А. И. Полежаевъ объ А. С. Пушкине.
I.
Вопросъ объ отношенiи къ Пушкину его современниковъ, особенно современныхъ ему русскихъ поэтовъ, остается до сихъ поръ недостаточно разработаннымъ. Такъ, напримеръ, еще недавно былъ поднятъ и дебатировался въ печати вопросъ объ отношенiи къ Пушкину одного изъ ближайшихъ его друзей - поэта Е. А. Боратынскаго. Небезынтересно будетъ, поэтому, разсмотреть отношенiе къ Пушкину еще одного поэта пушкинской эпохи, а именно Полежаева.
А. И. Полежаевъ, столетняя годовщина рожденiя {День и месяцъ рожденiя А. И. Полежаева остаются неизвестными.} котораго приходилась въ 1905 году, былъ на шесть летъ моложе Пушкина и пережилъ его всего на годъ, скончавшись 16 января 1838 года. Онъ началъ печататься одиннадцатью годами позже, чемъ Пушкинъ, былъ очевидцемъ появленiя всехъ великихъ творенiй своего генiальнаго современника и свидетелемъ того впечатленiя, которое они производили.
Оба поэта, Пушкинъ и Полежаевъ, вероятно, лично никогда не встречались. Полежаевъ только одинъ разъ, еще будучи въ университете, прiезжалъ въ Петербургъ къ своему дяде, Александру Николаевичу Струйскому, и пробылъ тамъ всего несколько месяцевъ. Пушкинъ неоднократно наезжалъ въ Москву, но, надо думать, ни разу не встретился съ Полежаевымъ въ какомъ-либо обществе. Нельзя не отметить, къ сожаленiю, и того обстоятельства, что Пушкинъ, повидимому, не былъ знакомъ со стихотворенiями Полежаева, или, по крайней мере, не счелъ нужнымъ о нихъ высказаться. Не упоминаетъ о Полежаеве ни разу Пушкинъ и въ своихъ письмахъ....
За то Полежаевъ всю жизнь оставался вернымъ поклонникомъ пушкинской музы.
Мненiя Полежаева о Пушкине темъ любопытнее, что Полежаевъ по воспитанiю, образу жизни и общественной своей среде совершенно отличался отъ Пушкина; вдобавокъ, Полежаевъ никогда не принадлежалъ ни къ какому определенному литературному кружку; въ своихъ сужденiяхъ онъ не былъ простымъ эхо другихъ какихъ-либо лицъ, техъ или иныхъ вожаковъ кружка; онъ высказывался самостоятельно. На Полежаеве, стоявшемъ "въ стороне отъ большого света", можемъ мы съ удобствомъ изучать, какъ отражалась поэзiя Пушкина не въ ближайшихъ къ нему литературныхъ кругахъ, но на интеллигентной Россiи того времени вообще.
II.
Симпатiй и интереса къ Пушкину Полежаевъ не могъ получить ни въ пансiоне, ни въ университете, где действовали на кафедрахъ враги новаго литературнаго направленiя. Съ Пушкинымъ Полежаевъ, по всей вероятности, ознакомился рано, еще въ пансiоне Визара, не въ преподаванiи, конечно, а, такъ сказать, помимо школы, контрабандой, и Пушкинъ несравненною легкостью своего стиха, вероятно, пробудилъ въ мальчике 14--15 летъ первое желанiе писать стихи, подбирать рифмы, что давалось Полежаеву безъ большого труда. Его первый же опытъ, появившiйся въ печати, "Морни" показываетъ большое мастерство и характерную для Полежаева твердую легкость стиха.
Въ то время, когда Полежаевъ былъ по одиннадцатому году привезенъ въ Москву и помещенъ у Визара, Пушкинъ уже началъ печататься. Пока Полежаевъ учился въ своемъ пансiоне - и даже за первые его годы въ университете, Пушкинъ успелъ уже много напечатать, прiобрести большую популярность своими печатными пьесами - и еще большую и громкую известность эпиграммами и другими стихотворенiями, распространявшимися въ рукописи, вследствiе ихъ неудобства для печати, пьесами, носившими либо эротическiй, либо , либо политическiй характеръ.
Эротическiя, политическiя и антирелигiозныя рукописныя пьесы Пушкина, запретный плодъ, контрабанда, должны были иметь особенно притягательную силу для школьниковъ, для учащейся молодежи. Такъ, вероятно, впервые ознакомился съ Пушкинымъ и Полежаевъ. Знакомое уже имя поэта не могло не привлекать интереса и къ печатнымъ его произведенiямъ. До вступленiя Полежаева въ университетъ появился уже Пушкинскiй "Русланъ и Людмила". Потомъ появляются "Кавказскiй пленникъ" и "Бахчисарайскiй фонтанъ", очень нравившiеся, какъ увидимъ ниже, Полежаеву. Далее появляются первыя главы "Евгенiя Онегина", вызвавшiя уже со стороны Полежаева и подражанiе въ виде поэмы "Сашка".
Весьма любопытнымъ вопросомъ, который мы, къ сожаленiю, не въ силахъ разрешить, является следующiй: какъ познакомился Полежаевъ съ Байрономъ: черезъ Пушкина или же самостоятельно, безъ его посредства? Но во всякомъ случае, благодаря ли Пушкину, или же вместе съ нимъ, хотя и независимо отъ него, Полежаевъ сталъ поклонникомъ Байрона, скорбелъ объ его смерти и завидовалъ его генiю. Въ этомъ отношенiи Полежаевъ вполне сходился еще съ однимъ своимъ современникомъ, землякомъ, московскимъ же поэтомъ и университетскимъ же вольнослушателемъ, Дмитрiемъ Владимировичемъ Веневитиновымъ, который оплакалъ кончину Байрона въ особомъ цикле стихотворенiй {См. въ I томе моего сочиненiя "Литература и Просвещенiе}.
Въ стихотворенiи "Арестантъ" 1828 г. Полежаевъ говоритъ о себе:
"Солдатскiй шлемъ прiосенилъ
Главу достойную венка,
И Чайльдъ-Гаролъдова тоска
Лежитъ на сердце у того,
" 1).
Въ 1830 г., на Кавказе, въ поэме "Эрпели", п. VI, Полежаевъ, приступая къ описанiю батальныхъ картинъ, заявляетъ: {Стр. 274.}
"Я долженъ здесь, какъ Вальтеръ Скоттъ
Или Байронъ, представить списокъ
Съ живыхъ, разительныхъ картинъ".
Въ 1832 г., на Кавказе, же Полежаевъ пишетъ еще одну батальную поэму "Чиръ-Юртъ", где во второй песне онъ вспоминаетъ о Байроне и объ утрате, понесенной въ его лице европейскою поэзiею {К Байрону же относятся еще у Полежаева: переводное стихотворенiе - отъ 1825 г. - изъ Лямартина "Человек. Къ Байрону" (стр. 383--393) и одно место въ "Венке на гробъ Пушкина", ч. II, стр. 437, котораго мы коснемся ниже. Спецiально объ отношенiи Полежаева къ байронизму мы трактовали въ особой брошюре.}.
Певецъ Гюльнары 2)! Для чего
Въ избытке сердца моего,
Въ порывахъ сильныхъ впечатленiй,
На зло природе и судьбе, -
Зачемъ не равенъ я тебе
Волшебнымъ даромъ песнопенiй?
Всегда живой и благородной,
Я тронулъ съ гордостью свободной
Сердца холодныя людей......
.....................
Но ты, певецъ души и чувства,
Умея смертныхъ презирать,
Ты намъ не передалъ искусства
Умы и души волновать!
Какъ непонятное явленье,
Исчезло мiра изумленье -
Великiй генiй и поэтъ...
Осиротевшая природа
И новой Грецiи свобода
Вещаютъ намъ: Байро!"
Великое уменье рисовать батальные сюжеты, вероятно, Полежаевъ приписываетъ Байрону за его "Донъ-Жуана", где въ песняхъ VII и VIII много говорится объ Измаиле и взятiи его Суворовымъ. Полежаевъ изображаетъ байроновскую манеру такъ:
"Тогда, владыка величавый
Перуна, гибели и зла,
Изобразилъ бы я дела
Войны жестокой и кровавой:
Отважный приступъ христiанъ,
Злодеевъ яростную встречу,
Орудiй громъ, пальбу и сечу,
И смерть, и кровь, и трепетъ ранъ...
Изобразилъ бы я страданье
Полуживого мертвеца,
И жилъ, и членовъ содраганье,
Его последнее дыханье
И чувства мертваго лица".
Полежаевъ называетъ здесь Байрона "певцомъ Гюльнары". изображена у Байрона въ поэме "Корсаръ". Но любопытно намъ, не заимствовалъ ли этотъ эпитетъ Байрона Полежаевъ опять-таки у Пушкина. Въ IV главе "Евгенiя Онегина", строфа 37-я, Пушкинъ сообщаетъ, что
"Онегинъ жилъ анахоретомъ:
Въ седьмомъ часу вставалъ онъ летомъ
И отправлялся налегке
Къ бегущей подъ горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонтъ переплывалъ".....
III.
Самымъ вернымъ ученикомъ и последователемъ Пушкина показалъ себя Полежаевъ въ своей поэме "Сашка" въ двухъ частяхъ, писанной въ 1825--1826 гг. накануне окончанiя университетскаго курса и неожиданно обрушившейся на его голову грозной Царевой опалы. По форме эта поэма есть подражанiе "Евгенiю Онегину". Каждый поэтъ изображалъ своего героя по своему. У Пушкина герой - "москвичъ въ Чайльдъ-Гарольдовомъ плаще;" Полежаевскiй герой - забулдыга-московскiй студентъ, неутомимо прокучивающiй въ трактирахъ и веселыхъ домахъ, въ соответствующей компанiи, и дядины деньги, и собственное здоровье. Мы должны здесь подчеркнуть двойственный характеръ Полежаевской поэмы "Сашка". Съ одной стороны это - пародiя, порой даже каррикатура на "Евгенiя Онегина". Полежаевъ, какъ увидимъ ниже, иногда умышленно пародируетъ Пушкина, делаетъ то, что у Пушкина прилично, - неприличнымъ, что у того возвышенно, - забавнымъ и циничнымъ. Съ другой же стороны, "Сашка" есть искреннее подражанiе, последованiе въ серьезъ духу Пушкина, духу, выразившемуся какъ въ его "Евгенiи Онегине", такъ и вообще въ его рукописныхъ стихотворенiяхъ. Последнее касается всехъ неуважительныхъ замечанiй Полежаева о предметахъ религiозныхъ, политическихъ, и объ явленiяхъ русской современной ему действительности. Самая циничность и безцеремонность картинъ въ ,,Сашке" есть отголосокъ цинизма юнаго шалуна Пушкина, обильно почерпавшаго въ свою очередь изъ французскихъ и итальянскихъ писателей - "сказочника" Ляфонтена, Арiоста и т. д.
"Онегинымъ" и "Сашкой" заключается въ томъ, что у Пушкина герой едетъ изъ Петербурга въ деревню къ больному дяде, похоронивъ котораго, онъ затемъ поселяется въ унаследованномъ, дядиномъ именiи; у Полежаева же "Сашка" едетъ въ Петербургъ къ дяде после безплодно проведенныхъ студенческихъ летъ на судъ, остается у него на некоторое время, а затемъ возвращается докучивать къ себе въ Москву. Съ "дяди" начинается и та и другая поэма.
У Пушкина:
Мой дядя - самыхъ честныхъ правилъ.
У Полежаева:
Мой дядя - человекъ сердитый.
Мы не станемъ здесь производить полнаго анализа и подробнаго сравненiя всехъ похожихъ местъ въ обеихъ поэмахъ. Ограничимся весьма забавнымъ, но не совсемъ удобнымъ для печати пародированiемъ у Полежаева поэтическаго воспоминанiя Пушкина о петербургскомъ балете. У Пушкина изображается вдохновенный танецъ знаменитой балерины Истоминой, у Полежаева выведена девка Танька.
|
Пушкинъ. ("Евгенiй Онегинъ", гл. I, строфа XX). Блистательна, полувоздушна, |
Полежаевъ. ("Сашка", ч. I, строфа XXVII). ...... Полувоздушна, Калипсо юная лежитъ, |
Впрочемъ, какъ ни циничны многiя картины Полежаева, нельзя все-таки не признать генетической связи между "Сашкой" и какою-нибудь "Вишнею" Пушкина, съ любовью культивировавшаго въ своей поэзiи и соблазнительные образы, и нацiональное сквернословiе. Если Полежаевъ въ конце первой части "Сашки" приглашаетъ "грусти и печали" "лететь" къ....., то еще ранее его Пушкинъ отзывался объ Аракчееве, что онъ достоинъ "смерти немца Коцебу, а впрочемъ"...... и т. д.
Полежаевъ не последовалъ благоразумному решенiю Пушкина (котораго тотъ, впрочемъ, и самъ не сдержалъ), въ "Городке", 1814 года, когда, обращаясь къ тени И. С. Баркова (Свистова), "детины, который наполнилъ лишь собой тетради половину", Пушкинъ восклицалъ:
"Твой даръ ценить умею,
Но здесь тебе не смею
Хвалы сплетать венокъ:
Баркова должно слогомъ
Барковскимъ воспевать...
Но убирайся съ Богомъ!
Не стану я писать!"3)
"Евгенiя Онегина" Полежаевъ вспоминаетъ еще разъ въ своемъ кавказскомъ стихотворенiи "Къ друзьямъ", писанномъ въ деревне "Лысая гора" {Стр. 76--77.}.
"Я пережилъ мои желанья",
Я долженъ съ Пушкинымъ сказать:
"Минувшихъ дней очарованья"
Я долженъ вечно вспоминать.
.......................
Я вечно помнить буду радъ:
"Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блескъ, и радость,
И дамъ обдуманный нарядъ".
Три последнихъ цитированныхъ стиха находятся въ "Евгенiи Онегине", гл. I, строфа 30-я. Стихъ "я пережилъ мои желанья" взятъ изъ "Элегiи" 1820 года {Морозовскаго (перваго) изданiя, т. I, стр. 238. У Пушкина: "свои желанья".}, писанной за окончанiемъ "Кавказскаго пленника" и носящей подзаголовокъ "Изъ поэмы "Кавказъ".
Поэму Пушкина "Кавказскiй Пленникъ" Полежаевъ вспоминаетъ въ поэме "Эрпели", глава II {Стр. 256.}, разсуждая о разнице между Кавказомъ въ поэзiи и Кавказомъ въ неподкрашенной действительности.
"Не восхищался ли, какъ прежде,
"Кавказъ"?
Не далъ ли крылышекъ надежде
За чертовщиною лететь,
Какъ то: черкешенокъ смотреть,
Пленяться день и ночь горами,
О коихъ съ многими глупцами
По географiи я зналъ,
Эльбрусомъ, борзыми конями,
Которыхъ Пушкинъ описалъ,
И прочая....."
IV.
Въ особенное волненiе привела Полежаева неожиданная смерть великаго поэта. Вероятно, подъ влiянiемъ непосредственнаго чувства создалъ онъ интересное седмистишiе: "На смерть Пушкина". Начало его съ союза "И" какъ будто указываетъ, что сохранившееся есть только заключенiе целаго большого стихотворенiя. Эти стихи были отлитографированы съ автографа Полежаева подъ его собственнымъ портретомъ, изданнымъ въ 1838 году литографiею Ф. Сиверса. Здесь уже и самъ Полежаевъ изображенъ въ гробу: сказанное имъ о Пушкине черезъ годъ пригодилось и для него самого. Основная мысль седмистишiя та, что смерть поэта неожиданна, что она преждевременна, ибо поэтъ былъ бы еще въ состоянiи исполнить многое, и многое обещалъ. Самое стихотворенiе читается такъ:
На смерть Пушкина.
И поэтическiя вежды
Сомкнула грозная стрела
Тогда, какъ светлыя надежды
Когда рука его сулила
Намъ тьму надеждъ, - тогда сразила
Его судьба.....4)
Въ сборнике стихотворенiй Полежаева, вышедшемъ черезъ четыре года после его смерти подъ заглавiемъ "Часы выздоровленiя", куда вошло несколько его неизданныхъ пьесъ, и представлявшемъ чью-то спекуляцiю на имя поэта, было напечатано еще одно произведенiе Полежаева на смерть Пушкина подъ заглавiемъ "Венокъ на гробъ Пушкина", одно изъ самыхъ последнихъ стихотворенiй Полежаева, писанное имъ, вероятно, незадолго до собственной смерти. Здесь Полежаевъ пытается не только выразить свою скорбь въ сильныхъ стихахъ и пышныхъ образахъ, но и дать некоторую оценку литературной деятельности Пушкина, показать его значенiе для Россiи. Обратимся къ подробному обзору этого стихотворенiя Полежаева.
"Венокъ на гробъ Пушкина" {Стр. 435--442.} состоитъ изъ шести отдельныхъ разнаго объема стихотворенiй, написанныхъ различными размерами и, быть можетъ, даже въ различное время{См. примечанiе г. Ефремова, на стр. 542.}.
Въ первомъ стихотворенiи изображается развитiе русской поэзiи до Пушкина.
"Давно ль тебя, о Русь",
спрашиваетъ поэтъ,
" - изъ недръ пустыни дикой
Возвелъ для бытiя и славы Петръ Великiй"?
Заслуга Петра заключается въ томъ, что "подъ знаменемъ наукъ, подъ знаменемъ свободы онъ новые создалъ великiе народы". Тогда и "засiялъ ярко русской младой поэзiи венокъ"
Услыша зовъ Петра, возникли первые писатели, и Кантемиръ, и . Наконецъ, взгремела торжественная лира "холмогорскаго великана", Ломоносова. Ея значенiе для русской литературы Полежаевъ характеризуетъ такъ:
И что за лира! жизнь! Ея златыя струны
Подъ смелой дланью рыбаря
Воспоминали вдругъ и битвы, и перуны
Стократъ Великаго Царя,
И кроткiя твои дела, Елизавета!
Въ дальнейшемъ развитiи исторiи окрепъ "полмiра властелинъ" - Русь. Появились и новые певцы, которые обрекли Русь
"Безсмертiю вековъ и незакатной славе".
То были великiе писатели: Петровъ, Державинъ, Карамзинъ.
Перечисливъ важнейшихъ, по его мненiю, предшественниковъ Пушкина, Полежаевъ во второй части своего "Венка" переходитъ къ изображенiю техъ политическихъ обстоятельствъ, при которыхъ выступилъ "юный русскiй соловей", и того впечатленiя, какое его первые стихи произвели на современниковъ.
Появленiе Пушкина совпадаетъ съ деятельностью и песнями Байрона.
Робко склонились подъ сень эгиды "неодолимаго сына революцiй" - и пирамиды, и золотой куполъ Рима; смущенная Европа въ волнахъ кроваваго потопа страдала подъ пятой Бонапарта. Отважный, вне законовъ, украсилъ онъ дерзкое свое чело дiадимою Бурбоновъ......
Его деятельность встречала себе въ литературе различную оценку. Гимны звучные певцовъ читали ему и приговоры, и одобренiя вековъ. Всехъ заметнее выделился въ эту эпоху одинъ поэтъ.
"И въ этомъ гуле осужденiй,
Хулы, вражды, благословенiй,
Гремелъ, гремелъ, какъ дикiй стонъ,
Неукротимый и избранный,
Подъ небомъ Англiи туманной,
Твой дивный голосъ, о Байронъ!
Тогда въ садахъ Лицея расцвелъ и нашъ дивный корифей. Его младенческiя руки умели рано исторгать гармоническiе звуки. Писалъ онъ, шутя перомъ, играя лирой. Его поэтическiй ростъ Полежаевъ сравниваетъ съ ростомъ молодой пальмы на Іорданскихъ берегахъ, скрывающей высокую главу свою въ облакахъ. Пушкинъ сталъ могучъ, славенъ, великъ и возсоздалъ русскiй языкъ.
"И другъ волшебныхъ сновиденiй,
Онъ понялъ тайну вдохновенiй.
........................
И изумленная Россiя
гордый свой языкъ".
Третья часть полежаевскаго "Венка" изображаетъ расцветъ деятельности Пушкина. И сталъ онъ петь, и все ему внимало. Поэзiя Пушкина называется у Полежаева довольно метко "нагою", т. -е. реалистическою. Муза сопутствовала поэту во дворцы Царя, князей и вельможъ, входила вместе съ нимъ и въ кабинеты ученыхъ и артистовъ, и въ залы, где софисты шумятъ, меняя истину на ложь. Поэзiя нигде и никогда не покидала Пушкина, смягчала ему гоненiя судьбы, то славной, то коварной; она была въ тоске съ нимъ и на пирахъ - и въ те времена, когда онъ, унылый и печальный, прощался иногда съ Музой, ища
"Покоя, тишины" -
и тогда, когда,
"какъ духъ, приникнувъ къ изголовью,
Она ему съ своей небесною любовью
Дарила неземные сны.
Когда же его Муза, утомясь минутнымъ упоеньемъ, смыкала очи, въ эти времена къ поэту слетала невидимая Клiо, богиня исторiи, съ правдивой повестью вековъ.
"И пелъ великiй мужъ великiя победы,
И громко вызывалъ, о праотцы и деды,
Онъ ваши тени изъ гробовъ".
V.
Охарактеризовавъ и поэтическую деятельность Пушкина, и его исторически-научныя занятiя, Полежаевъ въ четвертой части, въ прекрасныхъ стихахъ, переходитъ къ обрисовке чувствъ, пробужденныхъ утратою великаго народнаго поэта.
"Где же ты, поэтъ народный",
спрашиваетъ авторъ,
"Величавый, благородный,
Какъ широкiй океанъ,
И могучiй, и свободный,
Какъ суровый ураганъ?!"
Почитателямъ поэтическаго таланта Пушкина не хватаетъ техъ наслажденiй, къ какимъ они уже привыкли.
"Отчего же голосъ звучный, -
Голосъ, съ славой неразлучный,
Своенравный и живой,
Ужъ не царствуетъ надъ скучной,
Охладелою душой,
Не владеетъ нашей думой,
То отрадной, то угрюмой
По внушенью твоему?
Не всегда ли безотчетно,
и охотно
Покорялись мы ему?"
Поклонники Пушкина, превратись въ безмолвное вниманiе, долго прислушивались къ рокотанью его стиховъ. Здесь Полежаевъ перечисляетъ те произведенiя Пушкина, которыя, повидимому, произвели на него особенное впечатленiе и казались ему наиболее великими: онъ называетъ Пушкина "певцомъ любви, тоски, страданiй неизбежныхъ", певцомъ "Людмилы и Руслана", Земфиры (т. -е. "Цыганъ"), Невскихъ береговъ (т. -е. "Евгенiя Онегина") и единственнымъ певцомъ волшебнаго ("Бахчисарайскаго") Фонтана". Очевидно, последняя поэма очень нравилась Полежаеву......
Пушкинъ мчалъ, уносилъ по лону водъ мятежныхъ своихъ пленительныхъ стиховъ; его слушали томимые прiятнымъ содроганьемъ. Но вдругъ наступила катастрофа:
И Пушкинъ - трупъ! и Пушкинъ - прахъ!
Надъ его головой вознесся не венокъ, но факелъ погребальный. Пушкинъ - прахъ, и прахъ непробудимый! Современники были вдругъ поражены невольнымъ ужасомъ: угасъ и навсегда Державы Северной баянъ, милльонами (!) любимый!
Последнее утвержденiе Полежаева, несомненно, гиперболично: Пушкинъ въ то время не могъ иметь миллiоны почитателей.
Пятая "Венка" озаглавлена, какъ "Гимнъ смерти".
"Совершилось: дивный генiй -
Совершилось - славный мужъ
Незабвенныхъ песнопенiй
Отлетелъ въ страну виденiй,
Съ лона жизни въ царство душъ".
Хотя для Пушкина все - и преждевременно! - окончено на земле, но на его челе победный венокъ.
"О, взгляните", восторгается нашъ авторъ, "какъ свободно
Это гордое чело,
Какъ оно въ толпе народной
Величаво, благородно
Новой жизнью расцвело!
"И Святое Провиденье
Слово мира изречетъ".
Ему тамъ не поставятъ въ вину его смерть на поединке, которую здесь, на земле, считаютъ за преступленiе, -
"И небесное прощенье,
Какъ земли благословенье
(за его стихи),
На главу его сойдетъ!"
Пушкинъ, какъ духъ безплотный, величавый, будетъ жить безсумеречною славой, онъ увидитъ яркiй, светлый день. Его торжественная тень пробежитъ неугасимымъ окомъ миллiонъ мiровъ. Надъ облаками окружитъ его необозримый легiонъ родственныхъ ему теней поэтовъ, давно прославленныхъ веками; тамъ подойдутъ къ Пушкину и Петрарка, и Тассо, и, добыча казни, А. Шенье, котораго такъ любилъ Пушкинъ, и, наконецъ, съ улыбкою прiязни подастъ ему руку задумчивый Байронъ.
После этого Полежаевъ рисуетъ свои собственныя чувства къ Пушкину.
Все въ изумленной Россiи, и старъ и младъ, предавъ великаго поэта холодной и немой земле, оплакали его.
Неведомый певецъ, но смелый, славы "Сашке" Полежаевъ, однако, начинаетъ именно съ того, что онъ пишетъ "не для славы - для забавы".} жадный, преклонилъ колено предъ урною Пушкина. Правда, для Пушкина, второго Анакреона, готовятъ душистые венки великiе поэты. Но Полежаеву верится, что и его скромный "венокъ", благодаря глубокому и искреннему чувству, съ какимъ онъ сплетенъ, не будетъ поглощенъ волнами Леты съ самаго момента рожденiя его:
"На пепле золотомъ угаснувшей кометы
Несмелою рукой онъ съ чувствомъ положонъ".
Последняя часть, шестая {По предположенiю г. Ефремова, позднее приписанная.}, озаглавлена "Утешенiе" и представляетъ собою четверостишiе, краткую, но очень сильную похвалу Государю Императору Николаю Павловичу.
"Надъ лирою твоей, разбитою, но славной",
обращается поэтъ къ Пушкину:
"Зажглася и горитъ прекрасная звезда!"
Что же это за звезда? Полежаевъ мощно отмечаетъ то великодушное участiе, съ какимъ отнесся Царь и къ бедному Пушкину на одре его смерти, и къ осиротевшей семье его:
"Она (звезда) облечена щедротою державной
Великодушнаго царя!"'
Благородное движенiе въ душе Монарха нашло себе благородный отзвукъ въ душе солдата-поэта!
VI.
А. Н. Пыпинъ, давая суммарную оценку {Въ статье "Забытый поэтъ", "Вестн. Европы" мартъ 1889 г. стр. 196.} Полежаева, говоритъ, между прочимъ, объ отношенiи его къ Пушкину следующее:
"Задатки сильнаго и оригинального дарованiя въ этомъ поэте не подлежатъ сомненiю. Белинскiй верно понялъ самобытность этого дарованiя, которая у него, младшаго современника Пушкина, развивалась, однако, независимо отъ влiянiй великаго поэта, овладевшаго умами молодыхъ поколенiй. Недостатокъ или почти полное отсутствiе сведенiй не даетъ намъ возможности судить о ходе развитiя Полежаева, но на самыхъ его стихотворенiяхъ мы видимъ, что онъ начинаетъ въ старомодномъ стиле до-пушкинскихъ временъ, но быстро переходитъ къ совершенно иному стилю содержанiя и формы. Для своей шутливой поэмы, такъ печально решившей всю его жизнь, онъ взялъ сюжетъ, выходившiй за пределы литературы; но въ прiемахъ ея любопытенъ поэтическiй реализмъ и легкiй стихъ, какiе въ то время не были частымъ явленiемъ въ нашей литературе. Полежаевъ былъ, конечно, великимъ поклонникомъ Пушкина, но онъ не былъ его ученикомъ; его стихъ не пушкинскiй и иными чертами скорее какъ бы приготовляетъ къ Лермонтову, а также и къ Кольцову. Тотъ же Белинскiй, отмечая примеры этого смелаго, энергическаго, своеобразнаго стиха, виделъ въ немъ свидетельство сильнаго таланта"....
Мы никакъ не можемъ здесь согласиться съ почтеннымъ историкомъ. Ничуть не умаляя самобытности и дарованiя Полежаева, мы, однако, не можемъ не назвать его именно ученикомъ Пушкина, а не только его великимъ поклонникомъ. Напрасно считать начальными опытами поэзiи Полежаева - составленныя имъ въ "старомодномъ" стиле до-пушкинскихъ временъ - оды для университетскихъ актовъ. Эти оды были имъ писаны на заказъ отъ тогдашняго ректора университета, А. А. Антонскаго-Прокоповича {См. въ нашей книге "Изъ исторiи жизни и поэзiи Полежаева", стр. 28--31.}; писались оне по известному, уже издревле установившемуся шаблону, съ определенною целью, и подвергались просмотру, а быть можетъ и поправкамъ начальства. Да если бы Полежаевъ и точно началъ въ старомодномъ, до-пушкинскомъ стиле, то подъ чьимъ же влiянiемъ онъ "быстро перешелъ къ стилю содержанiя и формы", какъ говоритъ Пыпинъ? Это влiянiе могло быть и было только однимъ: то было влiянiе новаго стиля, созданнаго Пушкинымъ. Именно поэма "Сашка" была, какъ мы выше (стр. 87) говорили, сразу и подражанiемъ Пушкинскому "Евгенiю Онегину", и пародiею-карикатурою на него. По духу же своему эта шутливая поэма была полнымъ отголоскомъ эротическихъ, политическихъ, антирелигiозныхъ и сквернословныхъ эпиграммъ, поэмъ, посланiй и одъ молодого Пушкина. И если точно (?) поэма "Сашка" именно послужила причиною гибели Полежаева {См. на этотъ счетъ нашу книгу "Къ столетiю годовщины рожденiя А. И. Полежаева", Варшава. 1905 г.}, то значительная доля вины лежала въ данномъ случае на совести самого учителя. Не забудемъ, что вредное влiянiе стиховъ Пушкина сказалось въ Московскомъ Университете еще тогда же въ одномъ случае, а именно въ политическомъ деле кружка братьевъ Критскихъ (1827 года), при чемъ основатель кружка, старшiй братъ, Петръ Критскiй, на следствiи прямо показалъ, что къ мысли образовать кружокъ съ целью борьбы противъ правительства онъ былъ приведенъ чтенiемъ запрещенныхъ стихотворенiй Пушкина.
VII.
А. Н. Пыпинъ затрогиваетъ въ приведенной выше цитате весьма любопытный вопросъ по исторiи русскаго стиха; онъ, повидимому, полагаетъ, что стихъ Полежаева, - знаменитый двустопный, короткiй, рифмованный полежаевскiй стихъ, - совершенно самобытенъ, не зависитъ въ своемъ возникновенiи отъ Пушкина и является предшественникомъ стиха Лермонтова и Кольцова.
Чтобы проверить такое мненiе, мы дали себе трудъ съ этой спецiально целью просмотреть все стихотворенiя Пушкина (по первому изданiю П. О. Морозова, томы I и II), (по изданiю П. А. Висковатова, т. I) и Кольцова (по изданiю А. И. Введенскаго) и позволимъ себе здесь привести результаты, которые намъ показались небезынтересными.
Несколько великолепнейшихъ произведенiй Кольцова писаны стихомъ на манеръ полежаевскаго, какъ напр.,
"Размоловка".
Теперь ясней
Ужъ вижу я:
Любви огонь
Давно потухъ
Въ груди твоей.
Бывало, ты -
Сестра и другъ!
и т. д. (1828 г., стр. 18).
Молитва.
Спаситель, Спаситель,
Какъ пламя молитвы!
Но, Боже, и вере
Могила темна!
...............
(1836 г., стр. 95).
Пе;снь русалки.
Давайте, подруги,
Веселой толпой
Мы выйдемъ сегодня
На берегъ крутой
Веселый часъ.
Дайте бокалы,
Дайте вина!
Радость - мгновенье:
Пейте до дна!
(стр. 123).
Поминки.
(Памяти Н. В. Станкевича).
Кудрявыхъ березъ
Гуляютъ, пируютъ
Младые друзья.
(1840 г., стр. 140).
"Веселаго часа", правда рифмованнаго, но съ рифмами бедными, въ роде "заря" и "друзья") писаны белыми, нерифмованными стихами, тогда какъ Полежаевскiй стихъ именно поражаетъ неистощимымъ богатствомъ рифмъ
Обращаясь къ Лермонтову, мы находимъ у него всего только пять пьесъ, писанныхъ Полежаевскимъ короткимъ стихомъ:
Въ верху одна
Горитъ звезда;
Манитъ всегда.
(1830 г., стр. 136).
Прощанье.
Прости, прости!
Произвести
Сей можетъ звукъ!
Въ далекiй край
Уносишь ты
Мои мечты!
(1830 г., стр. 149).
Къ другу.
Забудь опять
Объ нихъ вздыхать -
Судьба невежды.
Она - дитя!
Не верь на слово:
Полюбитъ снова.
(1831 г., стр. 202).
Юнкерская молитва.
Царю Небесный,
Отъ куртки тесной,
Какъ отъ огня!
(1833--1834 г., стр. 242).
Волшебные звуки.
Темно иль ничтожно, -
Но имъ безъ волненья
Внимать невозможно.
(1841 г., стр. 323).
Говорить о спецiальномъ влiянiи Полежаевскаго стиха на соответствующiй Лермонтовскiй стихъ тоже едва ли приходится.
Теперь обратимся къ Пушкину. Мы можемъ убедиться, что Пушкинъ писалъ короткимъ Полежаевскимъ стихомъ до Полежаева {Если поискать, то интересующiй насъ размеръ, конечно, отыщется у поэтовъ даже и до Пушкина!}, и притомъ, что интересно, - охотнее въ дни своей молодости - до 1824 г. После этого года имеется только одинъ примеръ отъ 1830 года.
Измены.
Мимо промчалось
Время любви.
Страсти мученья,
Въ мраке забвенья
(1812 г., стр. 2--4, т. I, напеч. въ 1815 г.).
Вишня.
Румяной зарею
Покрылся востокъ;
Потухъ огонекъ.
(1815 г., стр. 60--61).
Роза.
Где наша роза,
Друзья мои?
Дитя зари!
(1815 г., стр. 95, напечатано въ 1826 г.).
Пуншевая песня.
(изъ Шиллера).
Соединясь,
Жизнь образуютъ,
Мiръ создаютъ.
(1816 г., стр. 118).
Кубокъ янтарный
Полонъ давно,
Пеною парной
Блещетъ вино.
Пробужденiе.
Мечты, мечты,
Где ваша сладость?
Где ты, где ты,
(1816 г., стр. 152--153, напечатано въ 1817 г.).
Адели.
Играй, Адель,
Не знай печали!
Тебя венчали
И колыбель
Твою качали.
(1822 г., стр. 281, напечатано въ 1824 г.).
Ночной зефиръ
Струитъ эфиръ.
Шумитъ,
Бежитъ,
(1824 г., стр. 307--308, напечатано въ 1827 г.).
Подражанiя корану.
VII.
Возстань, боязливый:
Въ пещере твоей
До утра горитъ.
(1824 г., стр. 326, напеч. въ 1826 г.).
Я - здесь, Инезилья,
Стою подъ окномъ!
И мракомъ, и сномъ!
(1830 г., стр. 117--118 тома II-го).
Следовательно, и въ исторiи специфическаго, короткаго двустопнаго Полежаевскаго рифмованнаго стиха нельзя не признать Пушкина предшественникомъ и учителемъ московскаго пансiонера, Полежаева.
VIII.
Въ заключенiе нашего сопоставленiя мы считаемъ необходимымъ указать на то, что, по нашему мненiю, Полежаева влекла къ Пушкину не одна слепая, инстинктивная . Подражанiе Пушкину коренилось, на нашъ взглядъ, у Полежаева гораздо глубже, въ самой его натуре: Полежаевъ по силе поэтическаго вдохновенья и мастерству языка уступалъ Пушкину, но онъ былъ ему конгенiаленъ
На Полежаева у насъ издавна установился совершенно неправильный и очень одностороннiй взглядъ: въ его стихотворенiяхъ хотятъ видеть во что бы то ни стало исключительно либо протестъ, либо плачъ о своей погубленной доле. Если мы взглянемъ на дело шире, если примемъ въ расчетъ не несколько, а все извне, благодаря внешнимъ влiянiямъ, въ силу неблагопрiятныхъ внешнихъ условiй и происшествiй. Тамъ, где протестъ (какъ въ "Сашке") высказывается еще ранее постигшихъ Полежаева несчастiй, этотъ протестъ есть чужое влiянiе, - и именно влiянiе молодого Пушкина. Тамъ же, где Полежаевъ высказывается независимо отъ внешнихъ влiянiй и отдается вполне внушенiямъ своей натуры, тамъ мы наблюдаемъ чрезвычайно любопытное явленiе: несмотря на болезненность своего физическаго организма, разрушеннаго раннимъ разгуломъ, въ душе своей поэтъ до конца дней остается свежимъ, здоровымъ реалистомъ, объективно воспринимающимъ и точно воспроизводящимъ окружающую его действительность - вдобавокъ, съ большою наклонностью къ здоровому, безобидному, незатейливому юмору, безъ всякихъ претенцiозныхъ "невидимыхъ" слезъ за видимымъ мiру смехомъ.
Юмористическiя либо отзываются о нихъ презрительно, а редакторы изданiй сочиненiй Полежаева запрятываютъ эти пьесы въ самый конецъ {Такъ поступилъ и г. Ефремовъ. Впрочемъ, разделенiе стихотворенiй Полежаева на отделы въ его изданiи вообще лишено какого-нибудь руководящаго принципа и совершенно хаотично.}.
Эти же самыя черты - здоровый, мощный реализмъ въ соединенiи съ безобиднымъ здоровымъ юморомъ представляютъ собою именно наиболее характерныя черты зрелаго подходилъ къ Пушкину такъ близко, какъ именно Полежаевъ.
Этою конгенiальностью натуръ обоихъ поэтовъ всего лучше и объясняется тотъ фактъ, что вне всякаго знакомства, вне личнаго общенiя съ Пушкинымъ и съ его ближайшимъ кружкомъ, одиноко стоявшiй юный поэтъ Полежаевъ, къ сожаленiю, чрезмерно поддался фатальному для него влiянiю пушкинской музы ранняго перiода - и въ этомъ отношенiи нельзя не пожалеть, что Полежаевъ не родился позднее, и что онъ со своею конгенiальностiю Пушкину встретилъ образцами - произведенiя Пушкина - не зрелыя, а еще раннiя, отъ которыхъ тотъ самъ потомъ нередко открещивался. Отражая въ себе, съ одной стороны, влiянiя иноземныхъ писателей и обветшалой русской словесности XVIII в., Полежаевъ, съ другой стороны, какъ въ фокусе собралъ и разрозненныя черты мiровоззренiя молодого Пушкина, отрицателя "афея", въ своемъ первомъ крупномъ и очень оригинальномъ, но писанномъ небрежными стихами произведенiи "Сашка". Но это весьма сильное пушкинское влiянiе ничуть не помешало Полежаеву отпечатлеть въ той же поэме индивидуальныя черты своего собственнаго таланта. После перелома въ судьбе Полежаева, после 1826 года, дороги обоихъ поэтовъ расходятся, и Полежаевъ, оставивъ подражанiе, идетъ своимъ путемъ, поскольку вообще онъ продолжаетъ заниматься поэзiею, - хотя въ отношенiи формы и стиха остается все-таки ученикомъ Пушкина. Полежаевъ все время сохраняетъ добрыя и восторженныя чувства по отношенiю къ своему прежнему образцу. Смерть Пушкина пробудила въ Полежаеве съ новою силою чувства преданности и поклоненiя, и онъ, нося уже смерть въ собственной груди, излилъ свою скорбь въ ряде возвышенныхъ стихотворенiй, объединенныхъ подъ общимъ заглавiемъ "Венка на гробъ Пушкина". Таковы отношенiя Полежаева къ Пушкину, поскольку мы можемъ определить ихъ на основанiи внимательнаго изученiя сочиненiй Полежаева и бiографическаго о немъ матерiала.
Проф. .
Примечания
1) Стр. 59. Цитаты приводятся по Ефремовскому изданiю.
2) Стр. 316--317.
3) Вместе съ ("Вестникъ Европы" 1899 г., No 8, стр. 865--866) и Б. В. Никольскимъ ("Историческiй Вестникъ", т. 77, стр. 204) я отношу эти стихи къ И. С. Баркову. Л. Н. Майковъ Д. И. Хвостова, потому что далеe, въ "Городке", въ стихахъ 382--386, говорится опять о Свистове и утомительномъ его чтенiи. Но Л. Н. Майковъ какъ бы забываетъ, что дело идетъ о содержанiи "сафьянной тетради, где были собраны "сочиненья, презревшiя печать", т. -е. нецензурныя: политическiя и эротическiя, а именно, ненапечатанныя сатиры князя Д. П. Горчакова"Виденiе на берегахъ Леты" К. Н. Батюшкова, "Опасный соседъ" В. Л. Пушкина, "Трумфъ" и, наконецъ, барковщина. Какъ же въ эту компанiю могъ попасть благонамеренный Д. И. Хвостовъ, не занимавшiйся ни эротикой, ни политикой?
4) Стр. 211; ср. стр. 534 и 540. Впрочемъ, заметимъ, что принадлежность этого стихотворенiя Полежаеву не совсемъ установлена.