ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пушкин и общественно-литературное движение
в период последекабрьской реакции.
Ситуация 1825—1837 годов
1
Проблема «Пушкин и декабристы после разгрома восстания» возникла, как мы видели, еще в дореволюционном пушкиноведении. В трудах Щеголева, Лемке, Модзалевского было показано, что правительственные круги и реакционная часть общества еще в конце 1820-х годов воспринимали Пушкина как «нераскаявшегося». Новые данные на эту тему появились в советское время; так, в 1930 году были опубликованы отчеты Бенкендорфа, где отмечается, что Пушкин является «кумиром» партии молодых людей, «пропитанных либеральными идеями» и «мечтающих о революциях».1 Изучение политических процессов 1826 и последующих годов показало, что и после разгрома восстания политические стихи Пушкина широко используются как средство агитации и прямо ассоциируются с декабризмом.2 Равным образом и ссыльные декабристы продолжают внимательно следить за творчеством Пушкина и популяризировать его; агитационное значение имели и факты общественной биографии поэта.3
Но это лишь одна сторона дела. Едва ли не большее значение для пушкиноведения имеет проблема отношения к декабризму самого Пушкина.
Проблема эта приобретает качественно новые черты в 1930-е годы, когда на смену метафизической дилемме «Пушкин-декабрист» и «Пушкин-противник декабризма» приходят методологически новые приемы изучения.
Характерна попытка Д. Д. Благого рассмотреть связь с декабризмом пушкинского «аристократизма» 1830-х годов.4 Возникает проблема субъективного восприятия Пушкиным декабрьского восстания, места декабризма в системе его философских и социальных взглядов в послемихайловский период и ассоциативного, опосредствованного отражения этого нового понимания декабризма в произведениях поздней поры. В орбиту исследования вовлекается целый круг художественных, социальных, политических проблем, занимавших Пушкина в это время. Традиционные представления о пушкинском «аристократизме» разрушаются; он предстает как своеобразная форма оппозиционности надвигающимся буржуазным отношениям и, с другой стороны, официальной правящей верхушке.5
Таким образом, на центральное место выдвигается проблема эволюции Пушкина. Если в предреволюционные годы мнение об эволюции и преодолении декабризма Пушкиным высказывалось в самой общей форме, то теперь выяснение направления и характера движения общественно-политической мысли Пушкина становится первоочередной задачей. Задача эта полностью не разрешена и сейчас. Несомненно, решение ее сильно сдерживалось в период господства теории «единого потока»; позиция позднего Пушкина нередко конструировалась на основании таких «опорных пунктов», как «Послание в Сибирь» или «Арион». Снималась существенная разница между преломлением декабризма в творчестве кишиневского Пушкина и Пушкина 30-х годов. Рецидивы такого метода исследования встречаются и в настоящее время.6 Между тем речь идет об установлении роли декабристской традиции для мировоззрения и литературно-общественной позиции позднего Пушкина, а не о механическом перенесении его ранних декабристских идеалов на 1830-е годы. Такая постановка вопроса требует применения чрезвычайно тонких и точных методов исследования. Оно, однако, затрудняется фрагментарностью и скудостью данных об эволюции декабристской традиции у Пушкина. Отсюда и почти полная неразработанность вопроса об этапах этой эволюции.
Для исследования позиции Пушкина в период, непосредственно предшествовавший восстанию, серьезное значение имеет работа Т. Г. Цявловской, передатировавшей и заново интерпретировавшей целый ряд пушкинских эпиграмм.7 Результатом был важный вывод о цикле политических эпиграмм 1824—1825 гг.; анализ его под углом зрения идейных и творческих исканий Пушкина в эти годы должен прояснить существенные моменты его политической биографии.
Изучение следственных дел декабристов показало, что характер переписки Пушкина с Жуковским на протяжении следствия менялся в зависимости от его хода. Декабристы придерживались в основном единой тактики — отрицания участия Пушкина и вообще стремления вывести его из сферы внимания следственного комитета; подавляющее большинство упоминаний о пушкинских вольнолюбивых стихах, их пропагандистской роли было вынуждено или обстоятельствами следствия, или показаниями третьестепенных или даже случайно вовлеченных в следствие лиц.8
Изучение переписки Пушкина дало основание утверждать, что он отрицал причастность к политическим замыслам декабристов, но не скрывал своего сочувствия к репрессированным. В связи с этой темой изучались и сохранившиеся в рукописях Пушкина наброски профилей декабристов, сделанные под впечатлением вестей о восстании и позднее — казни декабристов. Исследование этих «декабристских» рисунков Пушкина, начатое А. Эфросом, нельзя считать законченным; ряд новых расшифровок и передатировок предложен в последнее время Т. Г. Цявловской.9 Биографической загадкой является рисунок, изображающий казненных декабристов, с записью «и я бы мог как шут на...»; попытки истолкования этой записи делались с первого десятилетия нашего века; однако общеприемлемого разрешения до сих пор не найдено.10
До сих пор привлекает внимание такой важнейший эпизод, как аудиенция, которую 8 сентября 1826 года царь дал Пушкину во дворце; о характере этого во многом переломного для положения Пушкина события до нас дошли отрывочные сведения разной достоверности. Несомненно, однако, что речь шла и о декабристах (широко известен ответ Пушкина, что в Петербурге он стал бы в ряды мятежников). По самой своей сущности разговор Пушкина с Николаем I не мог, конечно, получить документального отражения и во многом послужил основанием для версии о прощении Пушкина. Серьезный удар этой версии нанесли исследования Щеголева; избегая гипотетических построений, он собрал и осмыслил документальный материал, объясняющий причины, характер и условия «союза» Пушкина с самодержавием.11 «договор», в котором Николай играл роль просвещенного монарха. В 1947 году М. А. Цявловский, а в 1961 году С. М. Бонди предложили гипотетическую реконструкцию этого «договора» на основании критического свода всех сохранившихся свидетельств.12 С. М. Бонди выдвинул гипотезу, согласно которой Николай мог развивать перед Пушкиным программу декабристских преобразований России. Важно отметить, что начиная с 1826 года в произведениях Пушкина начинает звучать тема «милосердия» (имевшая и конкретный смысл — облегчения участи декабристов: «Пир Петра Первого», «Памятник»),13не прекращаясь вплоть до поздних произведений. В этом контексте по-новому предстали в советское время стихотворения «Стансы» («В надежде славы и добра...», 1826) и «Друзьям» (1828), служившие в свое время одним из оснований легенды об измене Пушкина декабристам (так, в частности, воспринимали их и современники).14
Отражая временные иллюзии поэта в отношении реформаторских планов Николая и вместе с тем имея, несомненно, связь с надеждами на смягчение участи декабристов, эти стихи объективно опирались на просветительскую историко-философскую доктрину. Н. Л. Бродский обратил внимание на то, что Пушкин осенью 1827 года читает «Дух законов» Монтескье (очень популярное в декабристской среде произведение), где тема «милости государя» разработана в особой главе.15 Позиция Пушкина в этот период требует дальнейшего детального исследования; конечно, она не тождественна декабризму, но, с другой стороны, она генетически связана с просветительством, на базе которого вырастал и декабризм. Об этом свидетельствует и «Записка о народном воспитании».16 Можно думать, что осмысление декабрьского движения в свете исканий Пушкина конца 1820-х годов нашло себе место в уничтоженных Пушкиным записках; во всяком случае, в черновике «Записки о народном воспитании» есть ссылка на отрывок из них — об истории Александра I и развитии в России «революционных идей».17 И в дальнейшем, модифицируя свои записки, Пушкин не раз возвращается к мысли дать портреты декабристов.18 Развернутая постановка проблемы записок Пушкина и их связи с декабризмом содержится в работе И. Л. Фейнберга.19 В этот же круг проблем нужно включить и декабристскую проблематику «Евгения Онегина».20
История изучения лирики Пушкина 1820—1830-х годов позволяет утверждать, что преломление декабристской темы в творчестве Пушкина этих лет значительно сложнее и многообразнее, чем это представлялось ранее. Это касается как прямо связанных с декабризмом стихотворений («Послание в Сибирь», «Арион»), так и тех, где отклик на декабрьские события выступает в опосредствованной форме. Так, новейший анализ идейного содержания стихотворения «Послание в Сибирь» дает основание заключить, что оно более радикально, чем утверждалось ранее.21 Исследования последних лет обнаруживают многочисленные аспекты темы, ранее ускользавшие от внимания исследователей. Так, установлена точная дата написания «Ариона» — 16 июля 1827 года, в годовщину казни декабристов;22 очень интересно, что в таком, казалось бы, нейтральном в политическом смысле стихотворении, как «К. А. Тимашевой» (1826), есть ответ на строки стихотворения Тимашевой, где устанавливается прямая связь между Пушкиным и декабристами.23 Все это, конечно, не «эзопов язык», а опосредствованное отражение мыслей и настроений Пушкина в последекабрьский период, и в этом отношении непосредственную связь с темой «Пушкин и декабристы после поражения восстания» имеют такие работы, как статья Д. Д. Благого «Пушкин в 1826 г.», восстанавливающая картину душевного кризиса, испытанного Пушкиным в это время.24
«Пророка» и якобы связанных с этим стихотворением строфах, осуждающих Николая как убийцу декабристов.25
Особую важность для изучения интересующей нас темы приобретает и исследование декабристских традиций в пушкинском окружении. Есть основания думать, что они сохранялись какое-то время в московском кружке любомудров26 и еще в большей степени — в среде бывших лицеистов, с которыми Пушкин поддерживал в это время связь. Здесь идейные соприкосновения с декабристами тесно переплетались с остро личным отношением к судьбе сосланных и заключенных товарищей. Эти настроения отразились в пушкинском «19 октября 1827 г.»; в последней работе об этом стихотворении, принадлежащей Э. Э. Найдичу, приведены новые данные о связях с декабристами петербургского лицейского круга.27 Известны настойчивые ходатайства Пушкина о разрешении печатать статьи и драмы Кюхельбекера; известно, что ему принадлежит важная роль и в привлечении ссыльного Кюхельбекера к сотрудничеству в «Литературной газете»28 и «Современнике».29
—1830-х годов растет интерес Пушкина к декабризму как к исторически и социально обусловленному явлению. К этому времени относятся интенсивные попытки дать движению всестороннее историческое и художественное осмысление, вскрыв его истоки и закономерность, — попытки, начатые, сколько мы можем судить, уже в «Записках». Недавно обнаружен автограф строк из Х главы «Евгения Онегина» с изображением виселицы; автограф датируется мартом 1829 года. Таким образом, Пушкин едет в Закавказье уже со складывающимися историческими воззрениями на декабрьские события, и встречи со ссыльными декабристами оказываются внутренне подготовленными. Пушкин не скрывает своего намерения дать художественную интерпретацию движению и социально-психологическому облику декабристов; в июне 1829 года в палатке Раевского он рассказывал, что «Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов».30 Источники, на основании которых восстанавливается содержание бесед Пушкина с участниками движения, скудны; в 1958 году они были сведены воедино и проанализированы В. Шадури.31 в 1831 году, а в дальнейшем продолжал следить за его судьбой и предлагал ему сотрудничество в «Современнике».32 Следы кавказских встреч, впечатлений и бесед мы неоднократно встречаем в последующем творчестве Пушкина (примером может служить хотя бы замысел «Романа на Кавказских водах», где должен был действовать романтический «герой воображения» Пушкина — декабрист Якубович).33 Еще более интересен для нас другой неосуществленный замысел Пушкина, также возникший в конце 1829 года — так называемые «Записки молодого человека». В 1930 году Ю. Г. Оксман исследовал его как самостоятельный замысел, показав, что Пушкин обратился здесь к теме восстания Черниговского полка и сделал попытку первоначальной социальной интерпретации этого выступления радикального крыла декабристов.34 «Путешествии в Арзрум».35 Все эти факты являются показателем того, что декабристская тема продолжает занимать Пушкина и в 1830-е годы. Сочувствие ссыльным, желание всемерно облегчить их судьбу также не покидает Пушкина до конца жизни.36
С 1829 года Пушкин настойчиво возвращается к замыслам романа о декабристах. Декабризм выступает у Пушкина как этап в истории дворянской интеллигенции. Просветительская концепция, складывавшаяся во второй половине 20-х годов не без воздействия декабристской просветительской доктрины,37 находит свое выражение и в «своеобразном конституционном проекте» заметок «О дворянстве», где возникает уже в социально-политическом аспекте. Дворянство предстает как своего рода народное представительство перед самодержавием, способное возглавить движение страны по пути политической свободы и просвещения. Прослеживая исторические судьбы дворянства, Пушкин, естественно, обращается к теме 1812 года — периоду формирования идеологии декабризма.38
Каким образом решал Пушкин вопрос о роли декабрьского выступления в истории страны, можно будет представить себе ясно, только восстановив с возможной точностью и полнотой всю социально-историческую концепцию Пушкина в 1830-е годы и его представления о ходе исторического процесса в России и на западе. Детальному анализу должны подвергнуться и экономические,39 «О дворянстве», где Пушкин подходит к вопросу о декабрьском восстании как историк, экономист и социолог. «Петр. Уничтожение двор<янства> чинами. Майоратства — уничтоженные плутовством Анны Ив<ановны>. Падение постепенное дворянства: что из того следует? восш<ествие> Екат<ерины> II, 14 дек<абря> и т. д.» (XII, 206). Те же самые вопросы затрагивает Пушкин и в разговоре с великим князем 19 декабря 1834 года (XII, 335).
При анализе концепции Пушкина следует выяснить не только ее содержание, но и ее место в истории русской общественной мысли, решить вопрос о ее генезисе, связи с просветительством и точках отталкивания от него. Плодотворным здесь может быть ее изучение сравнительно с историческими концепциями декабристов, разработка которых начата сравнительно недавно.40
Подробному исследованию должно быть подвергнуто пушкинское окружение в 1830-е годы. Это период постепенного отхода от кружка «любомудров», составивших в середине 1830-х годов ядро редакции «Московского наблюдателя». После смерти Дельвига в 1831 году распадается и круг «Литературной газеты». Более интенсивным становится общение Пушкина с Вяземским — в 1820-е годы связанным так или иначе с деятелями декабризма и по-своему преломлявшим их социально-исторические идеи. Дневниковые записи другого близкого декабризму деятеля — А. И. Тургенева недвусмысленно показывают, что сочувствие некоторым идеям декабризма у него не прекращалось и позже,41 хотя его мировоззрение во многом меняется под влиянием наблюдений над европейской политической жизнью, исторических занятий и т. д. Еще более сложную эволюцию проделывает кн. Вяземский.42 Все эти вопросы настоятельно требуют изучения для уяснения позиции Пушкина, традиций декабризма у него, места его в истории общественной мысли 1830-х годов. Необходима серия сравнительных исследований: Пушкин и А. И. Тургенев,43 44 Пушкин и П. Я. Чаадаев.45 Их эволюция дает необходимую перспективу для изучения исторических судеб декабризма в 1830-е годы, и в частности создает фон для исследования декабристских традиций у Пушкина.
1 Ср.: А. Х. Бенкендорф о России в 1827—1830 гг. «Красный архив», 1930, т. 1, стр. 141—142.
2 Мандрыкина. 1) После 14-го декабря 1825 г. (Агитаторы конца 20-х — начала 30-х годов). В сб.: Декабристы и их время. Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 221—245; 2) Агитационная песня «Вдоль Фонтанки реки» и участие А. И. Полежаева в ее распространении. «Литературное наследство», т. 59, 1954, стр. 106, 119; Л. А. Т. Г. . Распространение вольнолюбивых стихов Пушкина Кавериным и Щербининым. «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, 1956, стр. 393—404; Л. А. Мандрыкина. Кружок вольнодумцев 1826 г. В кн.: Пушкин и его время. Исследования и материалы, вып. 1. Изд. Гос. Эрмитажа, Л., 1962, стр. 309—316;
3 А. В. . Декабристы в сибирской ссылке и Пушкин. В кн.: А. Гуревич. Пушкин и Сибирь. Красноярское краевое изд., 1952, стр. 7—34; М. П. Султан-Шах—1832 годов. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, I, стр. 257—267.
4 Д. Благой. Социология творчества Пушкина. Этюды. Изд. «Федерация», М., 1929; 2-е изд.: изд. «Мир», 1931, стр. 28 и сл.; стр. 245—319 («Медный Всадник»).
5 См. также: А. . Наследство Пушкина. «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 11—13. Подробно о развитии методологических принципов изучения Пушкина см. в разделах «Пушкин в истории русской критики и литературоведения» и «Биография».
6 Вплоть до нашего времени делаются попытки рассматривать отдельные произведения Пушкина вне общего контекста его художественной системы — отсюда молчаливое допущение аллюзионности некоторых крупных произведений, стремление построить анализ на вскрытии «зашифрованных мест», «намеков» и т. д. Так произошло, например, с «Медным всадником» в работе М. Харлапа (М. Харлап«Медном всаднике» Пушкина. «Вопросы литературы», 1961, № 7, стр. 87—101), которая неожиданно сблизилась с прямолинейным социологизмом, усматривавшим в поэме непосредственное изображение декабрьских событий и призыв к «свержению самодержавия».
7 «Муза пламенной сатиры». В кн.: Пушкин на юге. Труды Пушкинской конференции Одессы и Кишенева. Т. П. Изд. «Штиинца», Кишинев, 1961, стр. 147—198.
8 См. анализ хода следствия с этой точки зрения в кн.: Б. Мейлах. Пушкин и его эпоха. Гослитиздат, М., 1958, стр. 348—358.
9 А. Эфрос«Литературное наследство», т. 16—18, стр. 923—946; Т. Г. Цявловская. Новые определения портретов в рисунках Пушкина. В кн.: Пушкин и его время, вып. 1, стр. 344—355.
10 Новейшие работы: Л. В. Крестова— Л., 1963, стр. 41—48; Б. П. Городецкий. Пушкин после восстания декабристов. В кн.: Проблемы современной филологии. Изд. «Наука», М., 1965, стр. 366—371.
11 См. стр. 171—172 настоящей монографии.
12 Изложение доклада М. А. Цявловского см.: Новые материалы о Пушкине. «Вечерняя Москва», 1947, 13 февраля, стр. 2; тезисы доклада С. М. Бонди см. в кн.: Тринадцатая Всесоюзная Пушкинская конференция. Тезисы докладов, стр. 8.
13 Гиллельсон. Отзыв современника о «Пире Петра Первого» Пушкина. В кн.: Временник Пушкинской комиссии, стр. 49—51.
14 См.: Б. С. Мейлах«Стансы» и «Друзьям»). В кн.: Из истории русских литературных отношений XVIII—XX веков. Изд. АН СССР, М. — Л., 1959, стр. 96—107; 2) Художественное мышление Пушкина как творческий процесс. Изд. АН СССР, М. — Л., 1962, стр. 157—169 (здесь же и критическая оценка итогов предшествующего изучения).
15 Н. Л. Бродский. А. С. Пушкин. Биография. ГИХЛ, М., 1937, стр. 517 и сл.
16 См.: А. . Записка Пушкина о народном воспитании. «Литературный современник», 1937, № 1, стр. 266—291; И. Фейнберг. Незавершенные работы Пушкина. Изд. 4. Изд. «Советский писатель», М., 1964, стр. 327 и сл.
17 См.: И. . Незавершенные работы Пушкина, стр. 324 и сл. См. также: М. К. Азадовский. Затерянные и утраченные произведения декабристов. «Литературное наследство», т. 59, стр. 748 (со ссылкой на наблюдение Б. В. Томашевского); Томашевский
18 И. Фейнберг. Незавершенные работы Пушкина, стр. 350 и сл.
19 Там же, стр. 331.
20 «Евгений Онегин», стр. 430—431.
21 Мейлах. Пушкин и его эпоха, стр. 374—376.
22 Датировка принадлежит Т. Г. Цявловской.
23 «Я видел вас, я их читал». Публ. Ф. Я. Приймы. «Литературный архив», вып. 4, Изд. АН СССР, М. — Л., 1953, стр. 11—22.
24 Д. Д. Благой. Пушкин в 1826 г. В кн.: А. С. Пушкин. 1799—1949. Материалы юбилейных торжеств. Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 154—187. См. также его книгу «Творческий путь Пушкина» (Изд. АН СССР, М. — Л., 1950, стр. 531 и сл.).
25 О состоянии вопроса см. в книге Д. Д. Благого «Творческий путь Пушкина» (стр. 533—542 и 579); возражения Д. Д. Благому см.: Т. Г. . О работе над «Летописью жизни и творчества Пушкина». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Труды Третьей Всесоюзной Пушкинской конференции. Изд. АН СССР, М. — Л., 1953, стр. 381.
26 См. об этом ниже, стр. 214.
27 Стихотворение «19 октября 1827» Публ. Э. Э. Найдича. «Литературный архив», вып. 3, Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 13—23.
28 О декабристах в «Литературной газете» см. также стр. 218 настоящего издания.
29 Вл. . Статья Кюхельбекера «Поэзия и проза» (1835—1836). «Литературное наследство», т. 59, стр. 381—382.
30 М. В. Юзефович. Памяти Пушкина. «Русский архив», 1880, кн. III, стр. 433. О декабристской теме в «Евгении Онегине» гм. главу «Евгений Онегин» настоящей монографии.
31 Вано . Декабристская литература и грузинская общественность. Изд. «Заря Востока», Тбилиси, 1958, гл. VII, стр. 355—441.
32 «Историк войска Донского В. Д. Сухоруков и А. С. Пушкин» в кн.: А. Линин. А. С. Пушкин на Дону. Ростиздат, Ростов-на-Дону, 1941, стр. 94—173; дополнительные материалы о деятельности Сухорукова в кн.: В. Шадури
33 См.: Н. Измайлов. «Роман на Кавказских водах». Невыполненный замысел Пушкина. В кн.: Пушкин и его современники, вып. XXXVII. Л., 1928, стр. 68—99.
34 Ю. Г. . Повесть о прапорщике Черниговского полка. (Неизвестный замысел Пушкина). «Звезда», 1930, № 7, стр. 217—222.
35 См. об этом: В. Шадури. Декабристская литература и грузинская общественность, гл. VII.
36 «Он поручил мне горячо напомнить о нем твоей памяти» (Ив. Боричевский. Пушкин и «нераскаянные» декабристы. «Звезда», 1940, № 8—9, стр. 262).
37 См. об этом замечания Ю. Г. Оксмана в его книге «От „Капитанской дочки“ к „Запискам охотника“» (Саратовское книжн. изд., Саратов, 1959, стр. 123—124).
38 См.: С. М. . Исторический роман А. С. Пушкина. Изд. АН СССР, М., 1953, стр. 78 и сл.; см. также выше, стр. 166—167.
39 См. работу С. Я. «Об экономических воззрениях Пушкина в начале 1830-х гг.» (в сб.: Пушкин и его время, вып. 1, стр. 246—264), где анализируется вопрос об отношении Пушкина к майорату как средству создания материально независимого слоя дворянства.
40 Волк. Исторические взгляды декабристов. Изд. АН СССР, М. — Л., 1958, с историографией вопроса. В книге В. И. Астахова «Курс лекций по русской историографии» (Ч. I. До середины XIX века. Изд. Харьковского университета, 1959) есть глава «Исторические взгляды декабристов и А. С. Пушкина», носящая описательный характер, но учитывающая основную литературу предмета.
41 М. И. Гиллельсон. Пушкин в дневниках А. И. Тургенева 1831—1834 годов. «Русская литература», 1964, № 1, стр. 125—134.
42 «О системе прагматической русской истории», где сказано: «И самое 14 декабря не было ли впоследствие времени, так сказать, критика вооруженной рукою на мнение, исповедуемое Карамзиным, то есть Истории Государства Российского» и т. д. Против этого места Пушкин сделал помету: «Не лишнее ли?» (XII, 285).
43 Из исследований последних лет, в разных аспектах затрагивающих тему «Пушкин и А. И. Тургенев», см., например: И. Л. Фейнберг. Парижские бумаги Александра Тургенева. (К работе Пушкина над «Историей Петра»). «Вестник АН СССР», 1958, № 1, стр. 111—119; М. П. Алексеев«Памятник» Пушкина по исследованиям последнего двадцатипятилетия. Критические заметки. «Ученые записки Горьковского университета», 1962, вып. 57, стр. 238—243; а также см.: М. И. Гиллельсон. 1) Пушкин в дневниках А. И. Тургенева 1831—1834 годов; 2) А. И. Тургенев и его литературное наследие. В кн.: А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825—1826 гг.). Изд. подгот. М. И. Гиллельсон. Изд. «Наука», М. — Л., 1964 (АН СССР, «Литературные памятники»), стр. 467—471, 473—475 и др. (по указателю).
44 «О государственном кредите» в статье С. Я. Борового «Об экономических воззрениях Пушкина в начале 1830-х годов».
45 Историю изучения этой темы см. в статье: Ф. И. Берелевич. П. Я. Чаадаев и А. С. Пушкин. «Ученые записки Тюменского педагогического института», т. XVIII, Кафедра истории, вып. 5, 1962, стр. 121—147.