30
В южном изгнании Пушкин поддерживал связи с друзьями усиленной перепиской. Письма заменяли ему петербургские беседы; в них отразились его многообразные интересы. Это были первые опыты критики и публицистики, изложенные в интимной форме дружеских писем.
Именно письма наводят Пушкина на мысль о прозе, при этом прозе деловой, прозе, годной для выражения мысли во всех ее оттенках. В эти годы письма, особенно письма светских женщин, обычно писались по-французски: на этом языке существовали выработанные формулы, сложившиеся обороты, облегчавшие переписку. Пушкин прежде всего старался избегать применения французского языка в дружеской переписке. Когда он получил от брата письмо, наполненное французскими фразами, то написал ему: «... как тебе не стыдно, мой милый, писать полурусское, полуфранцузское письмо, ты не московская кузина» (24 января 1822 г.). В обработке языка писем Пушкин видит способ развития русской прозы. Вяземскому он пишет: «Предприми постоянный труд, пиши в тишине самовластия, образуй наш метафизический язык, зарожденный в твоих письмах» (1 сентября 1822 г.). Вопросу прозы посвящена и черновая заметка 1822 г. В этой заметке Пушкин решительно осуждает витиеватую прозу, украшенную метафорами, иносказаниями и описательными выражениями. «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей; без них блестящие выражения ни к чему не служат». При этом Пушкин чувствует недостатки господствовавшей в его годы прозы: «Вопрос, чья проза лучшая в нашей литературе. Ответ — Карамзина. Это еще похвала не большая». В 1823 г. в известном афоризме Пушкин сказал: «Всё должно творить в этой России и в этом русском языке».
Темы писем Пушкина разнообразны. В письме брату 24 сентября 1820 г. он дал подробное описание своего путешествия по Кавказу и Крыму. Как уже говорилось, письмо это несколько отличается от других писем того времени: это подлинные путевые записки, почти законченный литературный очерк.
Постоянно присутствуют в письмах Пушкина упоминания о политических событиях. По условиям переписки Пушкину приходилось прибегать к иносказаниям. Так, в письме брату в октябре 1822 г., говоря о недоброжелательстве Александра I, Пушкин прибегает к цитате из стихов Языкова: «но Август смотрит сентябрем», а затем в письме 30 января 1823 г. возвращается к этой теме: «Ты не приказываешь жаловаться на погоду — в августе месяце — так и быть — а ведь неприятно сидеть взаперти, когда гулять хочется».
Об испанской революции Пушкин писал Гнедичу (4 декабря 1820 г.): «... нюхайте гишпанского табаку и чихайте громче, еще громче».
В бумагах Пушкина сохранился черновик письма о греческом восстании. Предполагают, что письмо адресовано В. Л. Давыдову, хотя точных данных, подкрепляющих эту догадку, мы не имеем. Письмо писано, вероятно, в марте 1821 г. и является изложением основных событий, связанных с восстанием А. Ипсиланти. В эти же дни Пестель из Скулян писал подробное донесение о тех же событиях генералу П. Д. Киселеву в штаб Второй армии. Между письмом Пушкина и донесением Пестеля есть столь близкие точки соприкосновения, что можно думать об общих источниках их сведений. Пушкин начал письмо с описания восстания Владимиреско (см. стр. 462). В донесении Пестеля мы имеем почти буквально совпадающие сведения: «Некто по имени Владимиреско, по происхождению грек, служивший когда-то в войсках князя Ипсиланти, собрал в Бухаресте 38 арнаутов, к которым в очень короткое время присоединились 500 пандуров (жителей гор Малой Валахии), греков, албанцев, несколько сербов и др. Со всеми ими Владимиреско покинул Бухарест и направил путь в Малую Валахию, где он отошел за Ольту, речку, разделяющую обе Валахии. Во время этого перехода его отряд увеличился до 3000 человек, и их число ежедневно растет. Говорят, что теперь у него уже от 6 до 7 тыс. солдат, хорошо вооруженных. Владимереско обнародовал прокламацию, в которой объявлял, что цель его действий не возмущение против Оттоманской Порты, а сопротивление против ужасных притеснений, которым подвергается несчастная Валахия со стороны установленных правителей, превышающих власть и угнетающих население всеми возможными беззакониями».272 В своем официальном донесении Пестель подчеркивает, что поход Владимиреско не преследует целей возмущения. Естественно, что Пушкин не считает нужным уверять в этом своего корреспондента и приветствует восстание. Далее Пушкин сообщает содержание прокламаций Ипсиланти, обнародованных в Яссах. Пестель не передает содержания прокламаций Ипсиланти, а только сообщает о них: «Ипсиланти обнародовал несколько прокламаций, которые я все раздобыл, но пошлю их вам через несколько дней, так как их надо отдать для перевода, потому, что они написаны частью по-гречески, частью по-молдавски».273 Пушкин описывает «освящение знамен и меча» Ипсиланти: «Греки стали стекаться толпами под его трое знамен, из которых одно трехцветно, на другом развевается крест, обвитый лаврами, с текстом сим знаменем победиши, на третьем изображен возрождающийся Феникс». Это же освящение знамен описывает и Пестель: «Они водрузили трехцветную кокарду цветов синего, красного и белого и торжественно освятили знамена. Церемонию совершал игумен монастыря Трех святителей. На черном лощеном полотнище знамен с одной стороны золотой крест и надпись „Освобождение“, с другой — костер, в пламени которого возрождается из пепла Феникс».274 Пушкин пишет: «В Яссах всё спокойно. Семеро турков были приведены к Ипсиланти и тотчас казнены — странная новость со стороны европейского генерала». Почти такое же размышление в донесении Пестеля: «По пути вблизи Ясс привели к Ипсиланти 7 турок, который немедленно приказал их предать смерти. Признаюсь, что я не слишком доверяю этому рассказу: я вижу в этом слишком бессмысленную жестокость».275 И Пушкин и Пестель передают неоправдавшийся слух об Али-паше Янинском. «Старец Али принял христианскую веру и окрещен именем Константина», — так писал Пушкин. В «Докладе Александру I, содержащем извлечение из записки Пестеля» говорится: «Али-паша из Янины, сочувствующий грекам, водрузил трехцветное знамя, которое принято было за русское... Утверждают даже, что он отослал обратно всех бывших у него на службе турок и что он принял христианство, приняв имя Константина».276
В письме Пушкина и в донесениях Пестеля иногда расходятся мелкие подробности и цифры, но именно так, как это обычно бывает с передаваемыми устно известиями. Так, Пестель пишет о гетеристах: «Они имеют около миллиона пятисот тысяч пиастров, из которых шестьсот тысяч насильно взяты у банкира Андрея Паули, которому выдана расписка».277 У Пушкина: «Сначала имел он (Ипсиланти) два миллиона. Один Паули Греции». Говоря о резне в Галаце, Пестель определяет число убитых в 80 человек, греков — 16, а Пушкин соответственно в 100 и 12.
Пестель указывает на лиц, от которых он получил сведения. С этими лицами общался и Пушкин. Это — Инзов, генерал Пущин, Катакази, Крупенский. В Скулянах Пестель говорил с Навроцким,278 с русским консулом в Яссах Пизани; в Одессе, по-видимому, беседовал с Ланжероном.
279 Возможно, что еще раньше, при первом проезде через Кишинев, Пестель видел Пушкина и беседовал с ним о греческих делах.
Об отношении Пестеля к греческому восстанию можно догадываться и по его донесениям, хотя они и написаны стилем официально-бесстрастным. Пестель как бы случайно подчеркивает, что греки ждут помощи от России, и подсказывает поводы к вмешательству (договор, по которому Турция не может вводить войска в Молдавию без согласия России). В своих донесениях Пестель сознательно преуменьшает революционный характер движения, чтобы привлечь сочувствие к нему со стороны правительственных кругов. Собственное мнение о греческом движении Пестель выразил позднее в разговоре с Поджио (этот разговор включен Д. Н. Блудовым в «Донесение Следственной комиссии») в конце 1824 г. Говоря о задачах временного правительства после переворота, Пестель указал на необходимость «обратить внимание общее на внешнюю какую-нибудь меру, как то: объявить войну Порте и восстановить Восточную республику в пользу греков».280
Симпатии к греческому движению в среде декабристов общеизвестны.281
Это восторженное отношение к греческому движению разделял и Пушкин. Подобно другим, он ждал выступления России: «Важный вопрос: что станет делать Россия; займем ли мы Молдавию и Валахию под видом миролюбивых посредников; перейдем ли мы за Дунай союзниками греков и врагами их врагов?».
Интерес Пушкина к греческому движению выразился в составленных несколько позднее, уже после поражения А. Ипсиланти, двух конспективных заметках об Ипсиланти и о Пентедеке. Кроме того, как мы уже видели, героям обороны Секу Пушкин хотел посвятить поэму.
Тема греческого восстания долгое время занимала Пушкина. Отзвуки ее находим в «Выстреле», в разработках сюжета о Кирджали; к тому же 1821 г. относится стихотворение, посвященное греку, погибшему в бою за освобождение родины:
Но знамя черное свободой восшумело
Как Аристогитон, он миртом меч обвил,
— и падши совершил
Великое, святое дело.
Примечания
272 А. П. Заблоцкий-Десятовский
273 Там же, стр. 12.
274 Там же, стр. 13.
275 А. П. Заблоцкий-Десятовский
276 Н. Павлов-Сильванский. Декабрист Пестель пред Верховном уголовным судом. Ростов н/Д, 1907, стр. 172. Здесь записка Пестеля напечатана в переводе с французского оригинала.
277 А. П. . Граф П. Д. Киселев и его время, т. 4, стр. 13.
278 Фамилия Навроцкого упоминается Пушкиным в плане повести «Кирджали». В самой повести о нем говорится: «Начальник карантина (ныне уже покойник), сорок лет служивший в военной службе, отроду не слыхивал свиста пуль, но тут бог привел услышать» (во время сражения при Скулянах). Степан Гаврилович Навроцкий находился на службе с 1767 г., а в классных чинах с 1778 г. При Инзове он перешел с карантинной службы в Могилеве-Подольском в должность окружного начальника Бессарабской карантинной линии и состоял в чине действительного статского советника. Жил он при карантине в Скулянах, но, очевидно, по делам службы бывал в Кишиневе, где и мог встречаться с Пушкиным.
279 Об этом посещении имеется запись Пушкина 9 мая 1821 г.: «Вчера был у кн. Суццо». О совместном посещении М. Суццо с Пестелем Пушкин пишет в своем «Дневнике» 24 ноября 1833 г. Он описывает неожиданную встречу с Суццо на вечере у Фикельмон. «Он теперь посланником в Париже; не знаю еще, зачем здесь. Он напомнил мне, что в 1821 году был я у него в Кишиневе вместе с Пестелем». Дальнейшая запись в «Дневнике» остается необъяснимой; по-видимому, Пушкин кем-то был введен в заблуждение: «Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул его и предал этерию, представя ее императору Александру отраслию карбонаризма». В действительности в донесении Пестеля, представленном Александру I, говорилось: «Восстание, которое готовится в настоящее время, греки совсем не считают похожим на мятеж, поколебавший королевство Испании и Обеих Сицилий; они видят в нем скорее нечто похожее на ту борьбу, которою некогда русские князья сумели свергнуть татарское иго» (Н. Павлов-Сильванский«Пизани отправил депешу в Лайбах, в которой он называл Владимиреску карбонарием» (А. П. Заблоцкий-Десятовский. Граф П. Д. Киселев и его время, т. 4, стр. 10). В действительности Александру I не нужно было никаких донесений для отказа от поддержки этеристов: он сам был достаточно предубежден против них.
280 Декабристы. Отрывки из источников, стр. 201.
281 См.: В. И. . Политические и общественные идеи декабристов, стр. 250—255.