27
Владимир Федосеевич Раевский, арестованный 6 февраля 1822 г., был заключен в Тираспольскую тюрьму. Но и из тюрьмы он поддерживал связи с друзьями. До нас дошли стихи Раевского, писанные им в заключении и адресованные кишиневским друзьям. В этих стихах автор в первую очередь обращался к Пушкину. Таково стихотворение «К друзьям». По-видимому, ответом на это послание является недоконченный черновик стихотворения Пушкина «Не тем горжусь я, мой певец». Стихотворение должно было начинаться строками:
Недаром ты ко мне воззвал
Из глубины глухой темницы.
В нем развивается тема пересмотра пройденного пути.
Не тем горжусь, что иногда
Мои коварные напевы
Смиряли в мыслях юной девы
Волненье страха и стыда,
Не тем, что у столба сатиры
Разврат и злобу я казнил,
И что грозящий голос лиры
Неправду в ужас приводил.
Еще большее впечатление произвело на Пушкина второе послание Раевского «Певец в темнице». Оно прямо призывало к пересмотру всей прошлой жизни:
О мира черного жилец!
Сочти все прошлые минуты,
Быть может, близок твой конец
И перелом судьбины лютой!
Ты знал ли радость — светлый мир,
Души награду непорочной?
Что составляло твой кумир —
И дальше следовали подобные же вопросы, вызывавшие на исповедь.211
В черновых тетрадях Пушкина сохранилось несколько набросков одного стихотворения, являющегося, по всем признакам, ответом на это послание В. Раевского.
Ты прав, мой друг, напрасно я презрел
Дары природы благосклонной.
Я знал досуг, беспечных муз удел
И наслажденья лени сонной...
И далее Пушкин отвечает на вопросы, поставленные Раевским. В итоге такого пересмотра своего жизненного опыта Пушкин выдвигает две темы. Первая — разочарование в некотором ложном идеале, вторая — жалоба на то, что голос поэта не доходит до толпы.
К первой теме относятся стихи:
Разоблачив пленительный кумир,
Я вижу призрак безобразный.
Но что ж теперь тревожит хладный мир
Души бесчувственной и праздной?
И далее следуют еще две строфы. Вот вторая из них:
Что ж видел в нем безумец молодой,
Чего искал, к чему стремился,
Кого ж, кого возвышенной душой
Боготворить не постыдился!
Вторая тема выражена в стихах:
Я говорил пред хладною толпой
Языком истины свободной,
Смешон глас сердца благородный.
И непосредственно за этим дается печальная картина действительности, подвергающейся всем бедствиям тирании и рабства:
Везде ярем, секира иль венец,
Везде злодей иль малодушный,
А человек везде тиран, иль льстец,
Иль предрассудков раб послушный.
Эти две темы — разочарование в ложном идеале и бессилие слова перед хладной толпой — повторяются в стихотворении 1823 г., также оставшемся недоработанным и, по-видимому, адресованном тому же В. Ф. Раевскому. В этом стихотворении черты ложного идеала выступают более явственно. Уже написав стихотворение, первоначально начинавшееся стихом «Мое беспечное незнанье», Пушкин начал набрасывать к нему начало, но не довел его до завершения:
Бывало в сладком ослепленье
Я верил избранным душам,
Я мнил — их тайное рожденье
Угодно властным небесам,
На них указывало мненье.
Далее написан один только стих, намечающий тему разочарования в «избранных» людях:
Едва приближился я к ним...
Эта мысль была едва намечена в черновиках стихотворения «Ты прав, мой друг, напрасно я презрел»:
Встречались мне наперсники молвы,
Но что ж в избранных я увидел?
Ничтожный блеск...
Та же мысль отразилась во второй главе «Евгения Онегина», написанной в том же 1823 г. Характеризуя романтические увлечения Ленского, Пушкин писал в VII строфе главы (в беловой рукописи; в печати эти стихи изменены):
Он знал и труд, и вдохновенье
К чему-то жизни молодой
Неизъяснимое влеченье,
Страстей мятежных буйный пир,
И слезы и сердечный мир.
Первый стих тождествен со стихом из послания В. Раевскому:
Младых бесед оставя блеск и шум,
Я знал и труд и вдохновенье,
И сладостно мне было жарких дум
Уединенное волненье.
Вообще стихи, в которых дается характеристика Ленского, написаны в круге тем, поставленных в послании к В. Раевскому.
Следующая, VIII, строфа начинается со стихов:
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна...
Заключительные стихи строфы и развивали тему, намеченную в приведенных начальных стихах стихотворения 1823 г. «Бывало в сладком ослепленье». Эти заключительные стихи имеют три редакции. В печати они не появились, хотя и находятся в рукописи, с которой печаталась вторая глава. По-видимому, их не пропустила цензура. Вот две последние беловые редакции этих стихов. Первая:
Что есть избранные судьбами,
Что жизнь их — лучший неба дар —
И мыслей неподкупных жар
И гений власти над умами
Добру людей посвящены
В окончательной редакции эти стихи читаются:
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.
Совпадение со стихотворением «Бывало в сладком ослепленье» достаточно полное, кроме одного: в характеристике Ленского совершенно отсутствует доля разочарования. Ленский восторженно верит в то, что разоблачает Пушкин в своих посланиях. Романтическая теория «избранных людей» конкретизуется в стихах 1823 г. в законченный поэтический образ:
Мое беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим навек соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
И в дальнейших стихах Пушкин выражает свое разочарование словами стихотворения «Ты прав, мой друг, напрасно я презрел»:
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
Итак, «пленительный кумир» послания 1822 г. и «демон» — одно и то же. С этим же образом связано и восторженное представление романтика об «избранных людях». Непосредственно после этого Пушкин переходит ко второй теме:
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких, ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородной,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
«Демон», последние стихи переходят в другое стихотворение — «Свободы сеятель пустынный».
«Демону» имел еще одну промежуточную ступень. Попытка иной обработки этих стихов находится среди черновиков «Евгения Онегина». Семь стихов, написанных Пушкиным, по своему строю соответствуют началу онегинской строфы. Возможно, что они предназначались для характеристики Онегина:
Мне было грустно, тяжко, больно,
Но одолев меня в борьбе
Он сочетал меня невольно
—
Я стал взирать его очами,
С его печальными речами
Мои слова звучали в лад...
Этот набросок не нашел себе места в «Евгении Онегине». Вслед за ним был написан «Демон».
«Мнемозине». Еще до появления в печати стихотворение широко было известно друзьям и знакомым Пушкина. А. И. Тургенев писал Вяземскому 29 ноября 1823 г. о Пушкине: «Он написал другую пиесу: „Мой демон“. Ее хвалят более всех других его произведений».212 Жуковский благодарил Пушкина за это стихотворение: «Обнимаю тебя за твоего Демона. К чорту чорта! Вот пока твой девиз» (письмо 1 июня 1824 г.). Конечно, Жуковский понял стихи в желательном для него смысле.
Стихотворение встретило отзывы в критике. В. Ф. Одоевский писал о нем в следующем выпуске «Мнемозины»: «С каким сумрачным наслаждением читал я произведение, где поэт России так живо олицетворил те непонятные чувствования, которые холодят нашу душу посреди восторгов самых пламенных. Глубоко проникнул он в сокровищницу сердца человеческого...».213 В «Сыне отечества» в «Письме на Кавказ» говорилось: «Демон есть одно из минутных вдохновений гения, которыми Поэт изливает свои чувствования, не думая о плане и о цели. Демон Пушкина не есть существо воображаемое: автор хотел представить развратителя, искушающего неопытную юность чувственностью и лжемудрствованием. В нескольких стихах начертана живая картина, под которой Байрон не постыдился бы подписать своего имени».214 «не есть существо воображаемое», основано на общем мнении, что «Демон» портретен и в нем Пушкин изобразил Александра Раевского. По-видимому, именно этот отзыв вызвал заметку Пушкина, которую он предполагал напечатать от третьего лица: «Думаю, что критик ошибся. Многие того же мнения, иные даже указывали на лицо, которое Пушкин будто бы хотел изобразить в своем странном стихотворении». Далее Пушкин указывает иную, «более нравственную» цель стихотворения. И Пушкин переходит к характеристике своего стихотворения: «В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нем сомнения, чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души. Недаром Гете называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своем демоне отразить сей дух отрицания или сомнения?».
«Кавказском пленнике» и в «Демоне» обрисован один и тот же романтический идеал. «Демон» написан в 1823 г., когда Пушкин уже работал над второй главой «Евгения Онегина». Но стихотворение осуществляет более ранний замысел, возникший еще в 1822 г., прежде, чем Пушкин приступил к созданию своего романа. «Демон» и «Евгений Онегин» знаменуют один и тот же поворот творческого пути Пушкина. Смысл его — преодоление романтического идеала.
Примечания
211 «Стихотворения Пушкина, обращенные к В. Ф. Раевскому» (Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, вып. 6, стр. 41—50). Ответные стихи Пушкина и дальнейшая их судьба в лирике Пушкина освещены в статье И. Н. Медведевой «Пушкинская элегия 1820-х годов и „Демон“ (там же, стр. 51—71).
212 Остафьевский архив князей Вяземских, т. II, стр. 368.
213 Мнемозина, 1825, кн. IV, стр. 35. Вышла в свет в октябре 1825 г.
214 3, стр. 309. Эта часть письма подписана «Д. Р. К.» и, по-видимому, писана Гречем. Все письма на Кавказ подписаны «Ж. К.» и, вероятно, писаны Булгариным. Во всяком случае Греч печатно отрицал свое авторство.