«ДОМИК В КОЛОМНЕ»
«Я воды Леты пью...»
Эта стихотворная повесть не раз вызывала недоумение пушкинистов. Всяк толковал ее по-своему, сходясь лишь в том, что она - одно из самых непонятных произведений Пушкина. V В 1846 году П. А. Плетнев, которому поэт посвятил «Онегина», писал: ««Домик в Коломне» для меня с особенным значением. Пушкин вышедши из лицея действительно жил в Коломне... Здесь я познакомился с ним... Следовательно, каждый стих для меня есть воспоминание или отрывок из жизни»34. Эти слова очень емки; ведь ими ближайший друг Пушкина подтверждает жизненную реальность повести, биографичность каждого ее стиха... Она была написана в Болдине в октябре 1830 года. После шутливого, полемического (о формах стихотворства) вступления Пушкин начинает рассказ легко и спокойно. Однако этого спокойствия ему хватает только на две строфы:
« Усядься, муза; ручки в рукава,
Под лавку ножки! не вертись, резвушка!
Теперь начнем. - Жила-была вдова,
Тому лет восемь, бедная старушка,
С одною дочерью.
У Покрова
Стояла их смиренная лачужка
За самой будкой. Вижу, как теперь,
Светелку, три окна, крыльцо и дверь.
Дни три тому VI туда ходил я вместе
С одним знакомым перед вечерком.
Лачужки этой item уж там. На месте
Ее построен трехэтажный дом.
Я вспомнил о старушке, о невесте,
Бывало тут сидевших под окном,
О той поре, когда я был моложе,
Мне стало грустно: на высокий дом
Глядел я косо VII. Если в эту пору
Пожар его бы охватил кругом,
То моему б озлобленному взору
Бывает сердце полно; много вздору
Приходит нам на ум, когда бредем
Одни или с товарищем вдвоем.
Тогда блажен, кто крепко словом правит
Кто в сердце усыпляет или давит
Мгновенно прошипевшую змию;
Но кто болтлив, того молва прославит
Вмиг извергом... Я воды Леты пью,
Оставим это, - сделайте мне милость!»35
И что ж мы видим? Стоило в памяти воскреснуть прошлому, стоило ему вспомнить как, будучи после ссылки впервые в Петербурге в 1827 году, он навестил места, где прошли три года юности, и тут же «скрытая боль разражается бурным взрывом ожесточения и гнева»36. Он точно указывает место - у Покрова, за самой будкой. А где могла находиться эта будка, как не на углу площади возле трехэтажного генеральского дома? И уже не важно, была ли здесь «смиренная лачужка» в действительности или же лишь в авторском вымысле, но высокий дом стоит по-прежнему, и Пушкин ненавидит его. Он был бы рад «озлобленным взором» видеть эти стены охваченными пламенем, - слишком много трагического, горько-тайного связано с ними в прошлом. И не странным сном полно его сердце, не вздор приходит на ум; это неумолимая память оживляет притупившиеся за годы странствий боль и вину. Но надо молчать - это не его тайна - надо задавить в своем сердце «мгновенно прошипевшую змию». Ведь иначе, если свет все же угадает, то тогда «молва прославит вмиг извергом». И Пушкин заставляет умолкнуть память VIII. Он пьет из реки забвения, он просит себя, нас: «Оставим это, - сделайте мне милость». В семи последующих строфах он опять спокоен, он продолжает игривую историю. Но - не тут-то было! Ему необходимо досказать, снять с себя тяжесть молчания. И вновь в разорванной канве легкого повествования мы видим строки совсем иные, полные элегической грусти, теплоты, мягкого укора:
«... Я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
Там слушать русское богослуженье.
Графиня... (звали как, не помню, право).
Она была богата, молода;
Входила в церковь с шумом, величаво;
Молилась гордо (где была горда!),
Все на нее...
Графиня же была погружена
В самой себе, в волшебстве моды новой,
В своей красе надменной и суровой.
Тщеславия. Его б вы в ней узнали;
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб...
Невольный взор они-то привлекали...
Но это знать графиня не могла
И, верно, в список жертв меня внесла.
Она страдала, хоть была прекрасна
В роскошной неге; хоть была подвластна
Свой фимиам, - она была несчастна»38
И впрямь: шутка соседствует с драмой, веселость души - с ее горьким ожесточением. Да и эпизод с «несчастной» графиней вроде бы никак не связан с шалостями Параши и Мавруши. Но... Мавруша? Мавр? Ведь это, как известно, одно из лицейских прозвищ самого Александра Сергеевича, и, быть может... Конечно, это уж совершенно вольное допущение - а нет ли в забавном сюжете, подсказанном поэту Нащокиным, намека на какую-то близкую ситуацию, приключившуюся некогда в Коломне с самим Пушкиным - но не с Парашей, конечно? И действительно ли товарищ подсказал сюжет, а не напомнил о нем?..
«К. А. Б. ***») говорит о Катеньке Буткевич, но единственный - о страдании ее души, заключенной в золотую клетку. Его воспоминания снова точны и правдивы. Поэтому и фраза «Звали как, не помню, право» наполнена самоиронией, грустная улыбка проскальзывает в ней. Он, конечно, помнит. «Через всю поэзию Пушкина проходит одна тема - тема воспоминаний» (Д. С. Лихачев).
« Осенью 1830 года, готовясь к браку и отрываясь от своего прошлого, поэт писал прощальные стихи когда-то любимым женщинам...»39 - это слова пушкиниста Цявловской в одной из ее последних работ. А много лет назад она опубликовала авторизованную копию приведенных нами строф о графине, озаглавленную «Отрывок из повести». Рукопись переписана Натальей Николаевной в конце 1831 года и предназначалась для журнала «Европеец». Рукою Пушкина пронумерованы октавы, надписано заглавие, поставлена подпись. Это, кстати, единственный известный нам случай непосредственного участия Натальи Николаевны в переписке рукописей мужа. Случайность, нет ли, но безусловен бывший при этом разговор или рассказ о Стройновской, подтверждающий вывод Цявловской, что Пушкин «пришел к браку с сердцем, облегченным полной исповедью»40.
Однако журнал «Европеец» был запрещен, и «Домик в Коломне», уже целиком, появился в альманахе «Новоселье» лишь в 1833 году. «И если бы, - писала Цявловская, - не нахождение авторизованной копии... то мы никогда не знали бы, что Пушкин выделил в качестве отрывка, достойного отдельной публикации... именно эти пять октав»41. Думаем, что будет правильно дополнить ими «прощальные стихи» Болдинской осени.
V. Основной причиной этому, если не считать полемического вступления, были два приводимых нами ниже отрывка (строфы X-XII и XXI- XXIV), казалось бы, не связанные ни друг с другом, ни с основным сюжетом этой шутливой повести.
VI. В рукописи скачало было: «Лет пять тому...»
VII. В рукописи было: «мрачно»
VIII. Этот отзвук укора совести и вины за проступок, совершенный в юности, имевший, возможно, резонанс в обществе (оставшийся нам не известным), проскальзывает у Пушкина и в «Онегине». В черновых вариантах VI главы романа читаем:
«Пора проступки юных дней
Загладить жизнию моей!
Молва, играя, очернила
Мои начальные лета.
Ей подмогала клевета
Но, к счастью, суд молвы слепой
Опровергается порой»37
34. «... каждый стих для меня есть воспоминание или отрывок из жизни—» - Си. 18.
35. «Дня три тому ходил я вместе...» - ПСС»- JL: Наука. 1977^ Т. 4у- С. 236.
«... скрытая боль отражается бурным взрывом ожесточения и гнева...» - Гершентон М. Мудрость Пушкина. - ,М. 1919. - С. 147.
«... Пора поступки юных дней...» - ПСС. 1937,- Т. 6. - С. 340 (вариант).
38. «Я живу теперь не там, но верною мечтою....», «.... она была несчастна...» - ПСС- Т. 4. 1977. - С. 239-240.
39. 40. 41. Цявловская Т. Г / / Прометей.: Сб. - М. 1974. - X* 10. - С. 68.//Летописи. - М. 1936. - Кн. 1. - С. 300-302.