7
О произведениях, до нас не дошедших, мы знаем из статей В. Гаевского, который располагал данными, ныне утраченными, в частности личными воспоминаниями (устными) Михаила Лукьяновича Яковлева. Гаевский пишет: «... воспитание и недостаток терпения, чтобы преодолеть первые трудности русской версификации, вероятно, были причиною, что Пушкин писал по-русски преимущественно прозою до 1814 года, и уже с этого времени почти исключительно отдался поэзии... По рассказам товарищей его, он, в первые два года лицейской жизни, написал роман в прозе: Цыган и вместе с М. Л. Яковлевым комедию:
Так водится в свете, предназначавшуюся для домашнего театра».57
Что касается романа, то, принимая во внимание моду времени, а также литературу, которой напитан был с детства Пушкин, можно предполагать, что так названа была философская повесть небольшого размера в духе просветительской литературы XVIII в. Вряд ли это был большой роман: на то не хватило бы ни сил, ни терпения у начинающего автора. Вероятно, цыган — герой романа — попадал в чуждую ему среду европейской цивилизации, и в его простодушных суждениях вскрывались противоречия, свойственные «цивилизованному» обществу. Таков был канон сатирического философского романа просветительского периода (ср. «Простодушный» Вольтера). Другой роман, о котором еще будет речь, написан Пушкиным в этом именно роде, что и заставляет предполагать такую же схему романа «Цыган».
Пьеса, писанная совместно с Яковлевым, по-видимому, относится ко времени лицейских домашних спектаклей. В «Материалах для истории Лицея», собранных И. Селезневым и основанных на официальной документации, говорится по поводу лицейских спектаклей: «Были ли драматические представления пьеса в присутствии посторонних особ, выразил директору крайнее свое неудовольствие, — находя, что распоряжений, имеющих связь с нравственным воспитанием лицеистов, без ведома его делать не следует, хотя и был уверен, что выбор пьесы сделан был с осторожностью. Несколько позже, в том же году, гувернер Чириков передал директору просьбу воспитанников о дозволении им в свободные часы сочинять и представлять театральные пьесы без посторонних зрителей. Но министр не дозволил, находя, что воспитанники отвлекутся от уроков, и отложил занятия эти до того времени, когда воспитанники перейдут в старший возраст и привыкнут к строгому исполнению своих обязанностей».58
М. Корф в своих замечаниях на статью Бартенева о лицейских годах Пушкина писал: «Литератор и писатель, Иконников сочинял для нас, в начале нашего лицейского поприща, небольшие пьесы, которые разыгрывались нами, с ширмами вместо кулис и в форменных наших сюртуках и мундирах, перед всею царскосельскою публикою». Корф рассказывает подробности спектакля, на котором исполнялась пьеса под названием «Роза без шипов», «относившаяся к тогдашним военным обстоятельствам».59
Несмотря на запрещение Разумовского, домашние спектакли происходили в Лицее и позднее.60 Об одном из них — 24 октября 1815 г. — писал Илличевский своему другу Фуссу (письмо 26 октября 1815 г.).61 Были поставлены две пьесы: переводная Брюэс и Палапра «Стряпчий Пателен» и Шаховского «Ссора двух соседей». Нащокин, который учился в Благородном пансионе в Царском Селе и был в курсе лицейской жизни, рассказывал Бартеневу: «В Лицее и Пансионе воспитанники устраивали театр и играли, но Пушкин ни Дельвиг никогда не играли. Играли Нового Стерна, Чудаки».62 «... мало-помалу устроились домашние спектакли. Первою исполненною пьесою была вызванная тогдашними обстоятельствами комедия Ополчение. Представление это происходило без особенных приготовлений, в незатейливой костюмировке шинелями, вывороченными наизнанку. Потом играли Нового Стерна».63
Лето 1815 г. особенно возбудило театральные страсти у воспитанников Лицея. Из письма Илличевского 2 сентября 1815 г. мы узнаем: «Наше Царское Село в летние дни есть Петербург — в миниатюре. И у нас есть вечерние гулянья, в саду музыка и песни, иногда театры. Всем этим обязаны мы графу Толстому, богатому и любящему удовольствия человеку. По знакомству с хозяином и мы имеем вход в его спектакли, — ты можешь понять, что это наше первое и почти единственное удовольствие».64
Именно к 1815 г. относятся «Мои мысли о Шаховском», из которых видно, что Пушкин был вполне в курсе современной русской драматургии.
Число не дошедших до нас произведений Пушкина, написанных в Лицее, далеко не ограничивается упомянутыми Гаевским опытами. Мы имеем еще ряд свидетельств, называющих другие его произведения, нам не известные. Так, под датой 10 декабря 1815 г. мы читаем в дневнике Пушкина перечень его поэтических замыслов:
«Вчера написал я третью главу . Читал ее С. С.65 и вечером с товарищами тушил свечки и лампы в зале. Прекрасное занятие для философа! — Поутру читал Жизнь Вольтера.
«Начал я комедию — не знаю, кончу ли ее.
«Третьего дни хотел я начать ироическую поэму: Игорь и Ольга, а написал эпиграмму на Шаховского, Шихматова и Шишкова, — вот она:
Угрюмых тройка есть певцов:
Шихматов, Шаховской, Шишков.
Шишков наш, Шаховской, Шихматов.
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской.
Летом напишу я .
1. Картина сада.
2. Дворец. День в Царском Селе.
3. Утреннее гулянье.
5. Вечернее гулянье.
6. Жители Сарского Села».
От этих произведений и замыслов Пушкина до нас ничего не дошло.
«Фатам или разум человеческий», третья глава которого именовалась «Право естественное», был известен лицейским товарищам Пушкина. По-видимому, он читал его не одному Есакову. По рассказам этих товарищей Анненков и Гаевский дают нам некоторые сведения о романе.
В «Материалах для биографии Александра Сергеевича Пушкина» Анненков пишет: «Некоторые из его товарищей еще помнят содержание романа „Фатама“, написанного по образцу сказок Вольтера. Дело в нем шло о двух стариках, моливших небо даровать им сына, жизнь которого была бы исполнена всех возможных благ. Добрая Фея возвещает им, что у них родится сын, который в самый день рождения достигнет возмужалости и, вслед за этим, почестей, богатства и славы. Старики радуются, но Фея полагает условие, говоря, что естественный порядок вещей может быть нарушен, но не уничтожен совершенно: волшебный сын их с годами будет терять свои блага и нисходить к прежнему своему состоянию, переживая вместе с тем года юношества, отрочества и младенчества, до тех пор, пока снова очутится в руках их беспомощным ребенком. Моральная сторона сказки состояла в том, что изменение натурального хода вещей никогда не может быть к лучшему».66
В. Гаевский дополняет это сообщение о пушкинской сказке: «Содержание ее мы слышали с некоторыми подробностями: супруги просили у судьбы сына самого разумного, каких еще не бывало; но как в природе всё развивается в ту или другую сторону, то им обещано, что сын их родится необыкновенно умным, с летами же постоянно будет терять способности и, наконец, обратится в детство. Действительно, родившись, он был чрезвычайно учен, говорил по-латыни и, едва выглянув на свет, спросил: ubi sum? и т. д.».67
Эти сведения в какой-то мере восполняют наши представления о данном произведении. Оно, конечно, принадлежит к роду философских повестей, характерных для просветителей XVIII в. Восточный элемент, столь обычный в подобного рода повестях и типичный для них после перевода «Тысячи и одной ночи», должен был присутствовать и в сказке Пушкина. Название «Фатам» — несомненно видоизмененное «Фатум». Повесть посвящена была характерной философской теме о свободе и необходимости («предопределенности»). Повести подобного рода обладали одной особенностью: интрига в них служила рамкой для развития совершенно самостоятельных эпизодов, не обусловленных движением действия. Эти эпизоды аллегоричны, в них заключалась философия рассказа. По-видимому, товарищи Пушкина, передававшие Анненкову и Гаевскому сюжет повести, сохранили в своей памяти только внешнюю связь событий и совершенно умолчали об эпизодах. А между тем запись в дневнике Пушкина показывает, что подобные эпизоды были. В частности, третья глава трактовала о естественном праве. Естественное право, наука по преимуществу политическая, преподавалось Куницыным в 1815/16 г. В 3-м номере «Лицейского мудреца» (декабрь 1815 г.) говорится: «Теперь в классах говорят о правах естественных и преподают только теорию...».68 69 Поэтому можно думать, что тема, поставленная Пушкиным, связана была с политическими вопросами и давала изображение общества (вероятно, в сатирическом освещении) в связи с политической жизнью и гражданскими правами.
От текста данного романа ничего до нас не дошло. Впрочем, можно подозревать в одном стихотворном отрывке, сохранившемся в лицейских бумагах первого курса, цитату из романа Пушкина. На одном листочке, заполненном посланием Илличевского «К моему рисовальному учителю» (т. е. Чирикову), сохранилось четверостишие, приписанное рукой неизвестного лицеиста. Переписавший эти стихи явно не автор: он не сумел разобраться в стихах и четверостишие расположил как пятистишие, допустив еще ошибку при переписке. Ясно, что переписчик откуда-то выписал чужие стихи. Читаются они так:
Известно буди всем, кто только ходит к нам:
Ногами не топтать парчевого дивана,
В дар от персидского султана.
Несомненно, мы имеем дело с отрывком, потому что данное стихотворение не имеет самостоятельного смысла. Отрывок, как можно думать, взят из прозаического, а не стихотворного произведения, потому что иначе переписчик выписал бы более обширную цитату, чтобы прояснить контекстом смысл этих стихов. Вряд ли в Лицее было два прозаических сочинения о Фатаме. Поэтому можно с некоторым вероятием допустить, что перед нами стихи из романа Пушкина. В восточных романах (вернее, стилизованных в «восточном вкусе») философского типа мы встречаем подобного рода четверостишия: ими обыкновенно формулируются или «оракулы», или надписи к различным предметам. Такой надписью к дивану является и настоящее четверостишие. К сожалению, оно мало проясняет содержание романа, так как нам не известно, ни в каком отношении к ходу действия был этот парчовый диван, ни в чем выражалась роль праотца Фатама в судьбе героя романа и имел ли касательство к событиям персидский султан. Во всяком случае четверостишие подтверждает предположение о наличии восточного элемента в романе Пушкина.70
Меньше нам известно о комедии Пушкина. В письме Илличевского Фуссу 16 января 1816 г. говорится: «Кстати о Пушкине; он пишет теперь комедию в пяти действиях, в стихах, под названием Философ— и начало: то есть I-е действие, до сих пор только написанное, обещает нечто хорошее, — стихи и говорить нечего — а острых слов — сколько хочешь!».71 Мало дополняет это письмо сообщение Гаевского: «... он начал комедию в стихах: Философ..., но сочинив только два действия, охладел к своему труду и уничтожил написанное».72
«Игорь и Ольга» и «Картина Царского Села». Последний замысел обыкновенно связывают с «Воспоминаниями в Царском Селе». Для этого нет достаточных оснований. Шесть пунктов, находящихся в дневнике Пушкина, являются, вероятно, не программою стихотворения, а подзаголовками частей. Можно думать, что Пушкин писал о большом произведении, о поэме из шести песен. Вряд ли иначе Пушкин в декабрьском дневнике отметил бы свой замысел, откладывая его на июльские вакации.
Если принять это предположение, то замысел Пушкина должен был осуществиться в виде описательной поэмы. Таковы были поэмы А. Воейкова, оригинальные и переводные. Именно для описательных поэм характерно разделение повествования на части дня: утро, полдень, вечер. Позднее, разочаровавшись в подобных формах, Пушкин писал Дельвигу, предостерегая его от подобных поэм: «Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени» (23 марта 1821 г.). Пушкин здесь имел в виду послание А. Воейкова В. Жуковскому 1813 г.
Напиши четыре части дня,
Напиши четыре времени,
Напиши поэму славную...73
«Весна изгнанника», где имеется и утро, и вечер, и ночь (Илличевский перевел картину вечера).
Таким образом, всё заставляет думать, что Пушкин замышлял большую описательную поэму в шести песнях. Парки Царского Села давали достаточный материал для произведения этого рода.
Итак, среди не дошедших до нас лицейских произведений Пушкина, считая и его, может быть, неосуществленные замыслы, мы находим два романа, две комедии, поэму эпическую и поэму описательную. Всё это свидетельствует, что Пушкин упорно ставил себе задачей создание крупного, значительного по замыслу и содержательного произведения.
К числу вещей, отсутствующих в собраниях сочинений Пушкина, следует присоединить еще одну поэму. Пушкин сам именовал ее «Тень Кораблева», считая, что самое имя героя (Баркова) звучит непристойно. Это — пародия на «Громобой» В. Жуковского. Произведение это неудобно для цитирования.74 Сверхфривольный сюжет, выраженный вполне непринужденно, перемежается с литературными выпадами, определяющими направление автора. Так, фигурирует здесь Хвостов:
Обиженный природой
Во тьме полунощных часов
Корпит над хладной одой.
Пред ним несчастное дитя;
Он слово звучное кряхтя
Ломает в стих упрямый.
или:
Не пой лишь так, как пел Бобров,
Ни Шаликова тоном.
Прокляты Аполлоном.
И что за нужда подражать
Бессмысленным поэтам?
Это произведение «пироновского направления», как его охарактеризовал В. Гаевский, писано, по-видимому, в угоду низкопробной славе. К подобного рода озорным темам позднее Пушкин возвращается очень редко.75
57 Современник, 1863, № 7, стр. 155.
58 Памятная книжка императорского Александровского лицея на 1856—1857 год, стр. 103—104.
59 Я. К. Грот. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники, стр. 243.
60 Голицын).
61 К. Я. Грот. Пушкинский лицей, стр. 55.
62 Рассказы о Пушкине. Под ред. М. Цявловского, М., 1925, стр. 26.
63 Современник, 1863, № 7, стр. 137.
64 Грот. Пушкинский лицей, стр. 50. В книге Я. К. Грота «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники» ошибочно указана другая дата — 1816 г. См. автограф — хранится в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (ф. 244, оп. 25, № 271, лл. 25—26).
65 Под этими инициалами, возможно, следует разуметь не Степана Степановича Фролова, как обычно считают, а Семена Семеновича Есакова. Это был один из лучших учеников Лицея и сам писал прозаические произведения. С его именем связывают эпиграмму Пушкина «И останешься с вопросом». В его характеристике, писанной М. С. Пилецким в 1812 г., сказано: «С хорошими дарованиями и крайне прилежен. Добродушен, снисходителен, жив с осторожностью и без резвости, благонравен не требуя надзора, чувствителен, склонен к состраданию и благотворению, весьма благоразумен во всех своих поступках, в обращении дружелюбен и искренен, всегда постоянная верность и точность в исполнении своих обязанностей, благонравие во всей силе сего слова, нежная привязанность к родителям и родным, любовь к отечеству, приятная вежливость в обращении, порядок, опрятность, трудолюбие и умеренность, суть отличными его свойствами» (К. Я. Грот. Пушкинский лицей, стр. 353). В письме 16 января 1816 г. Илличевский соединяет имена Пушкина и Есакова, возможно, не случайно: «Пушкин и Есаков взаимно тебе кланяются» (там же, стр. 60).
66 Сочинения Пушкина, изд. П. В. Анненкова, т. I, стр. 24.
67 7, стр. 158.
68 К. Я. Грот. Пушкинский лицей, стр. 280.
69 В статье Г. С. Глебова «Утраченная сказка Пушкина» (Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, вып. 4—5. Изд. АН СССР, M. — Л., 1939, стр. 485—487) в основу интерпретации положено неправильное истолкование записи дневника: «разума человеческого право естественное», и автор предполагает, что речь идет о «естественном состоянии человека», «о правах разума». Естественное право являлось своеобразной философией права, трактовавшей о неотъемлемых правах человека, о происхождении гражданского общества, об отношении государственной власти и народа и т. п. Ни о естественном состоянии человека, ни о правах разума в прямом смысле там не говорилось.
70 См.: Литературный архив. Материалы по истории литературы и общественного движения, вып. 3. Изд. АН СССР, M. — Л., 1951, стр. 11—12.
71 Грот. Пушкинский лицей, стр. 60.
72 Современник, 1863, № 7, стр. 155.
73 Во всех изданиях сочинений Пушкина в письме к Дельвигу редакторы произвольно присоединяют к словам «четыре времени» слово «года», не подозревая здесь цитаты.
74 Отрывки из него были даны Гаевским в «Современнике» (1863, № 7, стр. 155—157) и несколько дополнены Н. О. Лернером в статье «Неизвестная баллада А. С. Пушкина Тень Баркова» (Огонек, 1929, № 5). Ср.: П. Е. . Из жизни и творчества Пушкина. Изд. 3-е. М. — Л., 1931, примеч. на стр. 30—31. Баллада дошла в списках, находящихся в тетрадях любителей такого рода произведений, в очень искаженных и расходящихся текстах.
75 В. Гаевский упоминал ряд стихотворений Пушкина, нам не известных, среди них «басню о душе, которая вследствие излишнего усердия заботившихся о ней, пошла по рукам всех чертей» (Современник, 1863, № 7, стр. 152). Басня эта, относящаяся к 1816 г., вызвана была постоянными переменами в управлении Лицея.