19
В «Кавказском пленнике» изображению героя Пушкин уделил явно гораздо больше внимания, чем героине. Черкешенка изображена в общих чертах идеальной девушки. В «Бахчисарайском фонтане» мы видим обратное. Главный герой — хан Гирей, по собственному признанию Пушкина, не более, как мелодраматическая фигура: «А. Раевский хохотал над следующими стихами:
Он часто в сечах роковых
Подъемлет саблю — и с размаха
Недвижим остается вдруг,
Глядит с безумием вокруг,
Бледнеет etc.
Молодые писатели вообще не умеют изображать физические движения страстей. Их герои всегда содрогаются, хохочут дико, скрежещут зубами и проч. Всё это смешно, как мелодрама» («Опровержение на критики»).
Уже то, что в поэме не одна, а две героини, способствовало более детальной обработке их характеристик. Контраст, основанный на том же различии двух культур, что и в «Кавказском пленнике», придает женским характерам бо́льшую конкретность, индивидуальность. Естественно, они и занимают центральное положение в действии поэмы.
Как и в «Кавказском пленнике», в данной поэме имеется такой повествовательный центр, основной эпизод, к которому пристраивается всё остальное.
Начальная часть поэмы представляет как бы замедленную экспозицию. Образ сумрачного Гирея вызывает тему гарема. Описание гарема и составляет переход к основным действующим лицам. Центральной фигурой в этом описании является евнух, который сопровождает всё повествование, хотя участия в драматическом узле он не принимает.
Вставная песня служит задачам введения второго действующего лица — Заремы. Отсюда переход к Зареме, к ее размышлениям, и только здесь вступает главная героиня — Мария. До сих пор действия в поэме нет. Те сцены гаремной жизни, которые изображает поэт, являются как бы повседневными картинами гаремного быта при определившемся соотношении действующих лиц. И дальше Пушкин переходит к предыстории Марии. Так, прежде чем приступить к рассказу, Пушкин дает законченные портретные изображения всех трех героев драмы.
После паузы, означенной двумя строками точек, начинается непрерывное действие. Оно открывается описанием крымской ночи:
Настала ночь; покрылись тенью
Тавриды сладостной поля;
Я слышу пенье соловья...
Здесь «я» принадлежит уже не лирическому началу, а свидетелю начинающегося действия. Замечу одну особенность. В «Кавказском пленнике» смена частей дня всегда давалась описательной формулой; здесь поэт прямо говорит: «настала ночь». Это свидетельствует об освобождении от поэтических условностей. Действительно, стихи новой поэмы зрелее, описания точнее, характеры резче. Вместе с тем романтическая система в основе остается та же.
К сцене Марии и Заремы поэт подходит постепенно. Можно проследить его мысленное движение. Сперва мы на улицах Бахчисарая. Далее поэт нас ведет во дворец, в гарем. Опять внимание задерживается на евнухе, вечном спутнике ханских жен. И, наконец, перед нами Зарема. После того, что мы знаем о ней, нам не надо ее имени. Читатель сразу знает, о которой из жен Гирея идет речь.
Зарема входит к Марии. Здесь центральная сцена, которая вся почти состоит из монолога Заремы. Пушкин писал об этой сцене в 1830 г.: «Сцена Заремы с Марией имеет драматическое достоинство. Его, кажется, не критиковали» («Опровержение на критики»). По существу эта сцена композиционно аналогична сцене объяснения Пленника с Черкешенкой. Но несмотря на то, что там диалог преобладает, а здесь мы читаем почти один монолог, драматическое достоинство, конечно, остается за «Бахчисарайским фонтаном». Элегические излияния Пленника и Черкешенки дают лишь замкнутую, внутреннюю лирическую характеристику каждого персонажа в отдельности, в то время как сцена Заремы с Марией раскрывает драматическую контрастность двух женских характеров. Самая молчаливость Марии в этой сцене выразительна. Драматические качества монолога Заремы явились причиной того, что «Бахчисарайский фонтан» был среди первых произведений Пушкина, подвергшихся драматической обработке («Керим-Гирей» А. А. Шаховского, 1825).153 «Цыганах».
Сценой Марии и Заремы по существу заканчивается рассказ, замыкаемый передачей размышлений Марии. Далее следует краткое сообщение о последовавших событиях, изложенное в типических для романтического периода неясных выражениях, требующих догадки читателя. Именно здесь в качестве заключения и возникает тема фонтана, воздвигнутого в память Марии. Эта тема является как бы связующим звеном для перехода к финальным стихам поэмы, переносящим читателя в современность. Пушкин описывает свое посещение Бахчисарая, дает описание дворца. Память о легендарной Марии наводит мысль на другой женский образ, о котором думал Пушкин, посетив Бахчисарай. Далее следуют стихи, опущенные Пушкиным в печати:
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную,154
Все думы сердца к ней летят,
...
Безумец! полно! перестань,
Не оживляй тоски напрасной,
Мятежным снам любви несчастной
Заплачена тобою дань...
«Так и быть, я Вяземскому пришлю Фонтан, выпустив любовный бред, а жаль». Данные стихи и являются этим «любовным бредом». В печати Пушкин оставил только два первых стиха, означив пропуск точками. Мы не знаем, одно ли это место пропущено было по тем же основаниям. Помимо данного места поэма в пяти местах прерывается точками. Дошедшие до нас рукописи неполны, а потому мы и не можем в точности сказать, только ли эти стихи имел в виду Пушкин в письме брату.
Но и этой тирады достаточно, чтобы связать тему поэмы с личными лирическими чувствами автора, с темой «безыменных страданий», о которых говорится в «Путешествии Онегина» в связи с крымской темой.
Во всяком случае ощущение такой связи у читателя остается, а потому заключительные стихи кажутся органически связанными с повествовательной частью поэмы. Тема Крыма, представленная в образах воображаемого прошлого, переходит в лирическую тему Крыма. Последние стихи заключительной части являются прямым продолжением его прежних стихов о Крыме. Снова мысленно Пушкин возвращается в любимые места, «воспоминаний тайных полный». В 1821 г. он писал:
К тебе летят желания мои!
Я помню скал прибрежные стремнины,
Я помню вод веселые струи,
И тень, и шум, и красные долины...
Янтарь висит на лозах винограда;
В лугах шумят бродящие стада...
................
Приду ли вновь, поклонник муз и мира,
На берега веселого Салгира
Воспоминать души моей мечты?
(«Кто видел край...»).
В поэме Пушкин повторяет почти то же и в тех же словах:
Забыв и славу и любовь,
О, скоро ль вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
.............
Всё живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада...
«Тавриды» в 1822 г. Так поэма в своей заключительной части осуществляла лирические замыслы, возникшие в эти годы при воспоминании о гурзуфских впечатлениях, оставивших такой заметный след в лирике Пушкина с 1820 по 1823 г.
Но лирическая замкнутость поэмы определила и некоторую скудость ее содержания, заставившую Пушкина признать ее слабее «Кавказского пленника». Моральная победа Марии над Заремой не приводит к дальнейшим выводам и размышлениям. Образы Заремы и Марии проходят как тени, оставляя по себе лишь мечтательное воспоминание. В 1824 г. Пушкин написал стихотворение «Фонтану Бахчисарайского дворца», которое он печатал под 1820 г. (связывая этой датой стихи с крымскими впечатлениями). Основная тема стихотворения — воображаемые героини поэмы:
............
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?
«Кавказский пленник» имеет свое ясное продолжение в творчестве Пушкина: и Алеко и Евгений Онегин разрешают, каждый по-своему, вопросы, поставленные в первой южной поэме. «Бахчисарайский фонтан» такого «продолжения» не имеет. Его тема возникает лишь как воспоминание, от которого Пушкин постепенно освобождается. Мы видели, как уже в строфах «Евгения Онегина», писанных одновременно с окончанием «Бахчисарайского фонтана», Пушкин отрекается от крымской темы и от «петраркизма», продиктовавшего данную тему.
153 «Романтическая трилогия» А. Шаховского была поставлена 28 сентября 1825 г. П. Арапов пишет: «Шаховской сохранил большую часть стихов Пушкина и сцена, когда Зарема, в кипучей ревности, любуется спящей Мариею, вышла в представлении чрезвычайно рельефна. Семенова превосходно создала роль Заремы; известный монолог, обращенный к Марии, Катер. Семенова произнесла с большою энергиею, голосом, исполненным душевной горести, и последняя ее тирада привела в восторг весь театр» (П. Арапов. Летопись русского театра. СПб., 1861, стр. 374). Трилогия была возобновляема в 1837 и 1851 гг. (см.: А. С. Пушкин. Изд. журнала «Русский библиофил», СПб., 1911, стр. 77).
154 Этому стиху придано, как мне кажется, неверное толкование в работе Ю. Н. Тынянова «Безыменная любовь»: «Здесь в особенности интересны стихи:
И красоту еще земную.
Это могло относиться только к стареющей Карамзиной» (Литературный критик, 1939, № 5—6, стр. 171).
Однако «еще земную» не имеет никакого отношения к возрасту красавицы. В противопоставлении Марии и безыменной красавицы Пушкин отмечает только одно: Мария уже умерла и стала «летучей тенью», а вспоминаемая им красавица еще жива, она еще земная.
Вообще же мнение, что Пушкин думал здесь о Е. Карамзиной, никак нельзя считать убедительно мотивированным. Замечу, что разные исследователи называли здесь разных лиц: трех сестер Раевских, их компаньонку татарку Анну Ивановну, и только М. О. Гершензон искал не названную Пушкиным красавицу за пределами крымских встреч, считая, что речь идет о любви Пушкина, именно о любви к М. А. Голицыной.