ГЛУБЬ СЕРДЕЦ
В поэзии Пушкина слова душа и сердце и производные от них прилагательные многократно сочетаются со словами глубина, глубь, глубоко. Несколько примеров:
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
«Деревня», 1819
И скрылся образ незабвенный
В его сердечной глубине.
«Гречанке», 1822
Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине...
«Кн. М. А. Голицыной», 1823
... Ах! так ли я успею
Из глубины сердечной милый образ
Искоренить?
«Из Alfieri», 1827
Метафора душевной или сердечной глубины — традиционный образ лирической поэзии, отвечающий самой ее сути. К тому же, это и устойчивая языковая метафора; в русский язык она пришла, вероятнее всего, из французского — ср. французские выражения au fond de l’âme, du fond de l’âme (в глубине души, из глубины души), которые Пушкин калькирует в письмах и прозе: «Вдохновительное письмо ваше... тронуло меня до глубины сердца» (Н. И. Гнедичу, 24 марта 1821 года) или: «Это письмо тронуло Ибрагима до глубины сердца» («Арап Петра Великого», гл. II). В этих случаях выражение «до глубины сердца» употреблено как формула с почти стертым значением.
Но в поэзии слово звучит иначе — раскрывает все свои смысловые потенции. В поэзии Пушкин не использует языковую метафору, а, напротив, разбивает ее, освобождает входящие в нее слова и, сочетая их в различных грамматических формах, возвращает им полноту звучания. В поэтическом контексте «глубина души» рисуется у него как реальность почти физическая:
Ты оживлял ее советом иль укором...
«Чаадаеву», 1821
Из мира дольнего куда
Младые сны его уводят?..
Как знать? Незрима глубь сердец.1
«Тазит», 1829—1830
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
«Евгений Онегин», гл. 8, строфа XXI
В последнем примере слова глубина и душа разделены границей стиха, глубина таким образом попадает в сильную концевую позицию и получает самостоятельный смысловой акцент.
Можно сказать, что «глубина души», «глубина сердца» — это сквозная тема поэзии Пушкина, и по преимуществу лирическая, личная тема. Остается она личной и в переводе из «Гимна Пенатам» Р. Саути («Еще одной высокой, важной песни...», 1829):
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают мне знать сердечну глубь,
В могуществе и немощах его,
Они меня любить, лелеять учат
Не смертные, таинственные чувства.
inmost heart2 (буквально — внутреннее сердце) он выбирает не самый точный — , то есть, во-первых, вводит свое — меняет местами определение и определяемое, делает объектом высказывания не сердце, а его глубь. Так чуть заметным смысловым и грамматическим смещением присваивается переводная тема, которая звучит здесь совершенно по-пушкински, с пушкинской интонацией, в регистре пушкинского поэтического словаря.
Итак, сердце имеет двойное дно, какую-то особую глубь, в которой живут «не смертные, таинственные чувства». Этот глубинный душевный слой обладает повышенной восприимчивостью и особой способностью хранить впечатления. Образ сердечной глубины не раз встречается у Пушкина со словами «впечатленье», «впечатлелось», «напечатлелось». Примеры таких тройственных сочтаний:
Все впечатлелось неизбежно
«Как наше сердце своенравно», 1823
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
«Жил на свете рыцарь бедный...», 1829
В душе глубоко напечатлены...
«В начале жизни школу помню я...»,
черновик, 1830
В пушкинское время уже бытовало устойчивое выражение «глубокое впечатление», но и в этом случае Пушкин разбивает языковой штамп и возвращает словам их реальное содержание. Он говорит о таких образах, воспоминаниях, которые действительно в душах и остаются там навсегда, так что их невозможно «искоренить» («Из Alfieri»).
Но какие тайны хранятся в «сердечной глубине»? В большинстве приведенных примеров это чувства влюбленного или впечатления поэта, что часто совпадает. В других случаях чувства остаются не названными. Ибо «незрима глубь сердец».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Эти слова удивительным образом совпадает с толкованием в словаре Даля: « или сердца — скрытое в человеке, незримое». — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. СПб. — М., 1880. С. 357.
2 The Poetical works of Robert Southey. Complete in one volume. Paris, 1829, p. 690.