8
Можно усомниться вообще в том, что известные нам лицейские стихи Пушкина дают полное и верное представление о его раннем творчестве. В самом деле, из 130 стихотворений Пушкина лицейской поры, известных ныне, около 14 имеют источником поздние публикации и около 18 — автографы поэта, сохранившиеся в его бумагах. При этом часть автографов находится в тетради, известной под номером 2364,76 которая является не чем иным, как коллективно составленным лицейским сборником избранных стихотворений Пушкина. В печати за годы 1814—1817 появилось около 30 стихотворений. Около 70 мы знаем по лицейским антологиям, являвшимся тоже своеобразной формой «публикации». Итого, из ста тридцати стихотворений около ста появились либо в общей печати, либо в лицейских сборниках во время пребывания Пушкина в Лицее. Лишь незначительная часть дошла до нас окольными путями в форме поздно разысканного списка или автографа. Значительные произведения лицейской поры не проникали ни в лицейские сборники, ни в печать. Мы видим, как мало было шансов у стихотворения, не одобренного лицейской или общей цензурой, дойти до нас. Сколько подобных произведений могло быть утрачено помимо тех, о которых мы наверное знаем, что они были. А о том, что могли существовать значительные произведения, не упомянутые ни в каких воспоминаниях, показывает, например, судьба «Тени Фонвизина», обнаруженной только в 1935 г., притом совершенно случайно. Об этом крупном произведении никто до того никогда не упоминал.
Сохранились главным образом те стихи Пушкина, которые отвечали вкусам его товарищей, а также вкусам редактора «Вестника Европы» и «Российского музеума». То, что мы знаем, есть уже результат некоторого отбора. Так, в частности, большие произведения не очень охотно переписывались товарищами Пушкина, потому что для того требовалось терпение. Да и вкусам лицеистов гораздо более отвечали эпиграммы, мадригалы и песенки.
Необходимо учитывать и то, что вкусы товарищей в какой-то степени отражались и на самом творчестве Пушкина, так как естественно у него было больше поводов писать вещи, вызывавшие одобрение окружавших его, чем те, которые не вполне были доступны пониманию лицеистов, еще не достаточно самостоятельных в своих вкусах. Для суждения о творчестве Пушкина лицейских лет в его полноте и своеобразии необходимо привлечь к рассмотрению и те произведения, которые не попадали в лицейские сборники. В частности, тогда значительно подымется удельный вес крупных произведений. Мелкие стихотворения, составляющие в основном известный нам фонд лицейских стихотворений, были в значительной степени уступкой литературному направлению, царившему в Лицее и определившему вполне творчество типичного лицейского поэта Илличевского.
К сожалению, крупные произведения далеко не все дошли до нас. К числу крупных произведений принадлежит и самое раннее из известных нам произведений Пушкина — его неоконченная поэма «Монах».
Поэма эта обнаружена в архиве Горчакова в 1928 г. и тогда же была напечатана в «Красном архиве» (т. 31) со статьей П. Е. Щеголева. Случайность подобной находки показывает, насколько обычно забвение для ранних крупных произведений Пушкина. До находки текста поэмы мы располагали о ней лишь глухими сведениями, не только недостаточными для того, чтобы составить о поэме какое бы то ни было представление, но и просто неверными.
Найденная рукопись содержит три песни поэмы. По-видимому, больше ничего и не было написано. В качестве сюжета этой сатирической антимонашеской поэмы взято житие Иоанна Новгородского, находящееся в Четьих-Минеях Дмитрия Ростовского под датой 7 сентября. Оно давно стало достоянием устной словесности. Судя по некоторым деталям, Пушкин обращался непосредственно к Четьим-Минеям, но свободно распорядился событиями.
Житийный сюжет сводится к следующему. Во время молитвы святого бес, желая смутить его, «вниде в рукомойницу, стоящую в ложнице его, и нача возмущающи воду трепетати». Святой крестом и запрещением связал беса «во умывальнице». Бес взмолился, но святой потребовал, чтобы бес перенес его в Иерусалим. «Бес же изыде аки тма из сосуда, и ста по повелению святого аки конь». Путешествие совершилось, но бес потребовал от Иоанна, чтобы он никому не говорил о поездке, иначе «не почию творя пакости тебе, дондеже наведу на тя искушение велие». Однако Иоанн в одной беседе намекнул, не называя себя, на совершенное путешествие из Новгорода в Иерусалим. В отместку «нача бес искушение наводити на святого сицевое: приходящым ко святому многим людем благословения ради, показоваше диавол в келлии его различная привидения, овогда обувь женскую, овогда мониста, овогда же иныя утвари и одежды, имиже жены украшаются». А однажды «преобразися бес в девицу, и потече пред народом аки из келлии святаго бежащи». Новгородцы смутились, сочли Иоанна за блудника и, отведя его на реку, посадили на плот. Но случилось чудо, доказавшее невинность святого: плот поплыл вверх по течению, и тогда все поняли ошибку и покаялись.
Пушкин свободно обошелся с изложением событий: он переименовал Иоанна в Панкратия и избрал местом действия окрестности знакомой ему Москвы.
Невдалеке от тех прекрасных мест,
Где дерзостный восстал Иван-великий,
На голове златой носящий крест,
В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой
Был монастырь...
Что касается до «искушения», то Пушкин перенес его в начальный эпизод: женской юбкой бес начал искушать Панкратия.
Однако житийный сюжет, пародированный Пушкиным, не определяет характера поэмы. Этот характер до известной степени обнаруживается помещенным в зачине обращением автора:
Певец любви, фернейский старичок,
К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.
Куда, скажи, девался твой смычок,
Которым я в Жан д’Арке восхищаюсь,
Где кисть твоя, скажи, ужели ввек
Их ни один не найдет человек?
«Орлеанская девственница», типично для традиции русской сказочной поэмы. Во вступлении к «Бове» Радищев писал:
О Вольтер, о муж преславный!
Если б можно Бове было
Быть похожу и коё-как
На Жанету, девку храбру,
Что воспел ты; хоть мизинца
Ее стоить, — если б можно.
Чтоб сказали: Бова только
Тоща тень ее — довольно —
То бы тень была Вольтера,
И мой образ изваянный
Возгнездился б в Пантеоне.
Также и Херасков в «Бахариане» среди своих предшественников в жанре шутливой поэмы вслед за Гомером (как автором «Войны мышей и лягушек») называет Вольтера:
После Генрияды славимой
Орлеянку сочинил Вольтер,
Повесть шуточную, вредную,
Вредную, но остроумную.
Но если для Хераскова сатира Вольтера была «вредная», то именно этим-то она привлекала Радищева, а вслед за ним и Пушкина.
Связь подобного обращения к «Девственнице» Вольтера с поэмой Радищева еще яснее в начальных стихах написанного в 1814 г. «Бовы».
Но вчера, в архивах рояся,
Отыскал я книжку славную,
Золотую, незабвенную,
Катехизис остроумия.
Прочитал, — и в восхищении
Про Бову пою царевича.
О Вольтер! о муж единственный!
Ты, которого во Франции
Почитали богом некиим,
В Риме дьяволом, антихристом,
Обезьяною в Саксонии!
Ты, который на Радищева
Кинул было взор с улыбкою,
Будь теперь моею музою!
Петь я тоже вознамерился,
Но сравняюсь ли с Радищевым?
По существу зачин «Бовы» является развитием зачина «Монаха». Вообще в позднейшие произведения Пушкина вошли кое-какие эпизоды из «Монаха», где они представлены в первоначальном, как бы зачаточном состоянии. Так, под видом снов Панкратия, которыми искушает его бес, дан ряд самостоятельных картин, преимущественно традиционного тогда мифологического содержания с сильной эротической окраской. Эротика по литературной традиции являлась сатирическим средством, особенно в антицерковной поэзии, как бы в противовес аскетическим идеалам церкви. Часть этих эпизодов подверглась в дальнейшем обработке в отдельных стихотворениях. Например, тема преследования Хлои Филоном перешла в лицейское стихотворение «Рассудок и любовь», тема вакханалии развита впоследствии в «Торжестве Вакха», тема преследования Дафны вошла как эпизод в лицейские «картины» «Фавн и пастушка».
— это внимание, уделенное им живописи. Перед нами целый список имен художников — Рафаэль, Корреджо, Тициан, Альбани, Верне (Жозеф — маринист), Пуссен, Рюбенс.
Этот перечень очень характерен. Господствуют имена живописцев итальянской школы, с которыми конкурируют французы. Имена Корреджо и особенно Альбани типичны для вкусов XVIII в. Имя Альбани встречается и в позднейших произведениях Пушкина, вплоть до «Евгения Онегина». Этот художник XVII в. пользовался долгое время репутацией, в значительной степени им утраченной в XIX в.
Из фламандцев упомянут самый пышный и самый мифологический — Рюбенс. Характерно соединение элементов пейзажа Верне и Пуссена (с точным указанием их имен):
Иль краски б взял Вернета иль Пуссина;
Волной реки струилась бы холстина;
Возведши ночь с задумчивой луною,
Представил бы под серою скалою,
Вкруг коей бьет шумящий океан,
На серебре, вкруг скал блестящей пены,
Зефирами колеблемый челнок.
Нарисовал бы в нем я Кантемиру,77
Ее красы...
Характерен точный отбор существенных признаков пейзажа (преобладают признаки, присущие маринам Верне) и умение выразить их словом. Хотя мы имеем дело еще с детским лепетом поэта, но здесь уже видно мастерство словесного «живописания», которое проявилось позднее в поэтическом изображении пейзажа, писанного уже непосредственно с натуры.
Вообще же эти «живописные» отступления являются результатом лицейского преподавания. Лицейские уроки, по-видимому, отражали академические вкусы, характерные для конца XVIII и начала XIX в., когда увлекались мифологическими сюжетами в пышной живописной трактовке.
В «Монахе», еще во многом беспомощной поэме, нашло выражение то отрицательное отношение к церкви и духовенству, которое мы встречаем в ряде произведений Пушкина. Первые его сатиры направлены на монахов и прочих служителей церкви. Гораздо слабее представлены в поэме политические мотивы (они содержатся в ироническом упоминании министров и царской фаворитки Нарышкиной).
«Монах» остался неоконченным. По-видимому, поэма оказалась не по вкусу лицейской аудитории. Горчаков приписывает себе честь того, что он отговорил Пушкина от разработки этого сюжета. Да, по-видимому, и автор перерос подобного рода поэтические упражнения раньше, чем кончил поэму. В ближайшие годы Пушкин перешел на другие сюжеты, не менее подражательные, но уже принадлежащие другой традиции.
«Монахом» попыткой такого рода является «Бова». Поэма эта относится к 1814 г. Время создания определяется содержанием: в «Бове» упоминается Наполеон в качестве «императора Эльбы».
«Бова» остался отрывком, но этот отрывок включался в лицейские антологии, следовательно, рассматривался автором как произведение, которое он не намерен продолжать. Быть может, то, что аналогичная сказка в стихах Карамзина «Илья Муромец» тоже осталась отрывком, послужило примером для Пушкина. В дальнейшем мы встретим у Пушкина образцы подобных «отрывков из поэмы». Журнальная поэзия того времени часто давала образцы эпических отрывков.
Правда, не следует забывать и одной фразы из письма Пушкина Вяземскому 27 марта 1816 г.: «Обнимите Батюшкова за того больного, у которого, год тому назад, завоевал он Бову-королевича». Из этой фразы можно понять, что при свидании с Батюшковым Пушкин узнал о намерении его писать поэму на тот же сюжет и отказался от соревнования с ним, оставив свой отрывок недописанным. К сюжету сказки о Бове-королевиче Пушкин вернулся много позднее — в Кишиневе, но начал разрабатывать его в совершенно другой форме.
Уже указана была зависимость этого эпического опыта от Радищева. На эту зависимость указывает и совпадение названия с поэмой Радищева, увидевшей свет после смерти автора.
Поэма Пушкина наполнена прямыми и косвенными политическими намеками. В качестве «неусыпного тирана», потопившего мир в крови, назван Наполеон.
Царь Дадон венец со скипетром
Не прямой достал дорогою,
Но убив царя законного,
Бендокира .
Примеров узурпации Пушкин мог найти множество в ближайшей ему истории. В данной поэме, по-видимому, нет конкретных «применений» к определенным лицам и фактам. Попытки увидеть в «Бове» иносказание не убедительны. Ни Петра III, ни Павла I нельзя было причислить к разряду тех беспечных и миролюбивых королей, каким изображен Бендокир. Данные рассказа недостаточны для того, чтобы в них увидеть намеки на определенные исторические события. Но это не делает сатирические намеки менее острыми.
— Дадона и Бендокира, из которых один воплощает в себе тиранию и беззаконие, а другой — слабоволие и глупость. Сатирической картиной является и изображение совета, слегка напоминающее сцену из «Подщипы» Крылова. В «Городке», писанном около того же времени, Пушкин, останавливаясь на «Подщипе», отмечает и эту сцену совета:
Там дремлет весь совет...
Самый состав совета, где заседает «Эзельдорф, обритый шваб» и
Но умом непроницательный,
имеет прямое отношение к российской действительности.
Стихотворный размер «Бовы» Пушкина показывает стремление придать сказке народную окраску. Размер этот получил распространение под влиянием «Ильи Муромца» Карамзина. Сам Карамзин писал о стихах «Ильи Муромца»: «В рассуждении меры скажу, что она совершенно русская. Почти все наши старинные песни сочинены такими стихами».78 Размер этот (четырехстопный хорей дактилического окончания без рифм) стал традиционным в русских стихотворных сказках и сказочных поэмах. Такова, например, «древняя повесть» А. Востокова («Певислад и Зора»). По поводу размера Н. Ф. Остолопов в своем словаре, приведя образцы из народных песен и из сказок Карамзина и Востокова, писал: «Сей размер выбирается по большей части для повестей о старинных русских происшествиях, почему весьма приятно встречать в оных кстати помещенные старинные слова и выражения... ».79
В 1812 г. подъем патриотического чувства и национального самосознания вызвал довольно частое применение этого размера в патриотических песнях, появлявшихся на страницах журналов.
К числу фрагментов больших замыслов можно было бы отнести и большое стихотворение 1816 г. «Сон», так как оно имеет подзаголовок «отрывок». Отрывок этот может быть отнесен к шутливой разновидности дидактических поэм. В списке лицейских стихотворений, составленном Пушкиным, значится «Оправданная лень». Вероятно, это и есть «Сон», в котором имеются следующие строки:
Приди, о Лень! приди в мою пустыню,
Тебя зовут прохлада и покой;
Готово всё для гостьи молодой...
Но в списке это произведение отнесено к разделу «Посланий». Следовательно, у нас нет окончательной уверенности, что в данном случае мы имеем дело с отрывком задуманной поэмы.
Мы видим, что с самых ранних шагов в области поэзии, в течение всего времени пребывания в Лицее Пушкина преследовал замысел написать шутливую поэму на сказочный сюжет («житийный» сюжет «Монаха» не представлял для Пушкина в этом отношении исключения).
По собственному свидетельству Пушкина, еще в Лицее начал он писать «Руслана и Людмилу». Очевидно, это и был следующий за «Бовой» эпический замысел Пушкина, на этот раз доведенный до конца. Но вся поэма в целом уже принадлежит петербургскому периоду. И те части, которые были писаны в Лицее, по-видимому подверглись решительной переработке, так как с первых строк в поэме заметны впечатления 1818 г.
76 Тетрадь хранится в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, ф. 244, оп. l, № 829.
77 Имя «Кантемира» имело для лицеистов в 1813 г. какие-то особые ассоциации. Так называлась баллада, помещенная в журнале «Юные пловцы» (текст баллады утрачен).
78Н. М. Карамзин
79 Н. Остолопов. Словарь древней и новой поэзии, ч. 1, СПб., 1821, стр. 233.