4
Было бы ошибочным ставить в прямую зависимость от лицейской обстановки те первые впечатления, с которыми Пушкин вступал в жизнь. Хотя по замыслу основателей Лицея его воспитанники всячески отгораживались от внешних впечатлений, но жизнь опрокидывала все перегородки и неудержимо прокладывала пути в лицейскую семью. Да, впрочем, какими перегородками можно было охранить лицейских подростков от впечатлений жизни в эпоху, поистине историческую? События 1812 г. первые прорвали все заставы.
Пущин в своих записках так определил связь лицейской жизни с историческими событиями того времени:
«Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!
Сыны Бородина, о кульмские герои!
Я видел, как на брань летели ваши строи;
Душой восторженной за братьями летел.
«Так вспоминал Пушкин это время в 1815 году, в стихах на возвращение императора из Парижа.
«Когда начались военные действия, всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал нам их громогласно в зале. Газетная комната никогда не была пуста в часы, свободные от классов; читались наперерыв русские и иностранные журналы, при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное».24
Некоторые бытовые детали дополнительно к рассказу Пущина мы находим в рассказе Корфа:
«Эффект войны 1812 г. на лицеистов был действительно необыкновенный. Не говоря уже о жадности, с которою пожиралась и комментировалась каждая реляция, не могу не вспомнить горячих слез, которые мы проливали над Бородинскою битвою, выдававшеюся тогда за победу, но в которой мы инстинктивно видели другое, и над падением Москвы... какое взамен слез пошло у нас общее ликованье, когда французы двинулись из Москвы! Впрочем стихи Пушкина:
Вы помните: текла за ратью рать;
Со старшими мы братьями прощались, и пр.
были не поэтическою прикрасою. Весною и летом 1812 года почти ежедневно шли через Царское Село войска, и нас особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами. Под осень нас самих стали собирать в поход. Предполагалось, в опасении неприятельского нашествия на северную столицу, перевести Лицей куда-то дальше на север, кажется в Архангельскую губернию или в Петрозаводск. Явился Мальгин примерять нам китайчатые тулупы на овечьем меху; но победы Витгенштейна скоро возвратили нас опять к нашим форменным шинелям и поход не состоялся, что, при всем нашем патриотизме, не оставило нас несколько подосадовать. Молодежь любит перемену...».25
Из «Дела по предписанию г. министра о перемещении Лицея в другую губернию по случаю нашествия французов» мы узнаем,26 что вопрос об эвакуации Лицея был поставлен Разумовским 14 сентября 1812 г. Бумага министра была получена в Лицее 19 сентября, и тогда же директор Малиновский и секретарь Люценко стали подготовлять отъезд Лицея. Из ведомости, посланной Разумовскому, видно, как предполагалось экипировать лицеистов для переезда. Здесь фигурируют и «тулупы, покрытые полукитайкою», и суконные рейтузы, и проч., всё в составе 30 комплектов. Сохранился и список преподавательского и служебного персонала, предназначенного к выезду. Характерно, что среди остававшихся преобладали иностранцы: Будри, Ренненкампф, Вальвиль, Венигель и др. Не все были довольны таким планом переезда Лицея. Это мы узнаем из письма А. Ренненкампфа Разумовскому 22 сентября 1812 г., в котором сообщается, что на чрезвычайной конференции 19 сентября Малиновский опросил профессоров, не желает ли кто-нибудь из них остаться, подкрепив свой вопрос тем соображением, что Лицей будет переведен, вероятно, в Або, где есть университет и где найдутся профессора, которые сумеют заменить оставшихся в Петербурге. По словам Ренненкампфа, он лично запротестовал против такого вопроса, найдя его оскорбительным: «...предложить профессору расстаться с Лицеем, значит сказать ему, что он бесполезен». Другие профессора якобы присоединились к голосу Ренненкампфа. Тогда Малиновский удалился с Пилецким для совещания. «Благоприличие не позволило нам сказать, что директор и инспектор являются наименее необходимыми в путешествии... но тем не менее мы это подумали»27 что он заслужит особое доверие Разумовского. Письмо подействовало. Разумовский написал Малиновскому 26 сентября, что он находит нужным отправить вместе с Лицеем и адъюнкта Ренненкампфа.28
Письмо Ренненкампфа свидетельствует о какой-то глухой борьбе, происходившей в среде лицейских профессоров. Об этом говорит и докладная записка Малиновского Разумовскому 26 ноября 1812 г., в которой, отдавая должное профессорам и адъюнктам, Малиновский добавляет: «остается только желать, чтоб они со мною имели более сношения и согласия, которые конечно не без соразмерной подчиненности утвердиться могут». Далее Малиновский намекает, что раздоры между профессорами отражаются и на дисциплине учащихся. В том же донесении любопытны и те замечания, которыми Малиновский сопровождает свое желание получить двух гувернеров, владеющих иностранными языками: «... желательно, чтоб они оба русские были, и императорский Лицей как образцовое заведение первый подал пример возможности обойтися без иностранцев. При нынешних обстоятельствах ненависть к французам и другим народам единомышленным нераздельно смешалась с любовию отечества, и сия не может иметь всей свободы и в юных сердцах укорениться покуда они обязаны покорностию иностранцам».29
Догадка Малиновского о том, что Лицей предполагалось направить в Або (куда собирался и двор и где в августе состоялось свидание Александра с Бернадотом), по-видимому, не лишена была основания. Во всяком случае, в ответе протоиерею Самборскому (тестю Малиновского), вызвавшемуся сопровождать Лицей, Разумовский отвечал в октябре, что Лицей предположено перевести «может быть и в такой край, где не существует церкви православного грекороссийского исповедания».30
Между тем 7 октября французы оставили Москву, а с другой стороны, войска Витгенштейна, охранявшие подступы к Петербургу, взяли Полоцк и 17 октября одержали победу над французскими войсками под Лепелем. Всё это позволило отменить приготовления к отъезду, и Лицей прочно остался в Царском Селе. Недаром имя Витгенштейна пользовалось такой популярностью у лицейских поэтов и неоднократно встречается в стихах Пушкина.
В те дни, когда Лицей собирался выезжать из Царского Села, организован был новый журнал, посвященный хронике Отечественной войны, — «Сын отечества». Издателем его был Н. И. Греч. Первый номер вышел в начале октября.31 Известие об освобождении Москвы еще не дошло до Петербурга. Этот номер открывался статьей «Глас истины», принадлежит она перу Э. М. Арендта. В ней автор от имени Европы обращается с призывом к России. «Кровожадный, ненасытимый опустошитель, разоривший Европу от одного конца ее до другого, не перестает ослеплять всех своим кощунством и лжами, стараясь соделать малодушных и подлых сообщников своих еще малодушнее и подлее, если это возможно. Но к счастию есть еще руки, готовые владеть оружием, есть сердца, могущие метать гром, провозглашая истину. Внемли, коварный притеснитель, внемли и трепещи! Не одно потомство станет судить козни и злодейства твои — современники судят их. В ужасном сем зерцале увидишь верное изображение свое, угрюмое и мрачное, заскрежещешь в ярости и отчаянии: современники осудили тебя на низвержение в бездну адскую». Статья эта написана после вступления французов в Москву. Разорение Москвы — одна из затронутых в статье тем: «Так восседишь ты в тереме древних царей и в безмолвной радости созерцаешь развалины и пепел, возвещающие твое пришествие. Москва горит, блеск ее померкает, великолепие ее превращается в прах, святые храмы ее, огромные чертоги и дворцы, памятники знаменитой древности, бывшие незадолго пред сим хранилищами счастия, человеколюбия, наук и искусств, труды, произведения и благодеяния мужей великих и государей милосердных — вскоре превратятся в развалины, которые провозгласят потомству: Бонапарте был и в России».
Свобода, отечество, честь — вот лозунги этой статьи: «Радуйтесь, россияне! радуйтесь бессмертной славе сражаться за свободу и честь своего отечества, подвизаться за свободу и честь всея Европы... Великий народ наш воспылал честию и мщением и устоит в брани ее с тираном». Автор предсказывает, что скоро «восстанут все земли и народы для сотрясения железного ига».
Профессора Лицея принимали участие в «Сыне отечества».
В 5-м номере появилась статья А. Куницына «Послание к русским», датированная 28 октября 1812 г. В этой статье Куницын так характеризует Наполеона: «Мы видим плачевное состояние покоренных им народов; заградив источники промышленности, он отнимает у них последнее достояние, расточает их сокровище в странах чуждых, отводит их юношей на заклание в отдаленные краи Европы, для заклания под именем союзников. Насильства, грабежи и убийства называет он средствами правления. Страшно подвергнуться его власти». Отмечая перелом в войне, — результат принесенных жертв, Куницын заключает: «Мстители Европы и Отечества! исполните правосудный приговор неба. Уже враги поколебались; они ищут удобного пути для постыдного бегства... Преследуемые позором, сопровождаемые проклятием, да узрят они в своих единоземцах и союзниках непримиримых врагов своих!».
Среди лицейских профессоров, участвовавших в «Сыне отечества», мы находим И. Кайданова, напечатавшего «Освобождение Швеции от тиранства Христиана II, короля датского». Эта историческая статья имеет в виду дать некоторую параллель к совершающимся событиям, о чем говорит и заключительное воззвание автора: «Ваше мужество, терпение и примерная любовь к отечеству сокрушат силы всемирного тирана взирает на ваши подвиги» (№ 10). Статья датирована 23 ноября 1812 г. В качестве такой же исторической параллели А. Куницын напечатал (в № 11) «Речь скифского посла Александру Македонскому» (перевод из Квинта Курция). Перу Куницына принадлежит и статья «Замечания на нынешнюю войну» (в № 8), где дается анализ военных планов Кутузова и объяснение его «победительного бездействия». Статья эта является как бы ответом на то недовольство действиями Кутузова, которое до его побед разделялось значительной частью русского обществ.
Наконец, к числу участников «Сына отечества» примкнул и упоминавшийся ранее Ренненкампф, напечатавший в 13-м номере «Отрывок из письма одного путешественника, бывшего во Франции» (подпись: «Царское село, Р...ф») и в нескольких номерах журнала 1813 г. — «Отлучение Наполеона от церкви папою Пием VII».
Как уже видно из приведенных цитат, для публицистики начала войны характерна тема освободительного значения борьбы с Наполеоном. При этом авторов статей судьбы Европы занимают не меньше, чем судьбы России. Наполеон — «всемирный тиран», он поработил народы Европы, и Россия призвана их освободить. Предсказывается, что народы восстанут против ига Наполеона и присоединятся к лагерю его врагов. Дальнейшее развертывание событий, в частности отпадение Пруссии и Австрии от союза с Наполеоном, раскрывает подлинное содержание этих формулировок.
Одной из тем печатавшейся информации и статей было участие испанцев в борьбе против Наполеона. Особенно в первые дни внимание привлекали события в Испании. Испанцы тогда были единственными союзниками России. В этой связи любопытно отметить две церемонии, свидетелем которых мог быть и Пушкин.
«Сыне отечества».32 Затем много внимания привлекали действия Витгенштейна, преградившего путь наполеоновским войскам к Петербургу. Много уделялось места описанию Москвы во время пребывания в ней французов, в частности причинам московского пожара. По мере развертывания партизанских действий всё чаще писали об участии крестьян в борьбе с французами. По большей части эта тема представлена в форме описания отдельных случаев и отдельных черт доблести русских крестьян.
Следует отметить, что уже в 1813 г. появляются и некоторые симптомы правительственного поворота к реакции. Так, в 4-м номере «Сына отечества» сообщается об основании Библейского общества. Это известие резко выделяется на фоне прочего материала, до сих пор не выходившего за пределы чисто военной информации и публицистики. В статьях о Наполеоне всё чаще его деятельность связывается с событиями революции, а иной раз и просто империя Наполеона отождествляется с революционными режимами. Официальное освещение событий, выразителем которого был «Сын отечества», всё определеннее отходит от тем об освободительной роли войны, и слово «свобода» исчезает со страниц журнала. Так намечается разрыв между правительственным направлением и чаяниями прогрессивных кругов русского общества. Особенно осложняется положение во время заграничного похода и в период пребывания во Франции оккупационных войск. Но на страницах газет и журналов, естественно, эти осложнения отражаются в весьма малой степени.
В дни наиболее ожесточенной борьбы с Наполеоном публицистика оттеснила на второй план поэзию. Однако с 1-го номера «Сын отечества» печатает и стихи. Первым стихотворением была «Солдатская песня» И. Кованько. Во 2-м номере появляется басня Крылова «Волк на псарне». За ней последовало и несколько других басен Крылова, откликавшихся на события. Среди них — «Обоз», явно намекавший на стратегию Кутузова. Но самым значительным из поэтических произведений этого времени является «Певец во стане русских воинов» Жуковского, напечатанный в «Вестнике Европы» (1812, № 23—24, номер вышел в свет в феврале 1813 г.). Стихотворение Жуковского стало скоро популярно во всей России. Лицейская молодежь не осталась к нему равнодушной. Характерным признаком этой популярности является хотя бы тот факт, что одна из «национальных песен» лицеистов является как бы перепевом стихов Жуковского с сатирическим применением к лицейскому начальству («В лицейской зале тишина...»). Пушкин несомненно читал стихи Жуковского в журнале.33
Но только дальнейшее развитие событий всё более и более вскрывало исторический смысл совершившегося. И на всем протяжении жизни Пушкина последствия Отечественной войны продолжали сказываться. Поэтому тема Отечественной войны стала одной из центральных тем всего пушкинского творчества. Наиболее глубокую оценку событий Отечественной войны мы находим в позднейших произведениях Пушкина, относящихся к 30-м годам. Но отклики на войну всегда связаны у Пушкина с отзывом на то или иное событие русской жизни, современное тем произведениям, в которых он касается темы Отечественной войны. Размышления Пушкина о войне 1812 г. никогда не были ретроспективными суждениями историка, это всегда — отклики на запросы современности.
Примечания
24 Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников, стр. 50.
25 Я. Грот. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники, стр. 237—238.
26
27 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, ф. 244, оп. 25, № 6. (Подлинник на французском языке.).
28 Русская старина, 1908, т. 133, март, стр. 630.
29 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, ф. 244, оп. 25, № 8.
30 Русская старина, 1908, т. 133, март, стр. 631—632.
31
32 Однако, несмотря на описанные торжества, испанская воинская часть, находившаяся в Царском Селе, влачила жалкое существование. Об этом красноречиво свидетельствует запись в отчете Золотарева о расходах в январе 1813 г.: «Гишпанцам дано милостыни — 60 коп.». — см.: Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, ф. 244, оп. 25, № 50, л. 3 об. Подробнее об испанском батальоне — в работе М. П. Алексеева «Этюды из истории испано-русских отношений» (Культура Испании, 1940, стр. 396—398).
33 Об этом можно заключить по намеку на первоначальный журнальный текст стихов, заключенному в стихотворении «Раевский, молоденец прежний...» (впервые было отмечено М. А. Цявловским. См.: Звенья, т. IX, М., 1951, стр. 169—170).