9
К черновикам «Кавказского пленника» примыкают наброски незаконченных стихотворений, которые долгое время печатались издателями сочинений Пушкина как «приписки к поэме». По своему тону и содержанию они сильно отличались от самой поэмы, и уже давно возникло сомнение в том, что они имеют отношение к «Кавказскому пленнику». Наконец, установили, что это — посвящения «Гавриилиады».
История создания этой подпольной поэмы Пушкина не во всем ясна. До нас не дошло ни черновых, ни беловых автографов данного произведения. Многие упорно отрицали принадлежность ее Пушкину. Между тем она действительно ему принадлежит и была написана вскоре после окончания «Кавказского пленника». Мы располагаем такими данными для датировки этого произведения. Среди черновых набросков послания к Чаадаеву, датированного 6 апреля 1821 г., находится запись: «Святой дух призвав Гавриила открывает ему свою любовь и производит в сводники. Гавриил влюблен. Сатана и Мария». Запись эта своим содержанием охватывает не всю поэму, а только определенные ее эпизоды:
1) Разговор бога с Гавриилом:
Потом, призвав любимца Гавриила,
Свою любовь он прозой объяснял.
.............
И славы сын, намеренья сокрыв,
Стал нехотя услужливый угодник
Царю небес... а по земному сводник.
2) Эпизод Сатаны и Марии:
Но, старый враг, не дремлет Сатана
и т. д.
Данную запись следует понимать как рабочую, набросанную в процессе писания поэмы, когда Пушкин переходил к очередным эпизодам. Надо полагать, что к этому времени было написано 100—120 стихов поэмы.
Среди черновых набросков, датируемых по положению в тетради апрелем или маем 1821 г., имеется отрывок:
Вот муза, резвая болтунья,
Которую ты столь любил.
Раскаялась моя шалунья,
Придворный тон ее пленил;
Ее всевышний осенил
Своей небесной благодатью —
Она духовному занятью
Не удивляйся, милый мой,
Ее израильскому платью —
Прости ей прежние грехи
И под заветною печатью
Прими опасные стихи.
«Опасные стихи», «духовное занятье», «израильское платье», «придворный тон» — всё это в достаточной степени определяет «Гавриилиаду». В той же черновой тетради находятся отрывки другого посвящения, обращенного к «юношам и девицам», в котором сообщается о «бешеной любви проказах», найденных «в архивах ада». Можно полагать, что в апреле, самое позднее в первой половине мая поэма была окончена, и Пушкин стал набрасывать эти посвящения.
Подобная датировка находит подтверждение и в биографических данных. Незадолго до того, 23 марта 1821 г., Пушкин писал Дельвигу: «... о путешествиях Кюхельбекера слышал я уж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу — дальный друг не может излишне быть болтлив». В этих строках заключается пародия на великопостную молитву Ефрема Сирина. Эта пародия, напоминающая пародию на богородичную молитву в «Гавриилиаде», переносит нас в обстановку великопостных служб, обязательно посещавшихся чиновниками канцелярии Инзова. Великий пост в 1821 г. начинался 20 февраля, страстная неделя с принудительным говением падала на 3—9 апреля, пасха была 10 апреля. В эти же дни — 25 марта — праздновалось Благовещение, служба которого могла подсказать сюжет «Гавриилиады». Пушкин тяготился исполнением церковной повинности. Это сквозит в стихах послания В. Давыдову, писанного в начале апреля. Здесь Пушкин говорит о смерти местного митрополита (его хоронили 3 апреля):
На этих днях среди собора,
Митрополит, седой обжора,
Перед обедом невзначай
Велел жить долго всей России
И с сыном птички и Марии
Пошел христосоваться в рай...
Я стал умен, я лицемерю —
Пощусь, молюсь и твердо верю,
Что бог простит мои грехи,
Как государь мои стихи.
Говеет Инзов, и намедни
Я променял парнасски бредни
И лиру, грешный дар судьбы,
На часослов и на обедни
...
Но не только биографические обстоятельства толкали Пушкина на протест: веселое кощунство, которому предавался Пушкин, было не только ответом на принудительное отправление религиозных обрядов. Мистический тон царил в это время в высоких придворных кругах. Пока Александр I в Любляне занимался подавлением Неаполитанской революции, в Петербурге под непосредственным покровительством министра духовных дел и народного просвещения, обер-прокурора Св. Синода А. Н. Голицына процветали мистические радения Е. Ф. Татариновой в Михайловском замке, в столицу прибыла Ю. Крюднер, обратившая в свое время самого Александра на путь мистицизма и ныне успешно занимавшаяся мистическими проповедями в высшем обществе, процветала деятельность Библейского общества, пользовались успехом квакеры и моравские братья. Правда, сильными конкурентами выступали представители реакционнейшей части духовенства с архимандритом Фотием во главе, уже заключившим союз с Аракчеевым, подкапывавшимся под Голицына. Об этих увлечениях мистицизмом говорит своеобразный «некролог» Юлии Крюднер, написанный в 1824 г. победившим к тому времени Фотием: «Женка сия, в разгоряченности ума и сердца, от беса вдыхаемой, не говоря никому противного похотям плоти, обычаям мира и делам вражиим, так нравиться умела всем во всем, что, начиная с первых столбовых боляр, жены, мужи, девицы спешили, как оракула некоего дивного, послушать женку Криднер. Некоторые почитатели ее, из обольщения ли своего или из ругательства над святынею христианских догматов, портреты изобразили Криднерши, издавали в свет ее с руками, к сердцу прижатыми, очи на небо имеющую, и Святого духа с небес, как на Христа, сходящего во Иордане или на Деву богородицу при благовещении архангельском. В сетях Татариновой и Криднерши сам министр духовных дел весь увязал. Его любимцы с ним одно творили».52 А в это время под знаком Священного союза на всю Европу налегала темная туча самой черной реакции. В свою очередь министерство Голицына в достаточной степени проявило рвение по части просвещения. В Казани неиствовавший Магницкий разгромил университет. Рунич готовился к такому же разгрому Петербургского университета, а пока изобличил «вредное направление» курса Куницына и удалил его (в марте 1821 г.) из Лицея и Университета. Во «Втором послании к цензору» (1824) Пушкин так характеризовал эти годы:
...святой отец,
Омара да Гали53 приняв за образец,
В угодность господу, себе во утешенье,
Усердно задушить старался просвещенье.
Благочестивая, смиренная душа
И помогал ему Магницкий благородный,
Муж твердый в правилах, душою превосходный,
И даже бедный мой Кавелин-дурачек,
Креститель Галича, Магницкого дьячок.
Вы были вверены, печальные науки!
Издевательская поэма на евангельский сюжет была вызвана мистическим мракобесием, исходившим свыше.
По окончании поэмы Пушкин писал А. И. Тургеневу, весьма причастному к деяниям Голицына в качестве крупного чиновника его ведомства: «В руце твои предаюся, отче! Вы, который сближены с жителями Каменного острова, не можете ли вы меня вытребовать на несколько дней (однако ж не более) с моего острова Пафмоса? Я привезу вам за то сочинение во вкусе Апокалипсиса и посвящу вам, христолюбивому пастырю поэтического нашего стада» (7 мая 1821 г.). Однако из этой предполагавшейся поездки в Петербург ничего не вышло. «Жители Каменного острова (т. е. Александр и его двор) вовсе не собирались допускать беспокойного Пушкина к себе в столицу.
Между тем поэма начала распространяться в списках. По-видимому, первым читателем поэмы был кишиневский приятель Пушкина Н. С. Алексеев, с которым именно в эти дни Пушкин был близок. В его позднейших письмах Пушкину 1827 и 1831 гг. находятся цитаты из «Гавриилиады». А. Ф. Вельтман в своих воспоминаниях сообщал: «Вероятно, никто не имеет такого полного сборника всех сочинений Пушкина, как Алексеев. Разумеется, многие не могут быть изданы по отношениям».54 «Гавриилиады» к стиху «Затянутый пленяет адъютант» сделано примечание: «Алексеев». Примечание это, вероятно, основано на устной традиции, связывавшей «Гавриилиаду» с именем Н. С. Алексеева. Не исключена возможность, что именно ему адресовано посвящение « Гавриилиады».
Уже в 1822 г. поэма перестала быть тайной. В письме, адресованном С. А. Соболевскому С. С. Петровским 12 июня 1822 г., мы читаем: «Написана А. Пушкиным поэма Гаврилиада или любовь архангела Гавриила с девой Марией».55 Пушкин сам послал поэму Вяземскому при письме 1 сентября 1822 г., сообщив в приписке: «Посылаю тебе поэму в мистическом роде — я стал придворным». Поэма, конечно, шла оказией и задержалась в дороге.
О получении ее Вяземский извещал А. И. Тургенева письмом 10 декабря 1822 г.: «Пушкин прислал мне одну свою прекрасную шалость:
»56
«Гавриилиады».
Списки поэмы размножились, и к 1825 г. она приобрела широкую известность. Декабрист И. Д. Якушкин писал П. Я. Чаадаеву 4 марта 1825 г.: «Пушкин живет у отца в деревне; недавно я читал его новую поэму Гаврилияду, мне кажется, она самое порядочное произведение изо всех его эпических творений, и очень жаль, что в святотатственно-похабном роде».57 В 1826 г. она уже стала предметом полицейских донесений. Жандармский генерал И. П. Бибиков доносил Бенкендорфу из Москвы 8 марта о распространении среди молодежи «мятежных стихов, которые несут факел возмущения во все состояния и нападают с опасным и предательским оружием насмешки на святость веры — необходимой узды для всех народов, а для русских в особенности» (подлинник на французском языке), и здесь же рекомендовал взглянуть на «Гаврилиаду сочинение А. Пушкина».58 Однако внимание правительства было привлечено к поэме только в 1828 г. Дворовые люди штабс-капитана Митькова донесли духовному начальству о наличии у их хозяина списка «Гавриилиады». По инициативе митрополита Серафима началось дело. Это было в мае 1828 г. Николай I выехал в действующую армию на юг, и дело верховного управления было передано учрежденной 24 апреля 1828 г. временной верховной комиссии из трех лиц: В. П. Кочубея, П. А. Толстого и А. Н. Голицына. Дело дошло до этой комиссии и показалось настолько важным, что было доложено Николаю. Это случилось, по-видимому, уже после первого допроса Пушкина, состоявшегося в первых числах августа в присутствии П. А. Толстого. На допросе Пушкин отрицал свое авторство: «В первый раз видел я Гавриилиаду в Лицее в 15-м или 16 году и переписал ее; не помню, куда дел ее — но с тех пор не видал ее».59 Ответ Пушкина был дан письменно. Следующий допрос состоялся 19 августа «вследствие высочайшего повеления». Снова Пушкин был вызван к Толстому и дал письменные показания. Эти показания Пушкин имел возможность заранее заготовить. Среди черновиков «Полтавы» находится и черновик этих показаний; в окончательной форме они таковы: «Рукопись ходила между офицерами Гусарского полку, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжег я вероятно в 20-м году. Осмеливаюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религией. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное».60 «Знаю только, что ее приписали покойному поэту кн. Дм. Горчакову».61 По-видимому, у Пушкина мелькнула мысль направить сыск по ложному следу. Однако у следователей были достаточно веские данные, чтобы не доверять Пушкину. Вероятно, и Пушкин это чувствовал, так как 1 сентября 1828 г. он писал Вяземскому, излагая события так, чтобы, с одной стороны, в случае вскрытия письма не дать улик, а с другой стороны — указать Вяземскому, какой версии придерживаться в случае допроса: «Ты зовешь меня в Пензу а того и гляди, что я поеду далее,
Прямо, прямо на восток.
«Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец Гавриилиада; приписывают ее мне; донесли на меня, и я вероятно отвечу за чужие проказы, если кн. Дм. Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами». Вяземский понял, в чем дело, и отвечал (25 сентября): «Сердечно жалею о твоих хлопотах по поводу Гавриила, но надеюсь, что последствий худых не будет и что фон-Фок скажет музе твоей: «Стихородица, дево, радуйся, благословенна ты в женах и прочее».
Между тем Николай заставил Толстого продолжать допрос: «Г. Толстому призвать Пушкина к себе и сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтоб он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем».62 «по довольном молчании и размышлении спрашивал: позволено ли будет ему написать прямо государю императору, и получив на сие удовлетворительный ответ, тут же написал его величеству письмо и, запечатав оное, вручил графу Толстому. Комиссия положила, не раскрывая письма сего, представить оное его величеству, донося и о том, что графом Толстым комиссии сообщено» (протокол 7 октября).63 Письмо Пушкина остается неизвестным. На него Пушкин через Толстого получил ответ 16 октября.64 Содержание этого ответа тоже неизвестно. Но один из членов комиссии Голицын впоследствии рассказывал Ю. Н. Бартеневу, который так конспектировал его рассказы: «Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя».65На всем деле Николаем была 31 декабря 1828 г. положена резолюция: «Мне это дело подробно известно и совершенно кончено».66 Что касается до остальных участников дела, то пострадавшими оказались только доносители. Штабс-капитан Митьков был еще до 25 июля объявлен «свободным от дальнейшего по сему делу преследования».67 распоряжение, чтобы Митьков «ни под каким видом не наказывал своих людей за сделанное ими объявление»,68 после переписки нашел «неудобным возвратить в первобытное состояние этих дворовых».69 Третий доносчик, Михайло Алексеев, служивший швейцаром в Царскосельском лицее, отделался побоями, так как заявил, что в доносе не участвовал. Видимо, чтение «Гавриилиады» было сочтено за маловажную провинность, а принцип полновластия помещика над своими крестьянами сочтен незыблемым.
Можно думать, что признание Пушкина обошлось ему не легко. «Прощение», данное ему Николаем, было одним из звеньев той цепи, которою царь оковал поэта в последние годы его жизни.
Примечания
52 Николай Михайлович
53 Комментаторов смущала транскрипция имени Али, зятя Магомета, в форме Гали. Возможно, что таким образом Пушкин передает французскую транскрипцию Hali, которую он мог встречать, например, в «Персидских письмах» Монтескье.
54 Л. . Пушкин. СПб., 1899, стр. 125.
55 А. К. Виноградов. Мериме в письмах к Соболевскому. М., 1928, стр. 175.
56
57 Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. Изд. АН СССР, М., 1951, стр. 242.
58 Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. Изд. 3-е, Л., 1925, стр. 16.
59 «Academia», М. — Л., 1935, стр. 749.
60 Там же, стр. 749—750.
61 Там же, стр. 750.
62 Дела III отделения собственной его императорского величества канцелярии об Александре Сергеевиче Пушкине. СПб., 1906, стр. 344.
63 Дела III отделения ...
64 Даты 2 и 16 октября определяются записями Пушкина на его автографах, хранящихся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, № 98, 101. См.: Н. Лернер. Заметки Пушкина о «Гавриилиаде». Книга и революция, 1921, № 8—9, стр. 118.
65 Русский архив, 1886, кн. 2, вып. 7, стр. 327.
66
67 Дела III отделения... об Александре Сергеевиче Пушкине, стр. 327.
68 Там же.
69 Там же, стр. 364.