ на жизнь. "Душа человека - читаемъ въ статье "Анекдотъ о Байроне" - есть недоступное хранилище его помысловъ, если самъ онъ таитъ ихъ, то ни коварный глазъ непрiязни, ни предупредительный взоръ дружбы не могутъ проникнуть въ сiе хранилище. И какъ судить о свойствахъ и образе мыслей человека по наружнымъ его действiямъ? Онъ можетъ по произволу надевать на себя притворную личину порочности, какъ и добродетели. Часто, по какому либо своенравному убежденiю ума своего, онъ можетъ выставлять на позоръ толпе по самую лучшую сторону своего нравственнаго бытiя: часто можетъ бросать пыль въ глаза однеми своими странностями". Пушкинъ, какъ и Лермонтовъ, отличался этою особенностiю генiальныхъ людей - желанiемъ выставлять на видъ свои дурныя стороны.
Припомнимъ, что Пушкинъ-лицеистъ на выпускномъ экзамене 9 iюня 1817 года читалъ свое стихотворенiе подъ заглавiемъ: "Безверiе". Здесь выражается серьезный взглядъ юнопш-поэта на веру.
Тогда (при разлуке съ мiромъ), беседуя съ оставленной душой,
О вера, ты стоишь у двери гробовой!
И, ободренную, съ надеждой отпускаешь.
Но, други, пережить ужаснее друзей!..
Лишь вера въ тишине отрадою своей
Живитъ унылый духъ и сердца ожиданье:
"Настанетъ - говоритъ - назначенно свиданье".
Безверiе изображается мрачными красками: оно
По жизненной стезе, во мраке, вождь унылый,
Влечетъ несчастнаго до хладныхъ вратъ могилы!
Заметимъ, что въ всегдашней искренности не отказывали Пушкину даже и враги его! Въ глубине души его смолоду теплилось религiозное чувство. Уклоненiя его въ противоположную сторону были не более какъ либо мимолетныя сомненiя, либо юношескiя шалости, въ которыхъ онъ въ позднейшiе годы горько раскаивался.
"26 мая 1828":
Даръ напрасный, даръ случайный,
Жизнь, зачемъ ты мне дана?
Ты на казнь осуждена?
Изъ ничтожества воззвалъ,
Душу мне наполнилъ страстью,
Умъ сомненьемъ взволновалъ?..
Цели нетъ передо мною,
И томитъ меня тоскою
Однозвучный жизни шумъ.
Но этому стихотворенiю могутъ быть противопоставлены его же стансы (1830), посвященные митрополиту Московскому Филарету, свидетельствующiе, до какой высоты можетъ возвышаться онъ какъ христiанскiй поэтъ:
Въ часы забавъ иль праздной скуки,
Вверялъ изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звонъ я прерывалъ,
Меня внезапно поражалъ.
Я лилъ потоки слезъ нежданныхъ,
И ранамъ совести моей
И ныне съ высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силою кроткой и любовной
Смиряешь буйныя мечты.
Отвергла мракъ земныхъ суетъ,
И внемлетъ арфе серафима
Въ священномъ ужасе поэтъ *).
*) По другому варiанту последняя строфа стансовъ читается такъ.
Отвергла мракъ земнымъ суетъ.
И внемлетъ арфе Филарета
Въ священномъ ужасе поэтъ
Здесь же можно вспомнить и более раннiе, менее известные, но также замечательные стихи его:
Прiютъ отчаянья слепого,
Ничтожество, пустой призракъ,
Не жажду твоего покрова!
Мечтанье жизни разлюбя,
Я все не верую въ тебя.
Ты чуждъ мысли человека,
Тебя страшится гордый умъ!..
Но, улетевъ въ мiры иные,
Все чувства брошу я земныя
И чуждъ мне станетъ мiръ земной!.
Религiозное чувство жило въ немъ съ юныхъ летъ и съ годами становилось все теплее, и явственнее отражалось въ его трудахъ. Въ 1826 г. въ сельце Михайловскомъ, въ стихотворенiи "Пророкъ" онъ высказалъ, какъ высоки были его требованiя отъ поэта:
Бога гласъ ко мне воззвалъ:
"Возстань, пророкъ, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголомъ жги сердца людей!"
Поэма "І'алубъ" (1829--1833) служитъ выраженiемъ овладевшаго душою Пушкина религiознаго настроенiя. Путешествiе по Кавказу пробудило въ немъ мысль о необходимости христiанской проповеди среди кавказскихъ племенъ. Поэма рисуетъ намъ противоположность чувствъ любви, прощенiя и великодушiя христiанскаго юноши съ суровыми и мстительными страстями дикаго горца. По плану поэмы Тазитъ долженъ былъ сделаться потомъ проповедникомъ христiанской веры среди своихъ соотечественниковъ.. Мысль о необходимости христiанской проповеди среди кавказскихъ племенъ высказывается и въ "Путешествiи въ Арзрумъ" (1829--1835). Для сближенiя кавказскихъ горцевъ съ Россiей "есть - говоритъ Душкинъ - средство более (другихъ) сильное, более нравственное, более сообразное съ просвещенiемъ нашего века: проповеданiе евангелiя; но объ этомъ средстве Россiя доныне и не подумала. Терпимость сама по себе вещь очень хорошая, но разве апостольство съ ной несовместно? Разве истина дана намъ для того, чтобы скрывать ее подъ спудомъ? Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детскихъ заблужденiй, и никто еще изъ насъ не думалъ препоясаться и идти съ миромъ и крестомъ къ беднымъ братiямъ, лишеннымъ до ныне света истиннаго. Такъ ли исполняемъ мы долгъ христiанства? Кто изъ насъ, мужъ веры и смиренiя, уподобится святымъ старцамъ, скитающимся по пустынямъ Африки, Азiи и Америки, въ рубищахъ, часто безъ обуви, крова и пищи, но оживленнымъ теплымъ усердiемъ? Какая награда ихъ ожидаетъ?-- Обращенiе престарелаго рыбака, или странствующаго семейства дикихъ, или мальчика, а затемъ нужда, голодъ, мученическая смерть. Кажется, для нашей холодной лености легче, взаменъ слова живого, выливать мертвыя буквы и посылать немыя книги людямъ, незнающимъ грамоты, чемъ подвергаться трудамъ и опасностямъ, по примеру древнихъ апостоловъ и новейшихъ римско-католическихъ миссiонеровъ. Мы умеемъ спокойно въ великолепныхъ храмахъ блестеть велеречiемъ. Мы читаемъ светскiя книги и важно находимъ въ суетныхъ произведенiяхъ выраженiя предосудительныя. Предвижу улыбку на многихъ устахъ. Многiе, сближая мои коллекцiи стиховъ съ черкесскимъ негодованiемъ, подумаютъ, что не всякiй имеетъ право говорить языкомъ высшей истины. Я не такого мненiя. Истина, какъ добро Мольера, тамъ и берется, где попадается.. Кавказъ ожидаетъ христiанскихъ миссiонеровъ". - Выше мы уже приводили мысли Пушкина о значенiи православiя въ историческихъ судьбахъ славянъ, о значенiи духовенства въ Россiи и о важности духовнаго образованiя.
"Странникъ" (1834,-- начало поэмы, представляющей переложенiе съ англiйскаго; странникъ после сильной борьбы съ привязанностiю къ своей семье и невзирая на мольбы своихъ близкихъ, оставляетъ все, чтобы вступить на "узкiй пусть спасенья"); "Молитва" (переложенiе въ стихотворную форму начала молитвы преп. Ефрема Сирина: "Господи и Владыко живота моего! Духъ праздности, унынiя, любоначалiя и празднословiя не даждь ми. Духъ же целомудрiя, смиренномудрiя, терпенiя и любве даруй мы, рабу Твоему"), "Подражанiе итальянскому (1836, о предателе Іуде) и др. Что это было прочное, устойчивое настроенiе въ Пушкине за эти годы, доказательства сему представляютъ черновыя рукописи поэта. Они - говоритъ Анненковъ - намъ свидетельствуютъ что Пушкинъ прилежно изучалъ повествованiя Четьи-Минеи и Пролога (эти книги читалъ онъ и раньше, въ с. Михайловскомъ). Между прочимъ онъ выписалъ изъ Пролога одно сказанiе, имеющее сходство съ указаннымъ его стихотворенiемъ "Странникъ". "Вложи (дiаволъ) убо ему мысль о родителяхъ, яко жалостiю сокрушатися сердцу его, воспоминающи велiю отца и матеро любовь, юже къ нему имети. И глаголаше ему помыслъ: что ныне творятъ родители твои безъ тебя, колико многую имутъ скорбь и тугу и плачь о тебе, яко не ведающимъ имъ отшелъ еси. Отецъ плачетъ, мать рыдаетъ, братiя сетуютъ, сродницы и ближнiй жалеютъ по тебе и весь домъ отца твоего въ печали есть, тебе ради. Еще же воспоминанiе ему лукавый богатство и славу родителей, и честь братiй его, и различная мiрская суетствiя во умъ его привождаше. День же и нощь непрестанно таковыми помыслами смущаше его яко уже изнемощи ему теломъ, и еле живу быти. Ово бо отъ великаго воздержанiя и иноческихъ подвиговъ, ово же отъ смущенiя помысловъ изсше яко скудель крепость его и плоть его бе яко трость ветромъ колеблема" Въ другой разъ Пушкинъ переложилъ на простой языкъ повествованiе Пролога о житiи преподобнаго Саввы игумена. Переложенiе это сохраняется въ его бумагахъ подъ следующимъ заглавiемъ: "Декабря 3. Преставленiе Преподобнаго отца нашего Саввы, Игумена Святыя обители Просвятой Богородицы, что на Сторожехъ, новаго Чудотворца (Изъ Пролога)".
Въ "Современнике" 1836 года Пушкинъ поместилъ свои отзывы о книгахъ протоiерея I. Григоровича: "Собранiе сочиненiй преосв. Георгiя Конисскаго, съ его жизнеописанiемъ и портретомъ. 2 части. СПБ. 1835" и князя Эристова: "Словарь историческiй о святыхъ, прославленныхъ въ россiйской церквп. СПБ. 1835". Отзывъ Пушкина объ архiеп. Георгiи Конисскомъ весьма сочувственный. "Георгiй есть одинъ изъ самыхъ достопамятныхъ мужей минувшаго столетiя. После присоединенiя Белоруссiи, Георгiй могъ спокойно посвятить себя на управленiе своею епархiей. Просвещенiе духовенства, ему подвластнаго, было главною его заботою. Онъ учреждалъ училища, безпрестанно поучалъ свою паству, а часы досуга посвящалъ ученымъ занятiямъ. Проповеди Георгiя просты, и даже несколько грубы, какъ поученiя старцевъ первоначальныхъ; но ихъ искренность увлекательна. Протоiерей I. Григоровичъ, издавъ сочиненiя великаго архiепископа Белоруссiи, оказалъ обществу великую услугу". По поводу книги кн. Эристова Пушкинъ пишетъ: "Издатель "Словаря о святыхъ" оказалъ важную услугу исторiи. Между темъ, книга его имеетъ и общую занимательность: есть люди, не имеющiе никакого понятiя о житiи того св. угодника, чье имя носятъ отъ купели до могилы, и чью память празднуютъ ежегодно. Не дозволяя себе никакой укоризны, не можемъ, по крайней мере, не дивиться крайнему ихъ нелюбопытству".
Друзья поэта - говоритъ Анненковъ - утверждаютъ, что въ последнее время онъ находилъ неистощимое наслажденiе въ чтенiи Евангелiя и многiя молитвы, казавшiяся ему наиболее исполненными высокой поэзiи, заучивалъ наизусть. "Есть книга - говоритъ Пушкинъ въ 1836 г. въ своемъ отзыве о сочиненiи Сильвiо Пеллико "Объ обязанностяхъ человека",-- коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всехъ концахъ земли, применено ко всевозможнымъ обстоятельствамъ жизни и происшествiямъ мiра: изъ коей нельзя повторить ни единаго выраженiя, котораго незнали бы все наизусть, которое не было бы ужо пословицею народовъ; она не заключаетъ уже для насъ ничего неизвестнаго: но книга сiя называется евангелiемъ - и такова ея вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные мiромъ, или удрученные унынiемъ, случайно откроемъ ее, то уже не въ силахъ противиться ея сладостному увлеченiю, и погружаемся духомъ въ ея божественное красноречiе".
Въ "Северномъ Вестнике" за 1893--1897 г. г. печатались весьма любопытныя "Записки А. О. Смирновой", въ которыхъ центральное место отведено Пушкину. Фрейлина Императрицы, Александра Осиповна Россети, въ замужестве Смирнова (ум. 1882 г.), по словамъ кн. Вяземскаго, могла бы прослыть "академикомъ въ чепце". Сведенiя ея были разнообразныя, чтенiя поучительныя и серьезныя, впрочемъ не въ ущербъ романамъ и газетамъ. Даже богословскiе вопросы, богословскiя пренiя были для нея заманчивы. Профессоръ духовной академiи могъ быть не лишнимъ въ дамскомъ кабинете ея, какъ и дипломатъ, какъ Пушкинъ или Гоголь, какъ гвардейскiй любезникъ, молодой левъ петербургскихъ салоновъ. Она выходила иногда въ прiемную комнату, где ожидали ее светскiе посетители, после урока греческаго языка, на которомъ хотела изучить восточное богослуженiе и святыхъ отцовъ.. - Известно, что Пушкинъ убеждалъ Смирнову записывать все, что ей придется увидеть и услышать замечательнаго и подарилъ ей для этого альбомъ, въ который вписалъ известное стихотворенiе "Въ альбомъ А. О. Россети, 16 марта 1832":
Въ тревоге пестрой и безплодной
Простое сердце, умъ свободный
И правды пламень благородный,
И какъ дитя была добра.
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо на бело.
Въ "Запискахъ А. О. Смирновой" Пушкинъ изображается серьезно верующимъ и много разсуждающимъ о религiозныхъ и философскихъ вопросахъ. Что къ подобнымъ известiямъ можно относиться съ доверiемъ, за это говоритъ какъ то обстоятельство, что - какъ известно - Пушкинъ самъ не разъ прочитывалъ записи ея и поправлялъ ихъ, такъ и свидетельство Мицкевича, относящееся къ эпохе вследъ за созданiемъ "Бориса Годунова": "Въ разговорахъ Пушкина, которые становились все более и более серьезными,-- говоритъ Мицкевичь - нередко слышались зачатки его будущихъ творенiй. Онъ любилъ разсуждать о высокихъ религiозныхъ и общественныхъ вопросахъ, о которыхъ и не снилось его соотечественникамъ". Достоверно известно, что не только въ последнiе годы, но и раньше, въ Кишиневе, Одессе и сельце Михайловскомъ Пушкинъ любилъ читать Библiю.. Но вотъ насколько известiй о Пушкине изъ "Записокъ А. О. Смирновой". Конечно, известiя эти не новы и давно знакомы намъ, но въ юбилейный день отчего еще разъ не вспомнить ихъ?.. Въ 1836 г. Пушкинъ вместе съ Смирновыми ездилъ смотреть картину Брюлова "Распятiе". Въ зале, где была выставлена картина, были поставлены часовые Это глубокъ возмутило Пушкина, какъ и Смирновыхъ. Смирнова поспорила съ мужемъ, что Пушкинъ напишетъ стихотворенiе на этотъ случай, потому что, говорила она, когда что нибудь произведетъ на него сильное впечатленiе, ему надо излить его въ стихахъ. Спустя несколько времени, Пушкинъ у Смирновыхъ прочелъ свое стихотворенiе "Когда великое свершалось торжество". "Не могу вамъ выразить - сказалъ при семъ поэтъ - какое впечатленiе произвелъ на меня тамъ этотъ часовой, я подумалъ о римскихъ солдатахъ, которые охраняли гробъ и препятствовали его верными ученикамъ приближаться къ нему".
Или распятiе - казенная поклажа,
И вы боитеся воровъ или мышей?
Иль мните важности придать царю царей''
Иль покровительствомъ спасаете могучимъ
Христа, предавшаго послушно плоть свою
Бичамъ мучителей, гвоздямъ и копiю?
Иль опасаетесь, чтобъ чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь родъ Адамовъ искупила,
Пускать не велено сюда простой народъ?
"Какъ Пушкинъ созрелъ и какъ развилось его религiозное чувство; онъ несравненно более верующiй, чемъ я". Мы запротестовали. "Да, да, я правъ, говорилъ Жуковскiй, это результатъ всехъ его размышленiи, это не дело одного чувства, его сердце и его разумъ вместе уверовали, впрочемъ онъ уже въ самой первой молодости написалъ "Пророка".
Въ другой разъ Барантъ после одного разговора съ Пушкинымъ сказалъ Смирновой: "Я и не подозревалъ, что у него такой религiозный умъ, что онъ такъ много размышлялъ надъ Евангелiемъ". "Религiя - говорилъ Пушкинъ въ беседе съ Хомяковымъ (по записи А. О. Смирновой) создала искусство и литературу, все, что было великаго съ самой глубокой древности: все находится въ зависимости отъ этого религiознаго чувства, присущаго человеку такъ же, какъ и идея красоты вместе съ идей добра.. Везъ него не было бы ни философiи, ни поэзiи, ни нравственности".. Невольно припоминаются намъ при семъ та изумительная сила духа, истинно-христiанская кротость и трогательная нежность семьянина, какiя Пушкинъ, конечно подъ влiянiемъ живаго религiознаго чувства, проявилъ на смертномъ одре!
Анненковъ, отметивъ въ "Матерiалахъ для бiографiи Пушкина", что обвенчанъ онъ былъ съ H. Н. Гончаровой февраля 18 дня 1831 года, въ Москве, въ церкви Стараго Вознесенья, въ среду, и что день его рожденiя былъ въ самый праздникъ Вознесенiя Господня, продолжаетъ: "Обстоятельство это Пушкинъ не приписывалъ одной случайности. Важнейшiя событiя его жизни, по собственному его признанiю, все совпадали съ днемъ Вознесенья. Не задолго до смерти, онъ задумчиво разсказывалъ объ этомъ одному изъ своихъ друзей и передалъ ему твердое свое намеренiе выстроить, современенъ, въ сольце Михайловскомъ, церковь во имя Вознесенiя Господня. Упоминая о таинственной связи всей своей жизни съ однимъ великимъ днемъ духовнаго торжества, онъ прибавилъ: "Ты понимаетъ, что все это произошло не даромъ и не можетъ быть деломъ одного случая."
Эти совпаденiя и желанiе самого Пушкина построить въ сельце Михайловскомъ церковь во имя Вознесенiя Господня подали некоторымъ нашимъ публицистамъ прекрасную мысль, къ которой нельзя не присоединиться отъ всей души,-- ознаменовать столетнiй юбилей Пушкина, кроме монументовъ и различныхъ благотворительныхъ и просветительныхъ учрежденiй построенiемъ (прибавимъ отъ себя - именно въ сельце Михайловскомъ, которое ныне прiобретено правительствомъ у наследниковъ Пушкина) церкви во имя Вознесенiя Господня. Сооруженiе монументовъ имеетъ значенiе для мiрской, человеческой славы величайшаго русскаго поэта. Построенiе же храма Божiя и постоянное возношенiе въ немъ молитвъ о Пушкине будетъ полезно и благоплодно для вечной его славы, для спасенiя его души.
Г. Воскресенскiй.