Критика о творчестве А. С. Пушкина, отзывы современников
Александр Сергеевич Пушкин является выдающейся фигурой в русской классической литературе.
В этой статье представлена критика о творчестве А. С. Пушкина, отзывы современников о произведения великого русского поэта и прозаика.
П. И. Шаликов:
"Пушкин не может писать дурных стихов — это всем известно, это многими сказано, и это неоспоримо: следовательно, не о стихах Пушкина говорить должно; даже не о мыслях, которые, собственно, принадлежат прозе; но о том, что существенно составляет поэзию и чему нельзя довольно надивиться в поэте. Например, спрашиваю у себя, где, когда и как Пушкин мог приобресть такое опытное познание сердца человеческого? где, когда и как мог он научиться языку страстей во всяком положении? где, когда и как нашел он ключ к сокровеннейшим чувствам и помыслам? Кто ему дал искусство — одним очерком ясно представить характеры с их отдаленным развитием и происшествия с предбудущими последствиями? Кто дал ему кисть и краски — живописать для воображения точно так, как живописуется природа для глаз? Вот тайна поэта и поэзии! Он — чародей, властвующий безусловно над ними; она — волшебное зеркало, показывающее все под образом жизни, души, истины."
(писатель и журналист П. И. Шаликов, критическая статья "«Евгений Онегин». Глава III", 1827 г.) Ф.
В. Булгарин:
"Сомневаюсь, чтобы между явными противниками Пушкина были такие, которые бы не сознались, что он гений. Пушкин начал писать в таких летах, когда невозможно делать усилий, чтоб быть стихотворцем. Природа создала его поэтом."
(Ф. В. Булгарин, "Разбор поэмы «Полтава»", журнал "Северная пчела", №39, 30 марта 1829 г.)
Н. В. Гоголь:
"При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. <...>
Но увы! это неотразимая истина: что чем более поэт становится поэтом, чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и наконец так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей."
(Н. В. Гоголь, "Несколько слов о Пушкине", 1835 г.)
А. П. Милюков:
"Судьба Пушкина составляет самую любопытную и поучительную станицу в истории нашей поэзии.
Первые его произведения, еще молодые и незрелые, встречались с восторгом, перелетали с электрической быстротой из уст в уста, переписывались и заучивались во всей России. Их читали и деревенская барышня, и юноша на ученической скамейке, и офицер в походной палатке, и ученый в своем кабинете; они возбудили энтузиазм, до тех пор неизвестный. "Руслан и Людмила", "Кавказский пленник", "Цыганы", первые главы "Евгения Онегина" встречены были со всеобщим восторгом. Потом, когда гений Пушкина возмужал, когда его сочинения не были уже бледными подражаниями, незрелыми плодами молодости, а становились самобытными, оригинальными, тогда публика принимала их не с тем восторгом, как прежде, но почти равнодушно и без участия. <...> Это охлаждение публики сильно тревожило Пушкина в последние годы его жизни. <...>
... Пушкин не есть всемирный поэт и имеет значение только для своего отечества. <...> Ясно, что Пушкин не принадлежит к великому семейству гениев мировых..."
(А. П. Милюков, "Очерк истории русской поэзии", СПб, 1847 г.)
Н. А. Добролюбов:
"Пушкин... в своей поэтической деятельности первый выразил возможность представить, не компрометируя искусства, ту самую жизнь, которая у нас существует, и представить именно так, как она является на деле. В этом заключается великое историческое значение Пушкина. Но и в Пушкине проявилось это не вдруг, и притом проявилось не с тою широтой взгляда, какой можно бы ожидать от такой художественной личности. <...> Натура неглубокая, но живая, легкая, увлекающаяся, и притом, вследствие недостатка прочного образования, увлекающаяся более внешностью, Пушкин не был вовсе похож на Байрона. <...>
и верно; общество было в восторге, что видит наконец настоящую, не игрушечную поэзию, и принялось читать и перечитывать Пушкина. С его времени литература вошла в жизнь общества, стала необходимой принадлежностью образованного класса. <...>
Жизнь все шла вперед; мир действительности, открытый Пушкиным и воспетый им так очаровательно, начал уже терять свою поэтическую прелесть; в нем осмелились замечать недостатки уже не во имя отвлеченных идей и заоблачных мечтаний, а во имя правды самой жизни. Ждали только человека, который бы умел изобразить недостатки жизни с таким же поэтическим тактом, с каким Пушкин умел выставить ее прелести. За людьми дело не стало: явился Гоголь. Он изобразил всю пошлость жизни современного общества; но его изображения были свежи, молоды, восторженны, может быть, более, чем самые задушевные песни Пушкина."
(Н. А. Добролюбов, "О степени участия народности в развитии русской литературы", журнал "Современник", 1858 г.)
Апп. А. Григорьев:
"... Явился «поэт», явилась великая творческая сила, равная по задаткам всему, что в мире являлась не только великого, но даже величайшего: Гомеру, Данту, Шекспиру, — явился Пушкин... <...>
Пушкин был весь - стихия нашей духовной жизни, отражение нашего нравственного процесса, выразитель его, столько же таинственный, как сама наша жизнь."
(Апп. А. Григорьев, "Время", 1861 г.)
Д. И. Писарев:
"Если бы Белинский дожил до наших времен, то он принужден был бы сознаться, что некоторые художники далеко превзошли великого Пушкина даже в этой удивительной и специально художественной способности. Наши великие живописцы, господа Зарянко и Тютрюмов воспевают бобровые воротники красками и воспевают их так неподражаемо хорошо, что каждый отдельный волосок превращается в поэтическую картину и в перл создания. <...>
Если бы критика и публика поняли роман Пушкина так, как он сам его понимал; если бы они смотрели на него, как на невинную и бесцельную штучку, подобную "Графу Нулину" или "Домику в Коломне"; если бы они не ставили Пушкина на пьедестал, на который он не имеет ни малейшего права, и не навязывали ему насильно великих задач, которых он вовсе не умеет и не желает ни решать, ни даже задавать себе, - тогда я и не подумал бы возмущать чувствительные сердца русских эстетиков моими непочтительными статьями о произведениях нашего, так называемого, великого поэта. Но, к сожалению, публика времен Пушкина была так неразвита, что принимала хорошие стихи и яркие описания за великие события в своей умственной жизни. <...>
... Пушкин, при своем поверхностном и ребяческом взгляде на жизнь вообще и на женщину в особенности..."
(Д. И. Писарев, статья "Пушкин и Белинский", журнал "Русское слово", 1865 г.)
Проспер Мериме (французский писатель):
"Стихи Пушкина не менее сжаты по сущности, чем по форме, и всякое его стихотворение является плодом глубокого размышления. ... Он долго разыскивает в своем колчане именно ту прямую и острую стрелу, которая неминуемо попадает в цель. Простота, а иногда и некоторый внешний беспорядок являются у него лишь расчетом утонченного мастерства."
(Проспер Мериме (1803-1870 гг.), "Александр Пушкин")
Н. Н. Страхов:
"Имя Пушкина растет. ... Очарование имени Пушкина продолжается до сих пор и даже становится глубже. <...>
... Было после него несколько минут, когда новые литературные явления, казалось, навсегда заслоняли его; вкус к Пушкину тупел, и все внимание сосредоточивалось на новом предмете восторга. Но проходило время, и то, что вблизи казалось огромным, становилось на расстоянии меньше, и, наконец, мы видели, что Пушкин по-прежнему возвышается над всею нашею литературой, и до него и после него. <...>
Пушкин не был нововводителем. Он не создал никакой новой литературной формы и даже не пробовал создавать. Он писал точно такие же элегии, послания, поэмы, сонеты, романсы, какие обыкновенно писались тогда у нас и в иностранных литературах. "Евгений Онегин" имеет форму произведений Байрона, форма "Капитанской дочки" взята с романов Вальтера Скотта, а "Борис Годунов" есть по-видимому прямой сколок с трагедий Шекспира. <...>
... Для него все формы были равны... ... Он... ни за какою формою не признавал ни безусловной законности, ни безусловной невыгодности... В каждой он чувствовал себя почти одинаково ловко; он вливал в них обыкновенно столько содержания, что оно, так сказать, поглощало форму. <...>
Любимый размер Пушкина опять самый обыкновенный, самый общеупотребительный, - четырехстопный ямб Ломоносовских од. ... У Пушкина не было желания разнообразить размеры или выдумывать новые. <...> Пушкин... нашел... что нет нужды искать других размеров для других родов стихотворений и что в том же стихе он может выражать и множество других чувств. <...>
не исключал из своей речи ни единого слова и ни единого оборота. Он употреблял их все, как скоро приходило их место и наступала в них надобность. Поэтому никакой изысканности, манерности, односторонности нет в языке Пушкина. <...>
... Пушкин поэзию, жившую в его душе, ценил выше всего, ей одной служил, одну ее хотел выражать. Пушкин был правдивейший и искреннейший из поэтов. <...> С совершенной отчетливостью он чувствовал, когда в нем действует вдохновение и когда нет, и не писал ни одного произведения, которое бы не вытекало прямо из души. Необыкновенная сила пушкинского гения обнаруживается именно в этом прямодушии. Более открытого, более прямо себя обнаруживающего поэта невозможно найти. Расстояние между душою Пушкина и его стихотворениями было так мало, что меньше и не бывает и быть не может. <...>
... Пушкин был правдивейший и искреннейший из поэтов. <...> Пушкин... свободно восходил на всякие высоты поэзии, никогда не изменяя правде."
(Н. Н. Страхов, "Заметки о Пушкине", сборник "Складчина", 1874 г.)
Ф. М. Достоевский:
"Он [Пушкин] понял русский народ и постиг его назначение в такой глубине и в такой обширности, как никогда и никто. <...>
Я скажу... о любви Пушкина к народу русскому Это была любовь всеобъемлющая, такая любовь, какую еще никто не выказывал до него. <...> Он [Пушкин] преклонился перед правдой народною, он признал народную правду как свою правду. Несмотря на все пороки народа и многие смердящие привычки его, он сумел различить великую, суть его духа тогда, когда никто почти так не смотрел на народ, и принял эту суть народную в свою душу как свой идеал. <...>
Пушкин любил народ не за одни только страдания его. За страдания сожалеют, а сожаление так часто идет рядом с презрением. Пушкин любил всё, что любил этот народ, чтил всё, что тот чтил. Он любил природу русскую до страсти, до умиления, любил деревню русскую. Это был не барин, милостивый и гуманный, жалеющий мужика за его горькую участь, это был человек, сам перевоплощавшийся сердцем своим в простолюдина, в суть его, почти в образ его. <...> Русский дух разлит в творениях Пушкина, русская жилка бьется везде. <...>
"
(Ф. М. Достоевский, очерк "Пушкин, Лермонтов и Некрасов", "Дневник писателя", декабрь 1877 г.)
И. С. Тургенев:
"Он дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе, логике и красоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым после древнегреческого... <...>
Нет сомнения, что он создал наш поэтический, наш литературный язык, и нам и нашим потомкам остается только идти по пути, проложенному его учением."
"А. С. Пушкин", "Из речи, читанной... по поводу открытия памятника А. С. Пушкину, 1880 г.)
В. В. Розанов:
"В Пушкине есть одна, мало замеченная черта: по структуре своего духа он обращен к прошлому, а не к будущему. Великая гармония его сердца и какая-то опытность ума, ясная уже в очень ранних созданиях... <...>
... Пушкин не имел вообще лично и оригинально возникшего в нем нового; но все, ранее его бывшее - в нем поднялось до непревосходимой красоты выражения, до совершенной глубины и, вместе, прозрачности и тихости сознания. Это - штиль вечера, которым закончился долгий и прекрасный исторический день. Отсюда его покой, отсутствие мучительно-тревожного в нем, дивное целомудрие, даже и в "Графе Нулине", "Руслане и Людмиле"
... Итак, с версией происхождения нашей литературы "от Пушкина" - надо покончить. <...>
"27 лет"; он в общем и милее нам, но не откажемся же признаться: он нам милее по свойству нашей лени, апатии, недвижимости; все мы любим осень, "камелек", теплую фуфайку и валеные сапоги. Пушкин был "эхо"; он дал нам "отзвуки" всемирной красоты в их замирающих аккордах, и от него их без труда получая, мы образовываемся, мы благодарим его... <...>
Пушкин в своей деятельности... ... угадываем в будущем; напротив, Лермонтов - даже не угадываем, как по "Бедным людям" нельзя было бы открыть творца "Карамазовых" и "Преступления и наказания"...
Но вот... общим инстинктом читателей Лермонтов поставлен сейчас за Пушкиным, и почти впереди Гоголя. Дело в том, что по мощи гения он несравненно превосходит Пушкина, не говоря о последующих: он весь рассыпается в скульптуры; скульптурность, изобразительность его созданий не имеет равного себе, и, может быть, не в одной нашей литературе."
"Литературные очерки", СПб, издание П. Перцова, 1899 г.)
В. О. Ключевский:
"Пушкин не был поэтом какого-либо одинокого чувства или настроения, даже целого порядка однородных чувств и настроений: пришлось бы перебрать весь состав души человеческой, перечисляя мотивы его поэзии. <...>
Да в поэзии Пушкина... нет ни великого, ни малого: все уравнивается, становясь прекрасным, и стройно укладывается в цельное миросозерцание, в бодрое настроение. Простенький вид и величественная картина природы, скромное житейское положение и трагический момент, самое незатейливое ежедневное чувство и редкий порыв человеческого духа - все это выходит у Пушкина реально-точно и жизненно-просто и все освещено каким-то внутренним светом, мягким и теплым. Источник этого света - особый взгляд на жизнь, вечно бодрый, светлый и примирительный... <...>
... Если через поэзию Пушкина мы стали лучше понимать чужое и серьезнее смотреть на свое, то через нее же мы сами стали понятнее и себе самим и чужим."
(В. О. Ключевский, "Памяти А. С. Пушкина", 1899 г.)
Д. С. Мережковский:
"Все говорят о народности, о простоте и ясности Пушкина, но до сих пор никто, кроме Достоевского, не делал даже попытки найти в поэзии Пушкина стройное миросозерцание, великую мысль. Эту сторону вежливо обходили, как бы чувствуя, что благоразумнее не говорить о ней, что так выгоднее для самого Пушкина. Его не сравнивают ни со Львом Толстым, ни с Достоевским... <...>
В сравнении с музою Льва Толстого, суровою, тяжко-скорбною, вопиющею о смерти, о вечности, — легкая, светлая муза Пушкина, эта резвая «шалунья», «вакханочка», как он сам ее называл, — кажется такою немудрою, такою не серьезною. Кто бы мог сказать, что она мудрее мудрых? <...>
Пушкин сам себя не знал и только смутно предчувствовал все неимоверное величие своего гения. <...>
Отсутствие болезненного разлада, который губит таких титанов, как Байрон и Микеланжело, гармония природы и культуры, всепрощения и героизма, нового мистицизма и язычества — в Пушкине естественный и непроизвольный дар природы. Таким он вышел из рук Создателя. Он не сознал и не выстрадал своей гармонии."
(Д. С. Мережковский, "Пушкин", 1911 г.)
"Чехов - это Пушкин, в прозе. Вот как в стихах Пушкина каждый может найти что-нибудь такое, что пережил и сам, так и в рассказах Чехова... читатель непременно увидит себя и свои мысли."
(Л. Н. Толстой, сборник "Не могу молчать!", СПб, 1911 г.)
А. М. Горький (Максим Горький):
"До Пушкина литература - светская забава, литератор - в лучшем случае - придворный, как Дмитриев, Державин, Жуковский, или мелкий чиновник - как Фон-Визин, Пнин, Рылеев... <...>
в его глазах поэт - выразитель всех чувств и дум народа, он призван понять и изобразить все явления жизни. <...>
... Поэты до Пушкина совершенно не знали народа, не интересовались его судьбой, редко писали о нем. <...> Прежде всего Пушкин был первым русским писателем, который обратил внимание на народное творчество и ввел его в литературу, не искажая... <...> Пушкин непосредственно сталкивался с народом, расспрашивал мужиков о жизни... <...> Пушкин знал жизнь крестьян... <...>
Пока Пушкин шел тропой романтизма... общество... одобряло поэта. Но, как только он встал на свои ноги и заговорил чистым, русским, народным языком... общество стало относиться к нему насмешливо и враждебно..." (А. М. Горький (Максим Горький), курс истории русской литературы, читанный Горьким в 1909 г.)
"Многие из современников Пушкина владели словом почти так же искусно, так же легко, как он, но никто из них не смог соединить в стихе простоты и ясности слова с музыкой его..."
"Правда":
"Пушкин был создателем новой русской литературы. <...> От Пушкина ведут свою родословную лучшие наши поэты... <...>
Пушкин - великий русский национальный поэт. Но бессмертные произведения его художественного слова обогатили человечество. Русский народ справедливо гордится своим поэтом. В Пушкине сказались талантливость, сила, вдохновение, страсть великой страны..." (газета "Правда", ЦО, 17 декабря 1935 г.)
Это была критика о творчестве А. С. Пушкина, отзывы современников о произведения великого русского поэта и прозаика.