18
Романтическая тема в творчестве Пушкина получила два различных аспекта. С одной стороны, она приобрела героический характер в трактовке волевого образа человека, прошедшего через испытания страстей. С этим образом связывалась общественная проблематика. С другой стороны, лирические переживания одушевлялись идеей просветления, освобождения от «мучительных страстей»: это была область интимно-личных чувств, и в противоположность мужественным образам, в которых воплощалась романтическая тема в героическом ее понимании, интимное истолкование вело к созданию женственных образов.
Мужские образы воплощали действенное начало, женские — страдательное.
«Бахчисарайский фонтан» представляет собой разработку романтической темы во втором ее аспекте.
Сюжет поэмы связан с крымской легендой о польке — пленнице ханского гарема. Поэма отражает впечатления Пушкина от посещения Бахчисарая. Столицу ханов Пушкин посетил на обратном пути из Гурзуфа. Мы не знаем непосредственных впечатлений Пушкина от этой обратной поездки. В письме к брату 24 сентября 1820 г. он молчит о ней. Описание поездки мы находим в «Отрывке из письма к Д.», но можем доверять здесь только внешнему описанию путешествия, потому что именно в части, посвященной путешествию из Гурзуфа, данный «Отрывок» включает ряд несомненно позднейших литературных домыслов.
Именно последняя часть «Отрывка» находится в зависимости от «Путешествия по Тавриде» Муравьева-Апостола. Эта книга появилась в середине 1823 г. (цензурное разрешение 19 апреля), а в руки Пушкина попала только в конце 1824 г. (см. письмо брату 1—10 ноября 1824 г.). Следовательно, в «Отрывке» отразились сравнительно поздние воспоминания, вызванные чтением книги Муравьева. Пушкин пишет: «Я объехал полуденный берег, и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти». Эта первая ссылка на Муравьева не точна. Об «ужаснейшем спуске» Муравьев сообщал в письме, только помеченном Кикенеисом, но описывал в нем приключения всего минувшего дня (7 октября 1820 г.). «Ужасный угол горы», о которой там говорится, находится в Симеизе, при объезде у берега моря скалы Панды (нижнего утеса Кошки), около скалы Дива. Пушкин почему-то не вспомнил об этом характерном уголке Крыма и отнес описание Муравьева к небывалым переходам «по скалам Кикенеиса». Может быть, проводник провел путешественников (т. е. генерала Раевского с сыном Николаем и Пушкина) не нижней тропой, а выше. Во всяком случае, эта ошибка Пушкина свидетельствует, как стирались в его памяти воспоминания о езде по крымским тропам.
В зависимости от Муравьева находятся и замечания о Георгиевском монастыре. В «Путешествии по Тавриде» при описании Георгиевского монастыря излагается мнение Палласа о нахождении здесь храма Дианы, с которым связан миф об Ифигении, Касторе и Поллуксе. Муравьев заявляет: «... должен буду оспоривать мнение много мною почитаемого Палласа» (стр. 86). И далее он указывает на все противоречия, возникающие при допущении, что храм Дианы, о котором пишут древние авторы, находился именно здесь, а кроме того, полагает, что нельзя связывать миф с историческими преданиями о Крыме: «... хотя бы и не совсем отвергать баснь о Ифигении, так по крайней мере признать должно в ней такие темноту и противоречия, что стараться извлечь из оной какую-нибудь историческую истину в отношении к нашей Тавриде есть дело совершенно невозможное» (стр. 88). Пушкин пишет: «Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они:
К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья...»
Здесь — несомненная литературная выдумка Пушкина. «Холодные сомненья» — это археологические размышления Муравьева, с которыми Пушкин познакомился только в конце 1824 г. и о которых он не мог думать в свое посещение Георгиевского монастыря в первых числах сентября 1820 г., тем более что Муравьев посетил это место после Пушкина (23 сентября). Предание о том, что прежде здесь был храм Дианы, прочно было усвоено местными обитателями, и никто из них никаких сомнений по этому поводу не мог выражать. Из слов Пушкина ясно, что ему даже показывали развалины, в которых признавали остатки храма Дианы. Общепринятое мнение об этих развалинах выразил П. Сумароков в «Досугах крымского судьи»; он писал: «По сходству расстояния, объявленного Страбоном, по соображенью местоположения и по свидетельству господина Сестренцевича, признаем здесь мыс Партенион. Страбон... своих кумиров кровию несчастных пленников. В сем-то их святилище Орест с примерным наперсником Пиладом осуждены были на заклание, и здесь-то оная служительница богини, убежавшая из Аулиды от зверского снисхождения родителева и изощренного на нее резца немилосердого Калхаса, признав во страннике своего брата, в нежных объятиях отменила ему казнь».149 Но можно думать, что этот миф привлек внимание Пушкина не во время его поездки по Крыму, а позднее, когда он прочитывал послания Овидия «Ex Ponte» (I. III, el. II), где в уста старого гета вложен рассказ об Ифигении, напоминающий рассказ старого цыгана об Овидии.
Весь эпизод посещения Георгиевского монастыря пополнен позднейшими прибавлениями, выпадающими из подлинных воспоминаний о поездке по Крыму. «Отрывок из письма к Д.» в беловой рукописи начинался с передачи впечатления от книги Муравьева: «Путешествие по Тавриде прочел я с жадностью и чрезвычайным удовольствием. Я был на полуострове в тот же год и почти в то же время, как и И. М. Жалею очень, что мы не встретились. Оставляю в стороне остроумные его изыскания; для поверки оных потребны обширные сведения самого автора. Но знаешь ли, что более всего поразило меня в этой книге? Различие наших впечатлений. Посуди сам». Далее следует известный в печати текст. В чем же «различие впечатлений»? Книга Муравьева вся состоит из исторических и археологических размышлений. По всякому случаю он цитирует Страбона, Плиния, Геродота и других древних авторов. Его привлекают только исторические воспоминания. Замечания о природе даются попутно, и то преимущественно касаются стремнин и пропастей, по которым пролегал его путь. Именно в противоположность раздумьям Муравьева Пушкин рассказал о потерянном цветке с Митридатовой гробницы. В Крыму Пушкин менее всего предавался мифологическим и историческим изысканиям. Эпизод на развалинах храма Дианы подсказан чтением «Путешествия по Тавриде».
«Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя ». В этой букве «К» искали разгадку тайны «Бахчисарайского фонтана». Но уже не говоря о том, что Пушкин не был склонен на страницах «Северных цветов» разоблачать какие бы то ни было тайны, неопределенность этой буквы усиливается тем, что в черновике фраза читается: «К*** поэтически описал мне его и называл la fontaine des larmes». Итак, мы даже не знаем — он или она скрывались под буквой «К».
Впрочем, в тексте поэмы мы находим более точные указания по этому поводу. Первоначально Пушкин собирался предпослать поэме посвящение Н. Н. Раевскому. Позднее начальные стихи этого посвящения передвинуты Пушкиным в заключительную часть поэмы, а из окончательного текста исключены. Вот одна из редакций посвящения:
Исполню я твое желанье,
Давно, когда мне в первый раз
Поведали сие преданье,
Мне стало грустно, пылкий ум
Был омрачен невольной думой,
Развеселил мой сон угрюмый.
Из этого посвящения совершенно явствует, что легенду Пушкин слышал еще в Петербурге, задолго до ссылки на юг. В первой редакции четвертый стих читался: «Ты мне поведал в первый раз». Это — прямое указание на Н. Н. Раевского. В самом тексте поэмы легенда связывается с «младыми девами»:
Младые девы в той стране
Преданье старины узнали
Фонтаном слез именовали.
Наконец, в письме к А. Бестужеву 8 февраля 1824 г., в той его части, которая помимо воли Пушкина попала в печать, о поэме говорилось: «Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины».
Свидетельства Пушкина противоречивы. Примирить их можно только предположением, что рассказ Пушкин услышал еще в Петербурге в семье Раевских, и установить точно, кто именно из младшего поколения семьи рассказывал легенду, не мог и сам Пушкин.
«Отрывке из письма к Д.» вспоминает комнаты, подвергшиеся переделкам в связи с приездом Екатерины II в 1787 г., говорит о внутреннем дворцовом саде, о ханском кладбище. Но по поводу мавзолея, с которым связывалась легенда о Марии Потоцкой, он пишет: «Что касается до памятника ханской любовницы, о котором говорит М., я об нем не вспомнил, когда писал свою поэму, а то бы непременно им воспользовался». Иначе говоря, мавзолея Пушкин не видал: он стоит отдельно в стороне от дворца, за пределами дворцового двора. Это показывает, что осмотр дворца был беглый. В памяти Пушкина сохранились определенные уголки дворца, и он их точно описал в поэме, но вся система дворцовых сооружений представлялась ему смутно.
Легенда о Марии Потоцкой имела весьма недавнее происхождение и не опиралась ни на какие исторические факты. Те памятники, с которыми связывают имя Потоцкой, не имеют к ней отношения. Об этом мы узнаем из надписей на фонтане и мавзолее. На фонтане имеются две надписи — на арабском и на татарском языках. Первая заимствована из Корана (сура 77, стих 18): «Там имеется источник, называемый Сельсебиль» (райский источник, из которого течет имбирный напиток). Другая гласит: «Лицо Бахчисарая просветлело (да хвалят господа), это является прекрасным произведением высочайшего Крым-Герая. Неусыпными его стараниями вода напоила эту страну, а при помощи божьей он успел бы сделать еще больше. Тонкостью ума он нашел воду и устроил прекрасный фонтан. Если имеется сомневающийся, пусть придет. Мы сами видали Дамаск, Багдад. Писал Шейхи. Утоляющим жажду источник своим языком расскажет хронограмму. Приди, пей воду чистейшую фонтана-глаза. Она приносит исцеление». Переведенная в числа хронограмма дает 1178 г. хиджры (т. е. 1763—1764 гг.). На мавзолее, который считается местом погребения Потоцкой, написано: «Да будет милосердие божие над Диларою. 1178 г. Молитву за упокой души Дилары-Бикеч». Связь между мавзолеем и фонтаном — в дате. Фонтан этот перенесен во внутреннее помещение дворца при реставрационных работах перед приездом Екатерины II. О его прежнем положении существуют разные мнения. Известно, что за год до смерти Дилары-Бикеч в ее честь была сооружена мечеть Ешильджами. Муравьев называет Дилару грузинкой, и это повторяется почти всеми, но к тому нет никакого основания: Дилара имя турецкое (персидского происхождения) и буквально значит «украшающая сердце».
«Путешествия по Тавриде» И. М. Муравьева-Апостола, в которой высказывались решительные сомнения в истинности легенды. Самая легенда в поэме Пушкина подверглась коренной переработке (у Муравьева она изложена в первоначальном виде).
Услышанная Пушкиным легенда явилась только толчком к совершенно самостоятельной разработке сюжета (и это один из аргументов в пользу того, что «Бахчисарайский фонтан» является осуществлением плана первоначального замысла поэмы о разбойниках).
Вообще историческая точность не входила в расчеты Пушкина. С этой точки зрения поэма страдает резкими анахронизмами. Имя хана — Гирей — ничего не говорит, потому что все крымские ханы были из рода Гиреев (Гераев). Если основываться на самом памятнике, от которого происходит и название поэмы, то действие относится к 60-м годам XVIII в., когда ханом был Крым-Гирей. При нем был (в 1769 г.) и последний набег татар на Россию (когда татарские войска под предлогом вмешательства в польские дела пограбили и земли дружественной Крыму Польши). Но Гирей в поэме страшится «козней Генуи лукавой», а генуэзские колонии в Крыму были разорены турками в 1475 г., и после этого ни о каком вмешательстве Генуи в крымские дела не могло быть и речи. Ханская резиденция была перенесена из Солхата (Старого Крыма) в Бахчисарай уже после уничтожения генуэзских колоний.
Девлет-Гирей задумчиво сидит;
Драгой янтарь в устах его дымится,
Угрюмый двор кругом его молчит...
С этим именем было несколько ханов, но вероятнее всего предположить, что Пушкин думал о том крымском хане, который в 1552 г. предпринял поход на Москву и дошел до Тулы. Об этом походе Пушкин читал в т. VIII «Истории Государства Российского», вышедшем в 1819 г.
его записки В. Ф. Раевскому, в которой упоминается «Histoire de la Crimée».
Обычно думают, что это «Histoire de la Tauride» (1800 г.) Сестренцевича-Богуша; это также могла быть книга Кастельно «Essai sur l’histoire ancienne et moderne de la Nouvelle Russie» (1820 г.), содержащая историю Крыма и обзор его современного состояния. Кое-какие, но более смутные представления об истории Крыма Пушкин мог получить и из поэмы С. Боброва «Таврида», которую он читал в период создания «Бахчисарайского фонтана». Однако Пушкин просто пренебрег историческими данными. Он изобразил Крым вообще, руководствуясь фантазией на основе личных впечатлений от исторических памятников Крыма.
Личные впечатления дали материал для воссоздания восточного колорита Бахчисарая. Но колорит внутреннего гаремного быта Пушкин мог воссоздать только по литературным источникам. Эти источники указаны самим Пушкиным. В письме Вяземскому 1—8 декабря 1823 г. Пушкин писал: «Меня ввел во искушение Бобров: он говорит в своей Тавриде: Под стражею скопцов гарема. Мне хотелось что-нибудь у него украсть». Другой источник указан в заметке 1830 г.: «Бахчисарайский фонтан слабее Пленника и, как он, отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил» («Опровержение на критики»). Чтение Байрона сказалось в воспроизведении общих мест восточного колорита.150 «Бахчисарайским фонтаном» он размышлял над воспроизведением восточного колорита в поэзии. Два образца привлекали его внимание. Один — поэма (или поэтический цикл) «Лалла-Рук» Мура, другой — восточные повести Байрона.
О знакомстве с Муром свидетельствует выбор эпиграфа. Этот отрывок из Саади долгое время являлся загадкой. Наконец, доискались, что эпиграф заимствован из «Бустана». Переводчик Саади К. И. Чайкин так перевел это место персидского оригинала: «Я услышал, что благородный Джемшид над некоторым источником написал на одном камне: „Над этим источником отдыхало много людей подобных нам. Ушли, как будто мигнули очами, т. е. в мгновение ока“». Расхождение между переводом Пушкина и точным смыслом оригинала К. И. Чайкин объяснял так: «„ушли“ соответствует „странствуют далече“, а „мигнули оком“ понято было как „смежили глаза“ (что вполне законно, ибо такое значение в персидском имеется) и отсюда: „иных уж нет“».151
Однако «Бустан» в те годы не был переведен ни на один европейский язык. Следовательно, у Пушкина был посредник. Таким посредником явился Мур. В его «восточном романе» «Лалла-Рук» (в прозаической части перед поэмой «Рай и Пери») есть место: «... фонтан, на котором некая рука грубо начертала хорошо известные слова из Сада Сади: „Многие как я созерцали этот фонтан, но они ушли и глаза их закрыты навеки“».152
Несмотря на заимствование изречения Саади, Пушкин сурово относился к восточным фантазиям Мура. Хотя его поэмы и содержат иносказательные намеки на современные события, самый рассказ чрезвычайно перегружен «восточным колоритом». Это изобилие восточных подробностей и отталкивало Пушкина. Узнав о намерении Жуковского переводить Мура, он писал Вяземскому (2 января 1822 г.): «Жуковский меня бесит — что ему понравилось в этом Муре? чопорном подражателе безобразному восточному воображению? Вся не стоит десяти строчек Тристрама Шанди; пора ему иметь собственное воображение и крепостные вымыслы». В письме Гнедичу 27 июня 1822 г. говорится об «уродливых повестях Мура» («Лалла-Рук» состоит из четырех стихотворных повестей, связанных прозаическим повествованием о самой Лалла-Рук и Фераморзе). Объяснение своей нелюбви к Муру Пушкин дал в письме Вяземскому (март — апрель 1825 г.) по поводу «Бахчисарайского фонтана»: «Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным, холодным европейцам. Кстати еще — знаешь, почему не люблю я Мура? — потому что он чересчур уже восточен. Он подражает ребячески и уродливо — ребячеству и уродливости Саади, Гафиза и Магомета. Европеец и в упоении восточной роскоши должен сохранить вкус и взор европейца. Вот почему Байрон так и прелестен в Гяуре, в Абидосской невесте и проч.».
Это сравнение Мура и Байрона имело для Пушкина прямое отношение к личному творчеству: в своих восточных сюжетах он прежде всего хотел оставаться европейцем. В «Бахчисарайском фонтане» Восток представлен лишь настолько, насколько этого требует сюжет. В действительности Пушкин имел задачей изображение более близких ему чувствований, а не археологическое воспроизведение исторических картин из крымско-татарской жизни. Отсюда и исторические неточности, и условность «восточного колорита». Наоборот, личное, лирическое получило особенно яркое и полное выражение. В данной поэме господствует то же субъективное освещение действия, какое характерно для всех романтических поэм Пушкина.
149 Павел . Досуги крымского судьи, или второе путешествие в Тавриду, ч. I. СПб., 1803, стр. 202—203.
150 Сюда относятся такие детали, как янтарный чубук, «немые стражи» (и о том и о другом говорится в примечаниях к «Абидосской невесте») и т. п. В одном случае Байрон ввел Пушкина в заблуждение, впрочем не отразившееся на окончательном тексте. В черновике поэмы есть стих: «Под стражею кизляра хладной». Кроме того, в беловой рукописи о смерти Заремы говорилось:
Давно кизлярами немыми
В пучину вод опущена.
«Говорят, что Вяземский печатает в Москве это стихотворение. В таком случае сделайте милость, заметьте ему одно место, требующее исправления. Зарема умирает от рук немых кизляров, а кызлар по-турецки значит просто девушкиКызлар-Агасси, вероятно, обманувшее Пушкина, значит начальника над девушками Харема» (Русский архив, 1868, вып. 4—5, стлб. 600). По данному указанию Пушкин исправил стих: «Гарема стражами немыми». В обоих местах виновником ошибки был Байрон». В «Абидосской невесте» читаем:
The Kislar only and his Moors
Watch well the Haram’s massy doors.
По поводу выражения «немые стражи» Г. О. Винокур писал: «Кстати сказать: „немыми“ здесь надо понимать буквально; речь идет о людях с отрезанными языками — таково было европейское представление о гаремных служителях, против которого Дашков протестует в том же письме к Дмитриеву» (Красная новь, 1936, № 3, стр. 236). Вряд ли это верно. В примечании к «Абидосской невесте» Байрон пишет, что выражение «молчаливые рабы» (в оригинале — «silent serve», в переводе А. Пишо — «esclaves muets») происходит от того, что турецкие правила благопристойности препятствовали публичному выражению скорби со стороны служителей.
Среди прочих восточных подробностей в примечаниях к «Абидосской невесте» упоминается и шербет, подаваемый после купания.
151 Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, вып. 2. Изд. АН СССР, М. — Л., 1936, стр. 468. В библиотеке А. Ф. Онегина, хранящейся в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, имеется персидское издание «Бустана» 1291 г. хиджры (т. е. 1874—1875 гг.), где на стр. 29 отмечено данное место и рукой владельца, с указанием на эпиграф к поэме Пушкина, написан буквальный перевод: «1. Я слышал что Джемшид счастливый 2. Над фонтаном на камне написал 3. У этого источника, подобно нам, многие отдыхали 4. Исчезли (они) подобно морганию глаза... ».
152 «... a fountain, on which some hand had rudely traced those wellknown words from the Garden of Sadi, — „Many, like me, have viewed this fountain, but they are gone and their eyes are closed for ever“». В переводе на французский язык А. Пишо (1820, т. 1, стр. 205) это место еще ближе к Пушкину: «... ces mots si connus du Jardin de Sadi: „Plusieurs ont vu, comme moi, cette fontaine: mais ils sont loin et leurs yeux sont fermés à jamais“». Любопытно, что русский переводчик Мура 1830 г. передал это место под явным влиянием пушкинского эпиграфа: «многие, так же как и я, посещали сей источник, но одни далеко, а глаза других закрыты навеки» (Лалла-Рук. Восточная повесть Т. Мура. Перевод с английского. М., 1830, стр. 28). Ср. перевод Пушкина: «Многие, так же как и я, посещали сей фонтан: но иных уже нет, другие странствуют далече». Мур отмечает «меланхолическую красоту этого отрывка»; ср. у Пушкина «меланхолический эпиграф» (в заметке о «Полтаве» 1830 г., где говорится именно об этом эпиграфе).