Бонди С. М.: Черновики Пушкина
Отчет о работе над IV томом академического издания Пушкина

ОТЧЕТ О РАБОТЕ НАД IV ТОМОМ
АКАДЕМИЧЕСКОГО ИЗДАНИЯ ПУШКИНА

1

В IV томе академического издания Пушкина помещены его ранние поэмы — от «Руслана и Людмилы» до «Цыганов» включительно.

Редактура этого тома была не единоличной, а коллективной. Произведения, в нем помещенные, были распределены между шестью специалистами (С. М. Бонди, Г. О. Винокур, Н. К. Гудзий, Н. В. Измайлов, А. А. Слонимский и Б. В. Томашевский), каждый из которых был редактором того или иного произведения, критически устанавливал его текст, обрабатывал все рукописные и печатные источники и давал свой научный комментарий¹.

Общий редактор тома (С. М. Бонди) должен был обеспечить научную согласованность работ редакторского коллектива и добиться единства как в отдельных выводах, так и в методах и технических приемах подачи отдельных текстов и т. д.

По общему плану всего издания IV том делится на три части:
а) основной текст поэм; б) другие редакции, планы и варианты;
в) комментарий.

Среди ранних поэм Пушкина наиболее трудна для определения основного текста поэма «Руслан и Людмила». Как известно, эта поэма была напечатана при жизни Пушкина трижды². Второе и третье издания одинаковы по тексту, но оба они значительно отличаются от первого. В издании 1828 года впервые появился «пролог» — «У лукоморья дуб зеленый...», уничтожен ряд мест (от двух до одиннадцати стихов) , наконец, было внесено множество мелких исправлений (замена отдельных слов, форм и т. д.). До последнего времени во всех изданиях перепечатывался текст двух последних прижизненных изданий, как позднейший и исправленный самим автором. Большой вопрос, однако, — правильно ли это. Дело в том, что Пушкин в 1826 году не только художественно поправлял свою поэму, но и, в известной мере, изменял ее первоначальный характер, смягчая и уничтожая наиболее нескромные в эротическом отношении места, вызывавшие нападки критиков, и из цензурных опасений. Таким образом, позднейший текст этой молодой — «озорной» поэмы, значительно смягченный зрелым Пушкиным, не дает представления о подлинном характере вещи и несколько искажает ее замысел. Исходя из этих соображений, покойный П. Е. Щеголев в собрании сочинений Пушкина в издании журнала «Красная нива» дал как основной текст — текст первого издания поэмы. Но и это решение вопроса нельзя признать правильным: наряду с уничтожением исправлений Пушкина, вызванных посторонними, не художественными соображениями, в этом случае игнорируются и чисто художественные поправки, явно улучшающие текст первой поэмы Пушкина и нисколько не меняющие ее основного характера.

В настоящем издании (редактор текста С. М. Бонди) сделана попытка подойти к вопросу не формально (точно воспроизводя тот или иной прижизненный текст), а критически, учитывая качественное различие двух видов исправлений Пушкина — чисто художественных и цензурных. Текст в основном дан по второму, исправленному изданию, но в него включены три фрагмента, которые, как можно думать, были исключены Пушкиным по соображениям цензурным или тактическим. Эти три места следующие: несколько стихов второй песни, где говорится о том, что Людмила была одета в момент своего похищения «точь в точь», как прародительница Ева, несколько стихов в конце четвертой песни, с описанием тщетных попыток старого Черномора овладеть Людмилой³ и, наконец, шутливое рассуждение о «двенадцати спящих девах» Жуковского, предшествующее описанию встречи Ратмира с ними. В заметках, только что упомянутых в сноске, Пушкин выражает раскаяние, что решился в своей поэме «пародировать девственное создание Жуковского»; вот почему Пушкин и сократил это место, смягчив «непочтительность» и полемичность эпизода. Но эта полемичность по отношению к Жуковскому характерна для всей поэмы в целом, для всего ее замысла; исключенное Пушкиным по соображениям литературной или житейской тактики место только подчеркивает эту полемичность и должно быть сохранено в тексте поэмы.

Другое произведение, текст которого особенно труден для редактора, — «Гавриилиада». Пушкинские автографы этой поэмы, как известно, не дошли до нас, и текст ее сохранился в виде списков, почти исключительно очень поздних и изобилующих сильными искажениями. Редактор «Гавриилиады Б. В. Томашевский (автор специального текстологического и историко-литературного исследования об этой поэме⁴) заново тщательно проанализировал все источники текста ее, руководствуясь принципом — не следовать тексту какого-нибудь одного из списков, хотя бы и признанного лучшим, а критически оценивать каждый вариант данного места, стараясь из сопоставления их обнаружить подлинный текст, искаженный в списках.

Что касается остальных поэм — «Кавказского пленника» (редактор С. М. Бонди), «Братьев-разбойников» (редакторы С. М. Бонди и Н. К. Гудзий), «Бахчисарайского фонтана», «Цыганов» (редактор обоих произведений Г. О. Винокур) и отрывка из «Вадима» (редактор Н. В. Измайлов), то их текст не представляет особых затруднений и не ставит перед редактором особенно сложных проблем. Все эти произведения печатаются, как обычно, по последним прижизненным изданиям, почти ничем не отличающимся от первых. Отдельные спорные места имеются, однако, и здесь. Таков эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану», интимные строки (опускавшиеся Пушкиным в печати) в заключительной части «Бахчисарайского фонтана» и в эпилоге к «Цыганам». Редакция IV тома считала, что чисто личные соображения, руководившие в данном случае Пушкиным, не могут служить мотивом к изъятию из основного текста поэм стихов, органически связанных, как это показывают рукописи, с остальным текстом поэм. В особенности это нужно сказать о «Цыганах»; строки эпилога не только записаны на экземпляре, подаренном Пушкиным Вяземскому, но имеются как в черновом, так и в беловом автографах поэмы, на что никто не обращал раньше внимания. Эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану», по случайным причинам отпавший при четвертой прижизненной перепечатке поэмы⁵, также признано необходимым оставить в основном тексте IV тома академического издания.

Основной текст «Вадима» печатается по изданию «Стихотворения, часть I», 1829 г., т. е. без 25 стихов из отрывка, напечатанного в «Памятнике отечественных муз на 1827 год» и описывающих вещий сон героя. Сомнительность публикации альманаха и двукратное повторение Пушкиным текста без этого эпизода представляют достаточное основание для помещения этих 25 стихов в отделе «Других редакций»⁶.

Ревизия рукописей перечисленных выше поэм (главным образом беловых) заставляет вносить иной раз поправки в пунктуацию или в орфографию. Корректоры прижизненных изданий (или редакторы вроде Гнедича) нередко нивелировали особенности пушкинской пунктуации. Особенно отчетливо это видно в «Кавказском пленнике»; сохранилась рукопись Пушкина, посланная им из Кишинева Гнедичу и, следовательно, ставшая единственным источником первого издания поэмы. Сравнение ее текста с печатным показывает ряд пунктуационных (и орфографических) несовпадений, вызванных, очевидно, редакторской правкой Гнедича⁷.

— при серьезных разночтениях в знаках препинания между пушкинскими беловиком и печатным прижизненным текстом исправлять последний по рукописи.

Что касается правописания, то, хотя текст академического издания печатается по новой орфографии, в нем сохранены все особенности пушкинской орфографии, указывающие на тогдашние нормы произношения, которыми руководствовался и поэт (например, «верьхом», «скрыпеть», «покаместь», «жаркой» и т. п.), а также имеющие не только чисто орфографический, но и грамматический смысл («в постеле» — от слова «постеля», а не «постель» и т. д.). И в этом случае, если беловая рукопись Пушкина сохраняла такие особенности, нивелированные корректором в печатном издании, академическое издание следовало рукописи. Таких случаев оказалось довольно много.

В результате академическое издание дает текст поэм, не воспроизводящий механически тот или иной источник, а критически проверенный, с учетом всех источников и всех обстоятельств, сопровождающих появление этого текста; такой текст, который должен быть максимально соответствующим подлинным творческим намерениям Пушкина, с одной стороны, и историко-литературному значению данного произведения — с другой.

2

Наиболее интересен и нов в IV томе второй отдел. Здесь помещены все текстовые материалы к ранним поэмам: варианты печатных изданий и беловых рукописей, планы и наброски планов, а также целиком все черновые рукописи поэм. Все эти текстовые материалы даны с исчерпывающей полнотой, чем, между прочим, юбилейное издание сочинений Пушкина отличается от всех предыдущих. Той же целью — дать полностью все черновые тексты Пушкина — задавались редакторы и дореволюционного академического издания, и — в осуществление этого намерения во II томе этого издания 1902 г. многие десятки страниц заняты транскрипциями пушкинских черновиков, совершенно невразумительными, никак не комментированными, наполненными многочисленными «нрзб.» и изобилующими неверными, искажающими смысл чтениями⁸. Однако уже начиная с III тома редакторы первого академического издания отказались от приведения всех транскрипций черновиков, следующим образом мотивируя это в предисловии к этому тому: «Признавая необходимым сохранить уже установленный ранее принцип исчерпывающей полноты академического издания, Пушкинская комиссия, в интересах ускорения печатания текста и примечаний, признала соответственным транскрипцию всех черновых рукописей поэта выделить в особые дополнительные тома, которые должны быть изданы впоследствии...» Как известно, эти «дополнительные тома» так и не выходили, о чем не приходится жалеть, так как транскрипции, подобные напечатанным во втором томе, никакой научной ценности не имеют. Сделанные со всей добросовестностью таким знатоком пушкинских рукописей, каким был В. Е. Якушкин, являющиеся результатом, несомненно, большой работы, — эти транскрипции, из-за неправильного метода их составления (точнее, отсутствия всякого научного метода), ничего не дают ни читателю, ни специалисту-текстологу⁹.

Приведу для сравнения одно место из рукописи «Кавказского пленника» в том виде, как оно представлено во II томе старого академического издания и в IV томе нового. Я нарочно беру текст вполне разборчивый в рукописи. Все его слова (кроме одного) совершенно правильно прочитаны В. Е. Якушкиным, нет ни одного «нрзб.», но так как текст передан транскрипцией, рабски повторяющей внешность рукописи, без всякого текстологического анализа, — невозможно понять ни отдельных слов текста, ни даже смысла его. Вот как передано это место в старом академическом издании (т. II, 1905, Примечания, с. 384—385):

Помчался

межъ диких горъ
(во весь опоръ)

(Несётся) конь межъ* диких* горъ*
На крыльяхъ огненной отваги
Все путь ему: (долина) (равнина) болота, боръ

30 (Ручьи) кусты, утёсы и овраги.

33 Седой поток(-ли) (ручей-ли) пердъ¹⁰ нимъ шумитъ

(Огнёмъ и дымомъ пышетъ онъ)
(Стрелой) и (прямо) въ глубь (стрелой) несётся
¹¹
Онъ въ глубь кипящую
Кровавый след за нимъ (ложится) бежитъ
(стонъ невнятный)
(И гулъ далёкой) (раздаётся)
(И тихой, тихой слышенъ стон)!..
И гулъ пустынный...

Взглянув на это место рукописи, сразу можно увидеть, что настоящий текст его заключает в себе два слоя: основной — чистый, ясным почерком написанный беловик и сверх него поправки и переделки, после ряда вариантов дающие новую редакцию. В приведенной транскрипции оба эти слоя обезличены, и работа Пушкина над текстом осталась непоказанной. В новом академическом издании эти оба слоя показаны отдельно. Сначала приведен основной беловой текст:

Несется конь меж диких гор
На крыльях огненной отваги...
Все путь ему: долина, бор,
Ручьи, утесы и овраги...
Огнем и дымом пышет он,
Чем дале, тем быстрее мчится,
Кровавый след за ним ложится
И тихой, тихой слышен стон!

Затем отдельно показан второй слой — результат переработки этих стихов. В сносках — промежуточные варианты в последовательности их появления.

Помчался конь меж диких гор¹²
На крыльях огненной отваги...
Все путь ему: болото¹³
Кусты, утесы и овраги...
Седой поток пред ним шумит¹⁴
Он в глубь кипящую несется¹⁵
Кровавый след за ним бежит
И гул пустынный ¹⁶ раздается.

Нечего и говорить, что в случаях более трудных, чем приведенный (а таких в рукописях Пушкина несравненно больше, чем легких), — и метод чтения, применяемый в старом академическом издании, и транскрипции его еще более несостоятельны. Нынешние же методы дают возможность учесть и показать читателю все мельчайшие детали текста черновика в их функциональных связях: не только прочесть все написанные и зачеркнутые слова, но привести их в контексте работы Пушкина, как варианты данного стиха, его части или варианты отдельного слова. Эта несколько схематичная система обозначения (последнее чтение черновика — в тексте, а все предыдущие — в сносках под строкой, под буквами в последовательности их написания) дает возможность полностью и в смысловом контексте передать все написанное Пушкиным — и в известной мере показать непосредственно его работу над произведением. Вся же последовательность работы Пушкина этой системой обозначения показана быть не может прежде всего потому, что мы далеко не всегда вполне уверены, что точно знаем эту последовательность. В большинстве случаев она видна из анализа рукописи, но есть случаи, когда рукопись ничего не дает в этом смысле. Кроме того, в нашем способе подачи черновика текст дается, как правило, в последовательности самого произведения (от первых его строк к последним), между тем как иной раз (и нередко) пишется оно не подряд, а то, что ближе к концу, — раньше предыдущего и т. п. Всего этого не показывает отдел «Другие редакции и варианты», да и установить все эти моменты писания вещи по виду рукописей иногда бывает невозможно. Все же, за приведенными исключениями, отдел тома «Другие редакции и варианты» (дополненный соответствующими объяснениями в комментариях) дает достаточное представление о том, как возникал текст данного произведения.

Давая при воспроизведении черновика последнее его чтение (сводку) вверху страницы, а предыдущие зачеркнутые варианты — под строкой в сносках к соответствующим словам и стихам сводки, редакторы не стесняли себя соблюдением во всех случаях одной и той же системы подачи вариантов. В зависимости от качества данного места в рукописи, большей или меньшей его сложности и т. п. — варианты отнесены то к одному слову:

Прощай⁸, мой муж ревнив и зол

⁸а. Беги б. Поди в. Ступай

— то к целому стиху:

Цыганы шумною семьей¹

¹а. Цыганы вольною семьей
  б. Цыганы вольною толпой
  в. Цыганы шумною толпой

— то к группе стихов:

Нисходит сонное молчанье ⁴
4 Вм. ст. 10—11:
а. Но сон на табор кочевой
    Нисходит — молчанье
б. Но вот на табор кочевой
    Нисходит сон и с ним молчанье
в. Но сон на табор кочевой
    Нисходит, сонное молчанье
    В пустыне царствует

Иногда, в тех случаях, когда Пушкин исправлял одно и то же место несколько раз, причем каждая редакция данного куска имела свои варианты, — редакторы, чтобы не создавать слишком сложной и невразумительной системы сносок, давали эти редакции тут же в верхней части страницы, одну вслед за другой, а варианты отдельных слов и стихов — в сносках. Так, например, вставной кусок из речи черкешенки во II песне «Кавказского пленника», написанный с сетью густых помарок на полях беловика поэмы, следующим образом представлен в академическом издании:

Первая редакция ст. 23—28:

Не страшен жребий мне готовый¹
Напрасно мой отец суровый
И гордый² <и> надменный³ брат
В чужой аул за много злата⁴
Давно продать меня хотят.
Я умолю отца и брата
Не то найду кинжал иль яд

—28:

Я знаю жребий мне готовый
Не страшен мне отец суровый
И гордый, своенравный⁵ брат
В чужой аул ценою злата
Они продать меня хотят
Я умолю отца и брата
Не то найду кинжал иль яд.

_________

¹ Иду на все душой готовой
² жадный
³ самовластный
⁴ Стих начат: В ау<л>
⁵ а. неприступный, б. непреклонный

Конечно, и в новом издании отдельные слова черновиков остались неразобранными, но их количество чрезвычайно мало и не идет в сравнение с количеством «нрзб.» в старом академическом издании¹⁷.

Тексты беловых рукописей и разных печатных прижизненных изданий не имело смысла приводить целиком, подобно черновикам, так как в большинстве случаев их текст отличается от окончательного, принятого за основной, лишь небольшими изменениями: пропуск или вставка нескольких стихов, замена одного стиха другим и т. п. Эти разночтения и приведены в отделе «Другие редакции и варианты», каждое отдельно, в виде вариантов к тому или иному стиху или группе стихов основного текста.

Таким образом, в этом томе впервые воспроизведен исчерпывающим образом весь сохранившийся текст включенных в него произведений Пушкина, а академическое издание в целом воспроизведет, следовательно, весь дошедший до нас текст Пушкина, и притом текст, критически разработанный, препарированный для читателя, осмысленный, с отнесением каждого его элемента на свое место.

а обратится непосредственно к рукописям; широкому же читателю такое детальное воспроизведение черновиков не нужно.

Эти сомнения мне представляются совершенно неосновательными. В наше время, когда внимание и интерес к Пушкину достигают небывалых прежде размеров, подробная демонстрация в академическом издании работы Пушкина над его произведениями не может быть чужда и неинтересна широкому читателю. Что касается до специалиста-литературоведа, то и для него, в случае обращения его к рукописям Пушкина, академическое издание будет совершенно необходимым пособием. Хорошо известно, какие трудности для чтения и расшифровки представляют собой перемаранные и исчерканные, написанные с массой описок и сокращений пушкинские рукописи. Только в результате большой работы специалистов-текстологов мы теперь начинаем вплотную знакомиться с содержанием этих рукописей. Ученый — не специалист-текстолог, обратившийся непосредственно к рукописи Пушкина, вряд ли найдет в них много больше того, что было найдено за все многие десятилетия изучения Пушкина, когда, несмотря на изобилие работ о произведениях Пушкина, оставались неизвестными находящиеся в черновиках Пушкина десятки черновых стихов.

В академическом юбилейном издании должен быть собран весь текстовой материал Пушкина, и на нем должна базироваться вся научно-исследовательская работа о произведениях Пушкина.

Перейду теперь к содержанию отдела «Другие редакции и варианты» в IV томе академического издания Пушкина.

3

К сожалению, не все черновики «Руслана и Людмилы» сохранились. Первая песнь отсутствует вовсе, за исключением двух-трех небольших набросков, остальные также полны пробелов. Текст черновиков «Руслана и Людмилы» после многих проб и переработок, в общем, близко подходит к окончательному тексту. Здесь главный интерес представляет не этот сводный текст, а помещаемые под строкой отброшенные Пушкиным варианты, показывающие ход его работы над текстом первой поэмы. Есть в черновиках «Руслана» и небольшие куски (по нескольку стихов), вовсе не вошедшие в окончательный текст и до сих пор не напечатанные в связном виде¹⁸. Приведу некоторые из них.

Резко отличается от печатного текста довольно любопытное вступление к V песне (в черновике она была IV):

Как я люблю мою княжну,
Мою прекрасную Людмилу,
В печалях сердца — тишину,
Невинной страсти огнь и силу.
Затеи, ветреность, покой,
Улыбку сквозь немые слезы
И с этим юности златой
Все нежны прелести, все розы...
Бог весть — увижу ль наконец
Моей Людмилы образец —
Но с нетерпеньем ожидаю
Судьбою данной <?> мне княжны
(Подруги милой, не жены,

[Но] вы, Людмилы наших [дней],
Поверьте [совести моей],
[Душой открытой] вам желаю
Такого точно жениха,
Какого здесь изображаю
По воле рифмы и стиха.

Из более мелких отрывков, не включенных Пушкиным в окончательный текст «Руслана и Людмилы», приведу место из сцены Руслана на заброшенном поле битвы. После стихов черновика

Ужель от вечной темноты
Ужели нет и мне спасенья —

в рукописи следует:  

Ужель со мною в тишине
Моих <побед> <?> погибнут звуки
И не будут мне
Завидовать младые внуки?
Что нужды! друг души моей,
Людмила, ангел незабвенный,  
Воспомнив взор твоих очей,
Пускай умру, молвой забвенный,
Твоей любовию блаженный.

Идут походные телеги,
Костры пылают на холмах.
Беда: восстали печенеги!

В черновике далее набросаны стихи:

Злосчастный град! Увы! Рыдай!
Твой светлый опу<стеет край> <?>
Ты будешь бранная пустыня.
Где грозный, пламенный Рогдай?
И где Руслан? И где Добрыня?
Кто князя-Солнце оживит?

Черновики «Кавказского пленника» дают гораздо больше нового материала как в смысле новых неизвестных текстов Пушкина, так и для демонстрации работы Пушкина над стихом.

Крайне интересны здесь варианты, показывающие, как упорно и настойчиво работал Пушкин над текстом поэмы, как он, много раз возвращаясь к одному и тому же месту, добивался все большей точности и выразительности. Мы находим здесь по нескольку десятков вариантов одного и того же стиха: приводить образцов я не буду — это заняло бы слишком много места. Приведу только куски нового текста, не вошедшие в окончательную редакцию и оставшиеся до сих пор погребенными в черновиках. Несколько стихов в начале первой песни:

Он раб. Усталою главой
К земле чужой припал он снова
[Как будто] [в ней] от скорби злой
Искал приюта гробового,
Не льются слезы из очей,
В устах сомкнутых нет роптанья
В душе, рожденной для страстей,
<?> страданья <?>
              он видит лишь <?> одно:
Погиб! мне рабство суждено.

Стихи в описании черкешенки:

Она томилась, тосковала,
Задумчиво подруг бежала.
[Не пела] песен круговых
И па черкесов молодых
С улыбкой глаз не подымала.

Два наброска к описанию черкесов:

1

Оружья смерти путник ищет,
Готовит грозному конец.
Раздался выстрел — но свинец
По воздуху жужжит и свищет —
И дикой невредим.

2

Черкес хватает лук <заветный>
[Стрела] взвилась — и в<след за ней>,
Приют оставя незаметный,
Убийца скачет средь полей.

Большой кусок текста Пушкин не включил в окончательный текст речи пленника. Этот кусок, над которым Пушкин много трудился и пробовал разные редакции его отдельных мест, мы даем в самой последней (впрочем, также не вполне доработанной) редакции. Он начинается с четверостишия, вошедшего в печатный текст:

Явилась ты моим очам,
В те дни, как верил я надежде
И упоительным мечтам?
Но поздно, поздно!.. неба ярость
Меня преследует, разит.
Души <?> безвременная старость
Во цвете лет меня мертвит.
Вот скорбный след любви напрасной,
Душевной бури след ужасный.
Во цвете невозвратных дней,
Минутной бурною порою
Утраченной песни моей,
Плененный жизнию младою,
Не зная света и людей,
Я верил счастью: в упоеньи
Летели дни мои чредой <?>,
И сердце, полное мечтой,
Дремало в милом заблужденьи.
— блеск и шум
Пленяли мой беспечный ум.
Веселье чувства увлекало,
Но сердце втайне тосковало <?>
И чуждое младых пиров
К иному счастью призывало.
Услышал я неверный <зов> —
Я полюбил — и сны младые
Слетели с изумленных вежд,
С тех пор исчезли дни златые,
С тех пор не ведаю надежд¹⁹.
О милый друг — когда б ты знала,
Когда б ты видела черты
[Неотразимой] <?> красоты —
Когда б ты их воображала...
Но нет... словам не передать <?>
Красу души ее небесной.

О если б мог я рассказать <?>
Ее (нрзб
Ты плачешь? но зачем об ней
Тревожу я воспоминанья?
Увы, тоска без упоенья
Осталась от <?> любви моей <?>
.........................
Как часто в тишине (нрзб.),
Когда я негой упоенный
Твое дыханье тихо пью,
Из [мрака] лик ее выходит
И тайную тоску наводит
На [душу] мрачную мою.
Она мне враг — [веселье], радость,
Восторги, сладкой дар небес,
Души пленительную младость —

В «Гавриилиаде» нет никаких «других редакций и вариантов», кроме известного небольшого куска, сообщенного товарищем Пушкина Комовским («Вы помните ль то розовое поле»). Варианты многочисленных списков поэмы, из которых редактор выбирал элементы подлинного пушкинского текста, не являются, в сущности, вариантами в обычном смысле: они представляют собой заведомо не пушкинский текст (почему он и отвергнут редактором). Поэтому этим «вариантам» не место в отделе «Другие редакции и варианты», отведенном, так же как и основной отдел, пушкинским текстам. Они помещены в комментарий, в контекст статьи, обосновывающей выбранный редактором текст²⁰.

Черновики «Братьев-разбойников» (редакторы текста С. М. Бонди и Н. К. Гудзий) не дают каких-либо значительных кусков неизвестного до сих пор текста. Сохранившиеся черновики начала поэмы интересны тем, что в них несколько подробнее и резче, чем в печатном тексте, разрабатываются мотивы одиночества, отчуждения от среды и мотив социальной злобы будущих братьев-разбойников.

Никто не утешал сирот
Ни лаской ни хвалой приветной;
<и> забот,
От колыбели перволетней
К унынью привыкали мы
..........................
Наскуча барскою сохой,

Пошли на стороне [чужой]
Испытывать Судьбу иную...

Черновая рукопись «Вадима» не сохранилась. От нее остались лишь обрывки на корешках вырванных листов в тетради. (ПД, № 832), до сих пор не обращавшие на себя внимания и впервые изученные для академического издания. Обрывки слов на корешках не дают целых вариантов, а частью не поддаются и расшифровке; поэтому они не введены в отдел вариантов и других редакций, а должны были быть помещены и описаны в комментариях²¹. Они показывают, что черновая рукопись содержала, по-видимому, все, что известно из текста «Вадима», включая и выброшенное в позднейшей печатной редакции описание сна, и едва ли заключала продолжение текста, кроме известного в печати; если же в ней было то продолжение, о котором говорит А. Н. Муравьев в письме к М. П. Погодину²²²³. Те же обрывки черновой рукописи дают основание и для датировки набросков «Вадима» январем — февралем 1822 г., не позднее.

Черновики «Бахчисарайского фонтана» сохранились далеко не все. Отсутствует черновик большей части поэмы. Но и сохранившиеся в рукописях отрывки дают крайне любопытные варианты отдельных стихов (приводить их здесь я не буду). Укажу только три места, где есть несколько новых стихов. Таков, во-первых, вариант стихов 16—17; вместо печатного текста

Так бурны тучи отражает
Залива зыбкое стекло,

Так моря зыбкое стекло —
Рисует ночью бурны тучи
И берег темный и дремучий.

Затем варианты стихов 68—73 о евнухе:

Она мертва, он хладно сносит
И слезы пленницы младой,
И шутки шалости нескромной,
И смех черкешенки живой,

Наконец, не попавшее в печатный текст четверостишие после стихов 181—184 (описание Марии):

Природы милые дары
Она искусством украшала;
Она домашние пиры
—

в черновике здесь следовало:

Никто равняться с ней не мог,
Когда на играх Терпсихоры
Она полетом стройных ног

Черновики «Цыганов» сохранились почти полностью. Эти черновики представляют собой очень выразительное свидетельство упорной и сложной работы над текстом поэмы и довольно сильно отличаются от окончательного текста, хотя и не дают новых больших кусков текста, — если не считать давно известного монолога Алеко над колыбелью сына. Редактор «Цыганов» Г. О. Винокур с большим искусством разложил сложную, запутанную рукопись этого куска на отдельные слои и точно установил всю последовательность работы Пушкина над этим монологом.

Приведем несколько новых текстовых отрывков из черновика «Цыганов». В начале поэмы:

Пасутся кони в чистом поле,
Медведь-плясун перед шатром

Проворный молот кузнеца
Гремя по наковальне скачет.
Собака лает; близ отца
Дитя во сне кричит и плачет.

Уже пшено —
Бояр молдавских подаянье,
В сосуде старом сварено —
Но им не тронуто оно.

—145 (об Алеко):

Но страсти [бурные] кипели,
Играли [темною] судьбой
И необузданны владели
Его посл<ушною> душой;

Из уст его такие звуки,
Такой глубокий, чудный стон...

Последние три стиха, не вошедшие в окончательный текст «Цыганов», Пушкин повторил в «Евгении Онегине», в черновом варианте XVII строфы второй главы.

Интересны два варианта стихов 494—499, разрабатывающие сцену погребения Земфиры:

Над милой дочерью стонал,
Цветами мертвую венчал.

Или:

Младые девы чередой
В уста Земфиру целовали

Упомяну о попытке разработки нового мотива в эпилоге к «Цыганам»:

Почто ж, безумец, между вами
В пустынях не остался я,
Почто за прежними мечтами

Не буду приводить остальных вариантов такого же рода²⁴.
..............................

1936

^*