11
К тому же роду «лирических» стихотворений относится и «Наполеон на Эльбе» 1815 г. С точки зрения строгих классических правил эта историческая элегия еще менее определима. Здесь Пушкин применяет нечто вроде кантатной формы (представленной в чистом виде в мифологическом стихотворении «Леда»). В то время как «Воспоминания в Царском Селе» написаны однообразными строфами, «Наполеон на Эльбе» представляет собою соединение кусков, написанных то строфами разной формы, то вольными ямбами. Эта пестрота формы соответствует лирическому движению. Смена тем совпадает со сменой ритмов.
Стихотворение начинается строфами, описывающими пейзаж. Этот пейзаж в некоторых деталях напоминает пейзаж «Воспоминаний». Точно так же избрано наступление ночи как характеристический момент для создания мрачного настроения:
Вечерняя заря в пучине догорала,
Над мрачной Эльбою носилась тишина,
Сквозь тучи бледные тихонько пробегала
Туманная луна...
На этом фоне показан Наполеон «над дикою скалою». Его имя сопровождается эпитетом «губитель». Он «свирепо прошептал» длинный монолог, составляющий центральную часть элегии. Этот монолог лишь внешним образом приписан Наполеону. В нем автор излагает свое отношение к герою стихотворения. Наполеон сообщает, что он «мятежной думы полн», и именует себя «бичом Европы».
То, что Наполеон в этом монологе является как бы рупором чувств поэта, подчеркнуто и тем, что здесь он дает описание пейзажа, его окружающего, в нарушение элементарной психологии человека в подобных обстоятельствах:
Вокруг меня всё мертвым сном почило,
Легла в туман пучина бурных волн
.............
Волнуйся, ночь, над Эльбскими скалами!
Мрачнее тмись за тучами, луна!
Первая часть монолога носит характер сентиментально-унылого романса. Она писана однообразными куплетами по пять стихов и замыкается повторением начального куплета. Это придает настолько условный характер всей речи Наполеона, что никаких реалистических черт в данном стихотворении искать не приходится. Недаром на это стихотворение так сурово нападал в 1822 г. В. Ф. Раевский.96 Монолог Наполеона есть сгущение «злодейских» замыслов:
Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье!
Рыдай — твой бич восстал — и всё падет во прах,
Всё сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье,
Царем воссяду на гробах!
Самый пейзаж, замыкающий описание, насквозь пронизан сгущенно мрачными настроениями, гармонирующими с мрачными мыслями Наполеона. И здесь нет заботы о правдоподобии; пейзаж совершенно условный и чисто литературный:
Умолк. На небесах лежали мрачны тени,
И месяц, дальних туч покинув темны сени,
Дрожащий, слабый свет на запад изливал —
Восточная звезда играла в океане,
Под сводом Эльбских грозных скал.
Здесь каждое слово имеет не столько реальный, сколько аллегорический смысл. Только аллегорически можно объяснить, почему месяц изливал свет на запад, а в океане отражалась восточная звезда. Таким же иносказанием поэтического порядка является «ладья», которой реально соответствовал флот из семи судов, из которых на большем было 26 пушек.
Однако стихотворение это попало в «Собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах». Сам Пушкин не перепечатывал его в своих сборниках. Могло на это повлиять и мнение В. Ф. Раевского.
В числе трех лирических произведений, включенных в лицейский список 1816 г., мы находим и стихотворение «Принцу Оранскому», написанное в начале июня 1816 г. для праздника в Павловске 6 июня по случаю женитьбы принца Оранского (будущего голландского короля) на Анне Павловне, сестре Александра I.
В официальном описании праздника, напечатанном в «Северной почте» 21 июня 1816 г., об исполнении стихов Пушкина, положенных на музыку, говорилось: «Группы поселян обоего пола производили пляски, игры и соединясь, воспели хор, коим выражалась их любовь к храброму принцу, предмету сего праздника. После сего хора петы были куплеты в честь великих успехов его при знаменитой одержанной победе».
Стихи Пушкина при его жизни не печатались. Они сохранились в лицейских копиях и опубликованы только в посмертном издании.
Трудно судить, как отнесся сам Пушкин к своему произведению. Установилось мнение, что в сочинении этих стихов он раскаивался. Дошло до нас предание, рассказанное Лонгиновым, что, получив золотые часы в подарок за стихи (об этом подарке говорится и в официальном донесении Энгельгардта, писанном 7 июня 1816 г., на следующий день после праздника), разбил «нарочно, о каблук» этот подарок императрицы.97 Но если даже этот поздний рассказ Лонгинова и основан на истине, то еще не ясно, относился ли поступок Пушкина к факту подарка или включал и какое-то отношение к собственным стихам. Более отчетливое выражение осуждения своих стихов видят в следующих строках послания к А. А. Шишкову (из второй редакции стихотворения):
Простите мне мой страшный грех, поэты,
Кадилом дерзостным я счастию кадил.
Но самая сила выражения о «придворных куплетах» заставляет сомневаться в том, что слова эти относятся к данному стихотворению. Гораздо вероятнее предполагать, что Пушкин говорит здесь о своем прибавлении к гимну Жуковского «Боже царя храни». Иначе трудно объяснить, почему Пушкин включил стихи «Принцу Оранскому» в список стихотворений для предлагавшегося издания. Надо думать, что эти стихи не менее и не более искренни, чем и два других «лирических» произведения. Стихи заказаны так же, как и «Воспоминания в Царском Селе». В них, как и в других того же рода стихах, имеется и своя доля официальности. Однако вряд ли можно считать, что они совсем не выражают мнений Пушкина. Так, совершенно искренно Пушкин писал о Наполеоне:
Оковы свергнувший злодей
Могущей бранью снова скован.
—
И был низвержен ужас мира...
..............
Характерно, что через год в оде «Вольность» Пушкин применил к Наполеону тот же эпитет:
Ты ужас мира, стыд природы...
Примечания
96 См.: Вечер в Кишиневе (Из бумаг «первого декабриста» В. Ф. Раевского). Литературное наследство, кн. 16—18, 1934, стр. 661—662.
97 См.: М. А. Цявловский