2
С переездом в Петербург у Пушкина завязались новые связи. У него появились новые знакомства в Коллегии иностранных дел, куда он был причислен. Здесь Пушкин познакомился с Грибоедовым (см. «Путешествие в Арзрум»), с Кривцовым, который в своем дневнике записал 28 июня о том, как он провел вечер у Тургеневых и видел там Пушкина, «полного ума и обещающего больше, чем он совершил до сих пор».11 Вскоре после окончания Лицея перед Пушкиным открылись двери «Арзамаса». Многочисленны были знакомства Пушкина в среде петербургского офицерства. Частые посещения театра сблизили Пушкина с театральным миром.
Ф. Вигель в своих «Записках» пытался изобразить то одушевление, с каким арзамасцы встретили Пушкина в Петербурге. Участие в «Арзамасе» было давней мечтой Пушкина. Еще 27 марта 1816 г. он писал из Лицея П. А. Вяземскому: «Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей российского слова. Но делать нечего...». И в Лицее, по-видимому, «Арзамас» представлялся Пушкину средоточием ума и таланта. В самом деле, в лицейский период «Арзамас» и его литературная борьба сыграли решающую роль в определении литературных вкусов и предпочтений Пушкина. Послание Жуковскому — наиболее яркий след этого воздействия «Арзамаса» на Пушкина. Но когда Пушкин сам вступил в «Арзамас», обстоятельства сильно изменились. В предшествующие годы объединение, подобное «Арзамасу», могло без ущерба замыкаться в свои литературные интересы и приносить свою пользу борьбой с реакционной группой Шишкова. «Беседа любителей российской словесности» объединяла в себе реакцию литературную с реакцией политической. Поэтому и литературная борьба «Арзамаса», с его сатирическими формами заседаний и пародическими речами косвенным образом содействовала борьбе с реакцией политической. Но к 1817 г. «Беседа» уже распалась. Сатира «Арзамаса» стала беспредметна. Об оживлении деятельности общества на политической почве трудно было думать: слишком различны были политические пути арзамасцев. Однако такая попытка обновления общества была сделана. В начале 1817 г. в общество вступили Н. Тургенев (24 февраля) и М. Орлов (22 апреля). Они сделали попытку направить деятельность общества по новому пути, а именно начать издание политического журнала. Они сумели увлечь кое-кого из арзамасцев, например Вяземского. Когда Пушкин перешел порог «Арзамаса», основным вопросом был вопрос о журнале.
Мы очень мало знаем об участии Пушкина в «Арзамасе». Остались обрывки его вступительной стихотворной речи, но настолько незначительные, что по ним нельзя даже судить, что было темой этой речи. Не сохранилось протоколов тех заседаний, на которых бывал Пушкин, не сохранилось ни одного арзамасского документа, подписанного Пушкиным. Пушкин был свидетелем распадения «Арзамаса». Правда, при нем «Арзамас» усилился еще одним членом — Никитой Муравьевым (13 августа 1817 г.). Это имя показательно для того нового направления, которое пытались придать «Арзамасу». Естественно, что вопросы литературные стали уступать место политическим. Вот, например, характерная запись в дневнике Н. И. Тургенева 29 сентября 1817 г.: «Третьего дня был у нас «Арзамас». Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство».12 Характерно и то, что данное заседание «Арзамаса» происходило не на квартире Уварова, а у братьев Тургеневых.
Характер разговоров за эти месяцы явствует даже из оставшихся протоколов. Следует заметить, что так называемые «протоколы Арзамаса» фиксировали только юмористическую часть собраний, представлявшую своеобразный ритуал общества. Те же разговоры, какие велись на собраниях, и, очевидно, далеко не всегда в том пародическом, а иногда и шутовском духе, как «вступительные речи» и т. д., в протоколы не попадали. Тем не менее и в этой части, сохранившейся в архиве общества, можно найти не только одни сатиры, пародии и шутки. Так, речь М. Орлова заканчивалась: «Итак, обращаюсь я с радостию к скромному молчанию, ожидая того счастливого дня, когда общим вашим согласием определите нашему обществу цель достойнейшую ваших дарований и теплой любви к стране русской. Тогда-то Рейн прямо обновленный потечет в свободных брегах Арзамаса, гордясь нести из края в край, из рода в род, не легкие увеселительные лодки, но суда, исполненные обильными плодами мудрости вашей и изделиями нравственной искусственности. Тогда-то просияет между нами луч отечественности и начнется для Арзамаса тот славный век, где истинное свободомыслие могущественной рукой закинет туманный призм предрассудков за пределы Европы».13
Отголоском прений о журнале является протокол Жуковского об июньском заседании 1817 г., на котором обсуждался проект журнала, предложенный Орловым («Рейном»).
Тут осанистый Рейн, разгладив чело, от власов обнаженно,
Пышным вратам подобное, к светлому зданью ведущим.
Звездная надпись сияла на них: Журнал Арзамасский.
.....................
В свежем гражданском венке божество: Просвещенье, дав руку
Грозной и мирной богине !..
........................
...В первом явленьи предстала
С кипой журналов Политика...14
Сюда же относится и статья Вяземского по поводу предполагавшегося журнала: «Счастливый случай и дружба соединяют нас: нам должно воспользоваться союзом, предположить себе цель действия и идти к ней твердыми неутомимыми шагами. Какое средство имеем к достижению благородной меты? Влияние на публику: как похитить это влияние? Изданием журнала ...».
Процитировав стихи Горчакова, вошедшие в пословицу:
И наконец я зрю в стране моей родной
Вяземский немедленно оспаривает их: «Во-первых, польза журналов у нас очевидна, а во-вторых, журналов у нас большой недостаток. Во всех других просвещенных землях их гораздо более. Мы можем считать у себя двух только журналистов: Новикова и Карамзина».
Переходя к программе журнала, Вяземский высказал ряд мыслей, отлично характеризующих его в качестве поклонника французской либеральной публицистики: «Нам остается сочетать в журнале примеры двух наших журналистов и разделить издание на три разряда: Нравы, Словесность и Политика. В первом объявить войну непримиримую предрассудкам, порокам и нелепостям, обнявшим картину нашего общества. Нападать на что есть уже действительная дань, приносимая добру. Во втором вести ту же войну с теми же врагами, стреляющими в нас, в здравый рассудок и вкус из окон Беседы и Академии: но вместе с тем, отуча публику от дурных примеров, приучать ее к хорошим и таким образом соединить в руке силу разрушающую и созидательную. В политике довольствоваться простодушным изложением полезнейших мер, принятых чуждыми правительствами для достижения великой цели: силы и благоденствия народов. Изложением распрей о предметах важных в государственном устройстве, и таким образом сделать в Китайской стене, отделяющей нас от Европы, не пролом, открытый наглости всех мятежных стихий, но по крайней мере отверстие, через которое мог бы проникнуть луч солнца, сияющего на горизонте просвещенного света, и озарить мрак зимней ночи, обложивший нашу вселенную».15
Здесь характерно не только тяготение к западной публицистике. В своем рассуждении Вяземский определенно отгораживается от возможного проникновения революционных идей: «наглости всех мятежных стихий». И это говорилось не в подцензурной печати, а в дружеской обстановке «Арзамаса». По-видимому, проекту Орлова были противопоставлены охранительные взгляды некоторых членов «Арзамаса», чем и вызвана оговорка Вяземского.
об издании политического журнала.
Кроме компромиссного пути, «Арзамас» выбрать ничего не мог. Вот, например, начальная часть выработанной программы журнала: «Политика. Распространение идей свободы, приличных России в ее теперешнем положении, согласных со степенью ее образования, не разрушающих настоящего, но могущих приготовить лучшее будущее. Образцы общественного мнения. Сия статья состоит: 1-ое, из рассуждений о политических предметах: собственного рукоделия, из новейших сочинений и журналов, из образцовых сочинений древних и новых; 2-ое, из обозрения современных происшествий: известия, корреспонденция, feuilleton».16
В составлении этого отдела должны были принять участие М. Орлов («Рейн»), Н. Тургенев («Варвик»), Северин («Резвый кот»), Блудов («Кассандра»), который являлся и редактором обозрения современных происшествий, Дашков («Чу»), Полетика («Очарованный челнок»), А. Тургенев («Эолова арфа»), Н. Муравьев («Адельстан»).
Предлогом к постепенному прекращению собраний явился разъезд части членов «Арзамаса»: Орлов уехал в Киев, Вяземский — в Варшаву, Дашков — в Константинополь, Блудов — в Лондон, Полетика — в Вашингтон. В одном из последних протоколов Жуковский писал об этих разъездах:
Между тем Реин усастый, нас взбаламутив, дал тягу
..
...Асмодей, распростившись с халатом свободы,
Лезет в польское платье, поет мазурку и учит
Польскую азбуку ...
... ,
Сочным бифстексом пленяся, коляску ставит на сани,
Скачет от русских мятелей к британским туманам и гонит
Челн Очарованный к квакерам за море; Чу в Цареграде
Ахилл по привычке
Рыщет и места нигде не согреет; Сверчок, закопавшись
17
Как писал Вяземский, с этим прекратилась и деятельность общества: «Многие члены разъехались, обстоятельства изменились, и все эти благие намерения преобразования остались без последствия. Само общество умерло естественной смертью или замерло в неподвижности, остались только дружеская связь между членами и употребление наших прозвищ в дружеских наших переписках».18 Так и Пушкин, получивший кличку «Сверчок», долгое время слыл среди арзамасцев под этим именем.
Последние заседание «Арзамаса» происходили весной 1818 г. (вероятно, во время болезни Пушкина). Затем регулярные заседания прекратились, а если иногда арзамасцы и собирались снова, то уже как бы в память минувшего.
Примечания
11 Гершензон. Декабрист Кривцов и его братья. М., 1914, стр. 92. Цитата в книге на французском языке.
12 Архив братьев Тургеневых, вып. 5. Пгр., 1921, стр. 93.
13 Арзамас и арзамасские протоколы. Л., 1933, стр. 209—210 (текст искажен опечатками). Факсимиле рукописи на стр. 211. Цитаты из протоколов здесь и далее проверены и исправлены по рукописи, хранящейся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.
14 —228.
15 Арзамас и арзамасские протоколы, стр. 239—241.
16 Отчет императорской Публичной библиотеки за 1887 г. СПб., 1887, стр. 82 приложения.
17 Там же, стр. 161—162.
18 П. А. . Полное собрание сочинений, т. Х, СПб., 1886, стр. 246—247.