2
Если связям Пушкина с декабристами в пушкиноведении уделялось много внимания, то другая важнейшая проблема — отношение к современному ему крестьянскому движению — оказалась гораздо менее изученной. А между тем для эволюции общественно-политических взглядов поэта она имела значение первостепенное.
Пробелы в изучении пушкинского отношения к крестьянскому движению в известной мере объясняются тем, что само крестьянское движение 20—30-х годов прошлого века пока недостаточно исследовано. Поэтому и в пушкиноведении часто встречающаяся постановка вопроса о крестьянских восстаниях дана в общей форме, без необходимой дифференциации различного характера самих восстаний.
Освещение вопроса об отношении Пушкина к крестьянским восстаниям требует прежде всего четкого представления об эволюции и различных фазах этого движения. Необходимо учитывать и то обстоятельство, что от собственно крестьянских выступлений постепенно обособлялось движение крепостных рабочих, получавшее свое особое содержание. Дифференциация крестьянства приводила к существенным различиям в интересах его прослоек, что меняло и формы самого движения.
В XVII—XVIII веках крестьянские войны охватывали окраины страны (Разин — Дон, Поволжье, Слободская Украина; Пугачев — Приуралье, Зауралье и Нижнее Поволжье), где государственная власть была слабее, чем в центре, где легче было слить воедино разрозненные выступления. На окраинах было немало беглого люда, казачества, работных людей — тех категорий, которые были способны преодолеть локальные тенденции в крестьянском движении.
В конце XVIII века положение изменилось. Реформы Потемкина, усиление на местах государственной власти привели к тому, что на окраинах крестьянские волнения подавлялись так же быстро, как и в центральных областях страны. Изменились и те слои, которые оказывались способными преодолевать локальный характер движения. Работные люди участвовали теперь в другом движении — крепостных рабочих, несколько отличавшемся от крестьянского. Расслоение казачества привело к тому, что оно перестало играть в антикрепостнической борьбе особо активную роль. Беглое население теперь уже не скапливалось на окраинах. Словом, вместе с общим социально-экономическим развитием России классовая борьба вступила в новую фазу.46
Появляются и новые мотивы крестьянских выступлений. Если в XVIII столетии требование свободы выдвигалось лишь в кульминационные моменты борьбы крестьян (например, во время восстания Е. И. Пугачева), то теперь это требование оказалось характерным для большинства выступлений крепостных.
Начало николаевского царствования сопровождалось целой серией крестьянских выступлений, в частности в местах, о положении которых Пушкин безусловно был осведомлен. В Псковской губернии в 1826 году (по подсчетам Г. М. Дейча) произошло около 30 волнений. Крестьянские волнения имели место в Киевской и других губерниях. Наряду со слухами о даровании свободы новым царем среди крестьян шли и другие разговоры — о том, что декабристы хотели дать свободу крепостным. Сильные крестьянские волнения произошли в районе восстания Черниговского полка. Слухи о предстоящем выступлении крестьян ходили в Киевской губернии, на Уманщине.47 В 1830—1831 годах отмечается новый подъем массового народного движения, прежде всего — крестьянского, с которым ряд исследователей связывает замысел «Дубровского», «Капитанской дочки» и некоторых других пушкинских произведений. Произошли так называемые «холерные» и «чумные» бунты. В бунтах этих отчетливо проявились слабые стороны крестьянского движения: стихийность, отсутствие организации, политической программы. После подавления «холерных» бунтов число крестьянских выступлений (1832—1846 годы) несколько уменьшается. И все же классовая борьба с помещиками остается острой и в это время. Особенно активными оказываются государственные крестьяне. Волнения их в 1832—1837 годах происходили в ряде губерний; наибольшего размаха достигли они в 1835 году в Приуралье (Пермская и Оренбургская губернии). Н. М. Дружинин в результате тщательного изучения этих волнений пришел к выводу о том, что «на территории Приуралья летом 1835 года складывалась такая же революционная обстановка, какая предшествовала крестьянской войне 1773—1775 годов».48 Впрочем, сходство ситуаций 1835 года и кануна пугачевского восстания было внешним. Дифференциация внутри крестьянства, классовое расслоение среди угнетенных национальностей, расслоение в казачестве, усиление государственной власти на Урале сделали в данном случае крестьянскую войну невозможной. Тем не менее крестьянское движение той поры было весьма активным и оказало огромное воздействие на русскую общественно-политическую мысль и литературу, том числе и на Пушкина.49
Значимость и необходимость изучения отношения Пушкина к крестьянскому движению 20—30-х годов XIX века очевидны, но изучено оно мало. Дореволюционное пушкиноведение неизбежно приближалось к этой теме при изучении «Истории Пугачева», отдельных критико-публицистических статей и художественных произведений, таких как «Дубровский», «Капитанская дочка», «История села Горюхина» и т. д. Анализ основных точек зрения на интересующую нас тему в связи с ее отражением в идейном замысле и художественной ткани пушкинской прозы дается в соответствующих главах данной книги. Но в советском литературоведении тема «Пушкин и крестьянское движение» впервые возникла и как самостоятельная исследовательская проблема, неотъемлемая часть общей проблемы мировоззрения и социальной позиции Пушкина. В 20-е годы к ней обратился П. Н. Сакулин,50 в 30-е годы — Ю. Г. Оксман,51 Б. В. Томашевский,52 Н. Л. Бродский, несколько позже — Г. А. Гуковский, Б. С. Мейлах, Б. П. Городецкий, С. М. Петров, Г. М. Дейч, Г. М. Фридлендер и др.53 Кроме того, этой проблемы в той или иной степени коснулись исследователи, посвятившие свои работы художественным произведениям Пушкина, затрагивавшим «крестьянскую» тему, — С. М. Петров, Н. Л. Степанов, Т. П. Соболева и др.54 мы не знаем точно, насколько Пушкин был информирован о крестьянских волнениях 1812 года, конца 10-х — начала 20-х годов (в частности, на Дону в 1820 году).55
Несколько лучше в этом отношении исследован период пребывания поэта в Михайловском (1817—1819, 1824—1826 годы). Г. М. Дейч и Г. М. Фридлендер изучили положение крестьянства Псковской губернии в те годы, изучили волнения, происходившие на Псковщине в 1826 году.56
Довольно хорошо известно отношение Пушкина к «холерным» бунтам, восстанию военных поселян в 1831 году. По его переписке можно судить о том, какими сведениями он располагал относительно этих волнений. Труднее установить, в какой мере Пушкин представлял себе специфику крестьянского движения 20—30-х годов XIX века, его отличие от крестьянского движения времен пугачевского восстания. В пушкинских произведениях и письмах нет прямых данных для решения этого вопроса. Лишь косвенные свидетельства могут помочь выяснить представления Пушкина об имущественной дифференциации крестьянства, о требованиях, выдвигаемых во время волнений, об их вожаках. К числу такого рода косвенных материалов относятся сведения о крестьянском движении в «пушкинских местах». Но если относительно Псковской губернии многое известно, то о районе Болдина мы располагаем сведениями крайне скудными. А изучить крестьянские волнения, происходившие неподалеку от Болдина, очень важно: выявление конкретной картины крестьянского движения именно в тех местах, с которыми так или иначе был связан поэт, облегчит выяснение его представления о характере современного ему крестьянского движения. Другой путь — изучение осведомленности о крестьянском движении знакомых Пушкина, людей от которых он мог черпать сведения о деревне и крестьянах.
Если бы удалось определить степень осознания Пушкиным отличительных особенностей крестьянского движения 20—30-х годов XIX века и перспектив крестьянской революции, это во многом способствовало бы изучению политических и исторических взглядов поэта, его творчества.
Исследователи по-разному отвечают на этот вопрос. Решается он преимущественно на основании пушкинских оценок пугачевского восстания. Высказываться о современных крестьянских выступлениях было, конечно, небезопасно. Только в письмах поэт упоминал о волнениях 20—30-х годов. Но необходимо учитывать, что и отношение к пугачевскому восстанию во многом определялось оценкой современного Пушкину крестьянского движения.
Ю. Г. Оксман, «в аспекте классовых боев 1831 г. получали необычайно острый политический смысл и исторические уроки пугачевщины». Ее концепция, «предопределяя социальную дидактику будущей „Истории Пугачева“ и „Капитанской дочки“ (невозможность либерально-дворянского компромисса с крестьянской революцией), обозначилась вовсе не в результате позднейших пристальных изучений Пушкиным материалов о пугачевщине, а еще года за полтора до окончательного определения этой линии его творческих и исследовательских интересов».57 В прямую связь с заинтересовавшей Пушкина в 1830—1831 году проблемой «жакерии» и судьбой дворянина-интеллигента в ней Ю. Г. Оксман ставит и замысел «Дубровского», «Капитанской дочки», «Истории Пугачева».
Отношению Пушкина к крестьянскому движению много внимания уделял Б. В. Томашевский. По его мнению, Пушкин считал нежелательной крестьянскую революцию как средство решения социальных проблем, оценивал пугачевское восстание так же, как Радищев — как стихийное возмущение, в котором крестьяне искали скорее «веселия мщения, нежели пользу сотрясения уз». Пушкин возлагал все надежды на «просвещенное дворянство». И если для XVIII века иной революции, чем пугачевщина, Пушкин не представлял, то в 30-е годы XIX века он надеялся на переворот, совершенный всеми сословиями во главе с «просвещенным дворянством». Б. В. Томашевский отмечал и пушкинские «противоречия и колебание между желанием революционного переворота при условии „просвещенного“ руководительства и боязнью жестокой, разрушительной, стихийной крестьянской революции с возможным истреблением всего просвещенного дворянства».58 В статье «Историзм Пушкина», характеризуя ситуацию 30-х годов XIX века, Томашевский утверждал: «В существовавшей тогда обстановке Пушкин не находил той культурной силы, которая могла бы явиться союзником и возглавить крестьянское восстание. А без этого возглавления крестьянское восстание могло бы вылиться только в стихийное, разрушительное движение. Отсюда родилась формула: „Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный“. Формула эта, хотя и произнесенная от имени Гринева, выражает собственное отношение Пушкина к стихийному крестьянскому восстанию».59 Известное использование В. И. Лениным в 1899 году этой формулы Пушкина60 «бунте бессмысленном» именно как о восстании, не освещенном политическим сознанием, в противоположность революционной борьбе, руководимой политически осознанной целью.61
Об истолковании Пушкиным крестьянских восстаний в свете «социологической доктрины классовой борьбы, изучаемой конкретно», писал Г. А. Гуковский. Хотя в этом утверждении нельзя не видеть некоторых преувеличений, но исследователь прав, настаивая на том, что Пушкин видел в крестьянских волнениях чрезвычайно сложные и противоречивые явления. Так, в «Дубровском показывается соединение в „русском бунте“ ненависти крестьян к власти и ее магнатам с архаической преданностью патриархальной вере в „доброго барина“».62
В «Капитанской дочке» Пушкин, подчеркивал Гуковский, совершенно по-другому, чем его предшественники, понял и изобразил причины крестьянских восстаний. Теперь он обращал внимание не на индивидуальные конфликты, а на классовые противоречия, интересовался не отдельными эксцессами, а всей совокупностью социальных противоречий, порождавших восстания крестьян. Отсюда и вывод о закономерности и неизбежности крестьянских восстаний при крепостном строе. До Пушкина только Радищев понимал классовый смысл крестьянских восстаний. Однако раннее прозрение автора «Путешествия из Петербурга в Москву» не было усвоено его преемниками и «вновь возродилось, на более обоснованной базе, именно у позднего Пушкина».63 Но Пушкин не агитировал за крестьянское восстание, считая его «безнадежным и потому бессмысленным и отвергал его как путь исторического прогресса России».64
Пушкинское отношение к крестьянскому движению входит в круг проблем, анализируемых Б. С. Мейлахом в книге «Пушкин и его эпоха». Автор показывает первостепенное значение этой проблемы для Пушкина в сложной ситуации, создавшейся после поражения восстания декабристов. «Проблемы, связанные с положением русского крестьянства, с крепостным правом, с протестом крепостных, являются центральными в пушкинском „Путешествии“», — пишет Б. С. Мейлах,65 «Путешествия из Москвы в Петербург». Показывая тяжелое положение русских крепостных, Пушкин соглашается с «радищевскими обличениями рабства» — эту функцию выполняют и приводимые им цитаты из Радищева.66
В науке давно ведутся споры относительно смысла высказывания Пушкина из его «Путешествия»: «Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества» (XI, 258). Многие авторы склонны расценивать эту сентенцию лишь как дань цензуре или как нечто случайное и несущественное. Полемизируя с ними, Б. С. Мейлах показывает, что для Пушкина она носит характер принципиальный. Аналогичные мысли в разных вариантах мы встречаем в «Капитанской дочке». В той главе повести (не включенной в окончательный текст), где изображено крестьянское восстание в имении Гринева (называвшегося еще Буланиным), была фраза: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Слова эти вошли в XIII главу «Капитанской дочки». С ними перекликаются суждения в «Путешествии» о «потрясениях, страшных для человечества», и об изменениях, происходящих «без насильственных потрясений». Аналогичное место есть и в VI главе «Капитанской дочки», озаглавленной «Пугачевщина»: «...лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений» (VIII, 319). Отмечая принципиальное значение для Пушкина этих важных политических деклараций, Б. С. Мейлах поставил и вопрос о том, в каком смысле поэт говорил о «бессмысленном бунте». По мнению исследователя, Пушкин назвал крестьянское восстание бессмысленным оттого, что в данных условиях «...в конечном счете стихийный крестьянский бунт не приводил к облегчению положения народа. Именно это соображение было для Пушкина основным „варварство“, „жестокости“ в ходе расправы восставших с помещиками».67 При этом Б. С. Мейлах подчеркивает, что «было бы грубой ошибкой» сближать пушкинские слова о «бессмысленном бунте» со взглядами позднейших либералов-постепеновцев. Пушкин не только признал закономерность сопротивления крестьян, справедливость их борьбы, «он сочувствовал народу и горячо желал его освобождения, восхищался его самоотверженностью, размахом его протеста; ... он отрицал не восстание и бунт вообще, а „бунт бессмысленный“».68
С. М. Петров по поводу сентенции о «бунте бессмысленном и беспощадном» замечает, что она выражает одну из политических идей «Капитанской дочки»: «Пушкин отвергал крестьянское восстание прежде всего с гуманистической точки зрения», так как стихийные восстания крепостной эпохи неизменно кончались поражением. Но поэт не мог понять в силу классовой своей ограниченности историческую необходимость этого восстания «для развития сознания народа и его борьбы».69
Отношение Пушкина к крестьянским восстаниям анализируется и в работе Б. П. Городецкого «„Путешествие из Москвы в Петербург“ Пушкина».70 Автор подчеркивает, что в случае сохранения крепостничества Пушкин считал неизбежным (хотя и нежелательным) крестьянское восстание. Но, надеясь на помещичью инициативу в деле освобождения крестьян, Пушкин в 30-е годы наиболее реальным считал «путь повремянным законоположениям к постепенному освобождению земледельцев в России», изложенный в «Проекте в будущем» в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева.71 Учитывая силу помещичьего противодействия освобождению крестьян, Пушкин крайне осторожно формулировал свои антикрепостнические предложения. Именно этими соображениями продиктована такая, например, мысль: «Но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного». Написав эти слова, Пушкин затем зачеркнул их и лишь в последний момент восстановил, пометив сбоку карандашом: «Переписать».72 «наводили Пушкина на соответствующие аналогии не только в русской истории («История Пугачева»), но и в истории Западной Европы («Сцены из рыцарских времен»)».73
Таковы наиболее характерные для пушкиноведения последних лет точки зрения на проблему отношения Пушкина к крестьянским восстаниям 20—30-х годов XIX века. Современные советские исследователи, по-разному освещая это отношение, единодушны в признании антикрепостничества поэта,74 его понимания закономерности крестьянских выступлений, оправдания их. В то же время большинство исследователей отмечает противоречивость пушкинского отношения к этим выступлениям. Вопреки попыткам представить Пушкина идеологом крестьянской революции,75 большинство пушкинистов констатируют отрицательное отношение Пушкина к крестьянскому восстанию как средству переустройства общества в конкретных условиях его времени.
Не изучена, однако, эволюция взглядов поэта на крестьянское движение. Менялось ли его отношение к крестьянским восстаниям в 20—30-е годы? Вооруженным выступлением военных поселян в 1831 году Пушкин был очень встревожен. 3 августа 1831 года он писал П. А. Вяземскому: «... <ородских> поселен<иях> со всеми утончениями злобы. Бунтовщики их секли, били по щекам, издевались над ними, разграбили дома, износильничали жен; 15 лекарей убито ... бунт Старо-Русской еще не прекращен. Военные чиновники не смеют еще показаться на улице. Там четверили одного генерала, зарывали живых и проч. Действовали мужики, которым полки выдали своих начальников. — Плохо, Ваше сиятельство. Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачей комедии нашей литературы» (XIV, 204—205).
Разумеется, Пушкин допускал возможность перлюстрации, но никто не обязывал его так подробно писать об эксцессах восстания. А о них говорится во всех пушкинских письмах, упоминавших о событиях в военных поселениях и «холерных бунтах». 6 июля 1831 года Чаадаеву сообщалось: «... к сожалению, народ неграмотен, и кровавые сцены готовы возобновиться» (XIV, 187, 430). В письме П. А. Осиповой от 29 июля читаем: «... нельзя допускать, чтобы народ привыкал к бунтам» (XIV, 201, 433). Обстоятельного анализа этих высказываний в пушкинских письмах той поры пока нет.
—1836 годах пушкинские взгляды на крестьянское движение претерпели некоторые изменения. Ю. Г. Оксман показал, что штудирование радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» помогло Пушкину увидеть в крестьянских восстаниях закономерное следствие угнетения крепостных. Оксман отмечает и сложную эволюцию взглядов поэта на крестьянские волнения. До 1830-х годов они не занимали в тематике пушкинских произведений сколько-нибудь заметного места: «Перспективы крестьянской революции и связанные с ней вопросы о той или иной линии поведения либерального меньшинства правящего класса, сдавленного рамками полицейско-крепостнического государства, но в то же время терроризированного и призраком новой пугачевщины, впервые встали перед Пушкиным во всей своей конкретности и остроте летом 1831 г.».76 В то время Пушкин надеялся на реформу сверху. Но к осени 1832 года поэт убедился, что его представления об объективной прогрессивности Николая I в современных условиях оказались иллюзией. Работа над «Историей Пугачева», пристальное изучение в связи с этим «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева привели Пушкина к выводу о закономерности и неизбежности крестьянских восстаний в условиях феодально-крепостнической системы.77 Но и теперь поэт не считал «жакерию» средством социального переустройства общества; он пугал помещиков призраком новой пугачевщины.
В «Капитанской дочке» еще более четко отразились пушкинские представления об исторической неизбежности восстаний крепостных крестьян. Характерно, что в процессе работы над повестью Пушкин смягчал отрицательные отзывы о крестьянских выступлениях. Так, в «Пропущенной главе» говорилось: «Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка — полушка, да и своя шейка — копейка» (VIII, 383—384).
В дальнейшем текст был существенно изменен. «Перерабатывая эти политические формулировки для главы тринадцатой последней редакции „Капитанской дочки“, — пишет Ю. Г. Оксман, — Пушкин оставил только первую из них, а все остальное отсек начисто. В новом варианте декларация Гринева утрачивала свою прежнюю остроту и претенциозность. Без навязчивой проекции в будущее ... „русском бунте“ превратилась в простую констатацию горестных впечатлений Гринева от событий и уроков крестьянской войны».78 Не случайно образ Пугачева в «Капитанской дочке» во многом отличается от изображения руководителя восстания в «Истории Пугачева». «... подлинный исторической образ вождя крестьянского восстания не получил яркого художественного воплощения на страницах „Истории Пугачева“. Не имея возможности полным голосом говорить о Пугачеве по соображениям цензурно-тактического порядка, Пушкин еще в большей степени был стеснен в этих страницах своего труда усвоенной им политической концепцией событий 1773—1774 гг.». В «Капитанской дочке» «поэт решительно отказывается от своего прежнего подхода к Пугачеву как к человеку более или менее случайному, как к слепому орудию в руках яицких казаков... Все действия Пугачева одухотворены его волей к победе, сознанием правоты его исторической миссии».79 И все же Пушкин — не сторонник крестьянского восстания. «Разумеется; — пишет Ю. Г. Оксман, — Гринев нигде и никогда не являлся рупором общественно-политических взглядов Пушкина, но вложенное в уста этого персонажа признание жестокостей и бесперспективности крестьянских восстаний было близко не только автору „Капитанской дочки“, но и Радищеву, и декабристам, и даже Белинскому».80
пушкиноведения. Дальнейшее изучение этой сложной и вызывающей споры проблемы даст возможность более точно определить место Пушкина на пути от декабристов к Герцену.
Сноски
46 См.: Н. Л. Рубинштейн. История СССР до конца XVIII в. В кн.: Большая Советская Энциклопедия, том «Союз Советских Социалистических Республик». ОГИЗ, 1947, стр. 449; ср.: С. Б. Окунь— первая четверть XIX века. Учпедгиз, Л., 1956, стр. 24—25.
47 См.: М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. II. Изд. АН СССР, М., 1955, стр. 418—424.
48 Н. М. . Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. Т. I. Предпосылки и сущность реформы. Изд. АН СССР, М. — Л., 1946, стр. 237.
49 Новейшую сводку данных о крестьянском движении первой четверти XIX века см. в кн.: И. И. Игнатович. Крестьянское движение в России первой четверти XIX века. Ред. и предисл. Н. М. Дружинина. Соцэкгиз, М., 1963.
50 Сакулин. Пушкин и Радищев. Изд. «Альциона», М., 1920.
51 Ю. Г. Оксман«Историей Пугачева». «Литературное наследство», т. 16—18, стр. 443—446; 2) Пушкин в работе над «Капитанской дочкой». Там же, т. 58, 1952, стр. 222—242; 3) Проблематика «Истории Пугачева» Пушкина в свете «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева. «Научный ежегодник Саратовского университета за 1954 г.», изд. «Коммунист», Саратов, 1955, стр. 149—154; 4) от «Капитанской дочки» к «Запискам охотника», стр. 5—133; 5) Пушкин в работе над романом «Капитанская дочка». В кн.: А. С. Пушкин. Капитанская дочка. Изд. подгот. Ю. Г. Оксман. Изд. «Наука», М., 1964 (АН СССР, «Литературные памятники»), стр. 149—208.
52 Томашевский. Пушкин, 1—2.
53 Н. Л. Бродский—773; Г. А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля. Гослитиздат, М., 1957, стр. 375—378; Б. Мейлах. Пушкин и его эпоха. Гослитиздат, М., 1958, стр. 389—419; Б. П. . «Путешествие из Москвы в Петербург» А. С. Пушкина. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, III, стр. 218—267; Г. М. Дейч и Г. М. Фридлендер. 1) «Деревня» Пушкина и антикрепостническая мысль конца 1810-х годов. «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, 1956, стр. 375—389; 2) Пушкин и крестьянские волнения 1826 года. Там же, т. 58, 1952, стр. 195—210.
54 Петров. Исторический роман А. С. Пушкина. Изд. АН СССР, М., 1953, стр. 107—137; Н. Л. Степанов. Проза Пушкина. Изд. АН СССР, М., 1962, стр. 134, 185—186; Т. П. . Крестьянство и крестьянский бунт в повести А. С. Пушкина «Дубровский». «Ученые записки Московского педагогического института им. В. И. Ленина», т. 115, вып. 7, 1957, стр. 45—72 (см. также главу «Художественная проза», стр. 470 и сл.).
55 См.: А. Линин. А. С. Пушкин на Дону. Историко-литературные очерки. Ростиздат, Ростов-на-Дону, 1941.
56 См. упомянутые выше работы Г. М. Дейча и Г. М. Фридлендера «„Деревня“ Пушкина и антикрепостническая мысль конца 1810-х годов» и «Пушкин и крестьянские волнения 1826 года».
57 Оксман. От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника», стр. 25.
58 Томашевский. Пушкин, 1, стр. 574—575.
59 «Если он сохранил эту фразу, то потому, что она отвечала собственной системе взглядов Пушкина... Пушкин не верил в окончательную победу крестьянской революции в тех условиях, в которых он жил» (там же, стр. 189)
60 «Мы... не забываем политической неразвитости и темноты крестьян, нисколько не стираем разницу между „русским бунтом, бессмысленным и беспощадным“ и революционной борьбой» (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 4, стр. 22).
61 . Пушкин, 2, стр. 190.
62 Г. А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля, стр. 375, 371.
63
64 Там же, стр. 377.
65 Б. Мейлах. Пушкин и его эпоха, стр. 404—405.
66
67 Там же, стр. 411.
68 Там же.
69 С. М. Петров—130. Другой исследователь, В. Александров, писал: «Цензурные условия, конечно, учитывались Пушкиным; мнения Пушкина, конечно, не во всем совпадают с мнениями Гринева; слова о русском бунте могут выражать мысль самого Пушкина, но эти слова отнюдь не покрывают ни содержания „Капитанской дочки“, ни „Истории Пугачева“; больше того: эти слова опровергаются содержанием этих произведений» (В. Александров. Пугачев. Народность и реализм Пушкина. «Литературный критик», 1937, № 1, стр. 22. Статья перепечатана в кн.: В. . Люди и книги. Изд. «Советский писатель», М., 1956, стр. 5—39).
70 Б. П. Городецкий. «Путешествие из Москвы в Петербург» А. С. Пушкина. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, III, стр. 218—267.
71
72 Там же, стр. 254—255.
73 Там же, стр. 221.
74 Вряд ли теперь есть необходимость полемизировать с утверждением М. Н. Покровского «Пушкин был барин-крепостник, но приличный, без эксцессов» (М. И. Покровский Пушкин, Полное собрание сочинений в шести томах, т. 5, ГИЗ, М. — Л., 1931, стр. 10).
75 См. книгу М. И. Мальцева «Тема крестьянского восстания в творчестве Пушкина» (Чувашск. гос. изд., Чебоксары, 1960), пропагандирующую подобные взгляды. Автор вообще считает Пушкина «фанатиком революционных убеждений» (стр. 190).
76 Ю. Г. . Пушкин в работе над романом «Капитанская дочка», стр. 149.
77 Там же, стр. 181 и сл.
78 Там же, стр. 177—178.
79 Там же, стр. 190, 196.
80