Пушкин А.С.: Эро. Критическое обозрение русской литературы, помещенное в "Revue Enciclopedique"

Критическое обозрение
русской литературы, помещенное
в «Revue Enciclopédique»

<...>Я уже сказал, что русские, будучи удержаны в стремлении своем обстоятельствами самыми неблагоприятными для успехов просвещения, долженствовали заимствовать знания с той точки, до коей оные достигли у соседственных народов, когда избавились наконец от продолжительного ига татар. Но от сего обязательства или от сей удобности иметь литературу уже совершенно образованную не могло ли также произойти важного неудобства, и не должно ли приписывать сему случаю недостаток, коим можно вообще упрекать русских писателей, то есть отсутствие оригинальности, сего качества, которое единственно может продлить существование литературы за пределы той эпохи, в которую она оказывала свое влияние? Я готовлюсь уже к восстанию против меня народного самолюбия для опровержения сего предположения, которое русские почтут обидным и за которое могут меня обвинить в предубеждении. Итак, я заставлю говорить одного из их соотечественников: они, конечно, не отстранят свидетельства человека, равно сведущего в обеих литературах и долгое время занимавшего в России значительную должность по части общественного воспитания. Следующие строки суть извлечение из одного письма к французу, десять лет жившему в России, который, с того времени, посвящал часть своих досугов на изучение языка и словесности, доставлявших ему часто истинное наслаждение¹. «Предприятие ваше, совокупить в одну книгу различные русские стихотворения, переведенные уже вами и те, кои вы намереваетесь передать на ваш язык, конечно, есть самый естественный способ пробить себе новую тропу на поприще литературы, и составляющееся теперь совместничество для достижения одной цели должно произвесть соревнование, могущее обратиться в вашу пользу². Вы желаете, чтобы я указал вам на наши оригинальные произведения, дабы избегнуть неудобств, замеченных вами после первых опытов. Не скрою от вас, что подобное обязательство превышало бы мои силы, и я полагаю даже, что тот, кто возьмется за это, наложит на себя многолетний труд, ибо оный требует знания всех языков Европы, равно и различных литератур, на кои мы налагали сбор. Русские не ограничивались переводами, подражаниями и копиями с французских писателей: они заимствовали у всех народов Европы и даже не оставили Востока в пренебрежении^*1. Если бы надлежало показать, что принадлежит им собственно, то подобное дело было бы весьма продолжительно, трудно и утомительно. Я опасаюсь даже, чтобы заключение не было предосудительно для нашей славы. По моему мнению, за исключением некоторых стихотворений Ломоносова, большего числа стихотворений Державина, многих басен Хемницера и Крылова, русская литература не представляет ничего достойного чести перевода, и если мы владеем другими отличными произведениями, то не по достоинству изобретения им принадлежат одобрения знающих судей, но по выражению, по новости оборотов и по искусному употреблению различных форм нашего языка^*2. Впрочем, не в этом ли состоит главное достоинство Лафонтена, Расина, Буало и Делиля? Наши писатели подверглись упреку за то, что почерпали из одних источников с сими великими гениями, что не старались сблизиться с первобытными образцами, а подражали подражателям древних. Когда обкрадываешь славного писателя, говорит Вольтер, то надобно уже его убить; а мы вовсе не имеем знаменитых преступников, могущих похвастаться подобными смертоубийствами⁵^*3 может быть опасен для его знаменитости, ибо, обнажив его от собственного колорита, предполагая, что замена вознаградит потерю, чт( найдут в мыслях, ходе, плане, расположении и порядке лучших его произведений? Увидят только блуждающее воображение, много дурного вкуса, и в итоге уродливости^*4. После сего посудите сами, выиграет ли он от перевода. У нас есть молодой поэт Александр Пушкин, который сделался известным произведениями, изобличающими отпечаток великого таланта и порывов оригинальности; но стихотворения его рассеяны по разным журналам и лучшие хранятся еще в его портфёйле, хотя копии с оных быстро размножаются и украдкою обращаются в наших обществах. Этот новый Протей, ибо он умеет облекаться во все образы, обещает быть первостепенным поэтом^*5 ⁶».

Читатели останутся нам благодарными, может быть, за сии общие исследования, коими мы почли обязанностию начать разбор творения, посвященного автором литературе, так сказать, вовсе еще новой в Европе или по крайней мере известной только весьма немногим. Давно уже обещали мы им «Известие о русской литературе»; краткие подробности, в кои мы входили теперь, и те, кои были помещены нами год уже тому назад в статье о подражаниях русским басням Крылова на французском и италиянском языках⁷ , послужат им предварительными сведениями, а нам — точкою начала для труда, от коего мы не отказались, но который требует продолжительного изучения, тщательных изысканий и более распространения, нежели мы можем здесь дать оному^*6. Перейдем теперь к разбору творения г-на Дюпре де С.-Мора.

^*1 Что русские подражали, переводили, списывали французских писателей, это совершенно справедливо; но не думаю, чтобы труд показать собственно нам принадлежащее в нашей литературе требовал знания всех языков и словесностей Европы. К сожалению, мы ограничивались жатвою на поле одной французской поэзии и сборы наши с других литератур мало нас обогатили. С немецкими писателями нас несколько познакомил Жуковский; с англичанами он же, и то весьма немного; о древних мы почти и не думали, не говоря уже об италиянской, испанской и проч. литературах Европы, и если есть у нас переводы образцовых творений сих народов, то они сделаны с французского, писаны слогом устаревшим и никем не читаются. К изучению восточных языков мы обратились весьма недавно, и оно не имело еще ощутительного влияния на нашу словесность: Восток мы еще более Запада оставляли в пренебрежении. Если мы поставлены событиями в такое положение, что должны заимствовать знания и просвещение в той степени, которой оные достигли у соседственных народов, нам надлежит обогатиться всеми сведениями, опытами веков и роскошью просвещения Запада; сродниться с произведениями пламенного воображения восточных народов, имевших столько влияния на судьбу нашего государства; почерпать вдохновение в летописях народа, в подвигах, событиях и нравах многочисленных племен русского царства и, излагая мысли и чувствования языком мощным и свежим, облекать наши творения в формы образованной словесности. Таким образом литература наша может сделаться оригинальною, европейскою и приобретет права жить в веках. Прим. пер<еводчика>.

^*2 Можно прибавить еще к сим четырем оригинальным писателям, о коих говорит наш русский корреспондент, Хераскова, сочинителя двух эпических поэм: «Россиада, или Покорение Казани», коей весьма хороший разбор, писанный одним французом, г-м Базеном, генерал-маиором в русской службе, находится в «Антологии» г-на Дюпре-де-Сен Мора, и «Владимир, или Христианство, введенное в Россию», и исторической поэмы «Сражение при Чесме»; Боброва, автора описательной поэмы «Таврида»; трагических поэтов — Сумарокова, Княжнина, Озерова, Крюковского Фон-Визина, коим обязаны трагедиями «Хорев», «Синав и Трувор», «Лже-Димитрий»; «Росслав», «Владислав», «Смерть Олега», «Димитрий Донской», «Пожарский», «Елизавета (дочь Ярослава)» и комедиями «Бригадир» и «Недоросль», все пиэсы, как видно, содержание национальное³; наконец, многих других сочинителей, коих произведения в роде менее возвышенном почерпнуты также из русской истории и нравов и обычаев их народа. Разумеется, что мы говорим здесь только о поэтах, ибо в других отраслях словесности, коими занимались русские, вообще можно найти более оригинальных писателей. Прим. соч<инителя>.

должно признаться, весьма ошибочно увеличил это число. В сочинениях Сумарокова, Княжнина и проч., даже Озерова, кроме русских имен, ничего нет национального; и за исключением комедий Фон-Визина, в сем списке трагедий и поэм более всего оригинальности находится, может быть, в «Херсониде» Боброва⁴. — Упоминая о «Владиславе» Княжнина, автор, вероятно, разумел трагедию его «Владисан»; «Смерть Олега» также не находится в сочинениях Озерова и, как говорят, истреблена им самим; «Елисавета», Крюковского, издана после смерти автора и не что иное, как подражание. Прим. пер<еводчика>.

^*3 Здесь говорится о Жуковском«Певец во стане русских воинов», за которую император Александр пожаловал ему ежегодный пенсион в 4 т. руб. — Прим. соч<инителя>.

^*4 Этот самый поэт, коего соотечественники именуют романтическим, подражал особенно немецким писателям. Он поставил в чести у русских , давно уже оставленную французами, но которая считает многочисленных приверженцев в Англии и Германии, где, впрочем, она не имеет тех форм, как у нас. Прим. соч<инителя>.

Большая часть стихотворений Жуковского суть переводы или подражания, и главное, собственное его достоинство состоит в прелести языка и в искусстве, с коим он умел, так сказать, присвоить нам разнообразные творения знаменитых германских и английских поэтов и сроднить их с нашею словесностию; конечно, для сего надобно иметь великий талант, и Жуковский владеет им неоспоримо, но, обнажив его сочинения от собственного их колорита, все прочее не принадлежит уже ему, а следовательно, и упрек за недостатки в составе не может к нему относиться. В небольшом же числе собственных произведений Жуковского, наприм. в «Светлане», в некоторых местах «Певца во стане воинов» и других, находятся красоты оригинальные, и в составе сих пиес, основанных на поверьях, предрассудках и обычаях народных, вовсе нет уродливости. Прим. пер<еводчика>.

^*5 Смотр. Rev<ue> Encyc<lopédique> Т. XXX, в июньской книжке, стр. 819-821, объявление о последней поэме сего сочинителя «Бахчисарайский фонтан», переведенной французскими стихами г-м Шопеном, и проч. — Прим. соч<инителя>.

А. Пушкин исполнил в полной мере обещание быть первостепенным поэтом. Пять изданных им поэм свидетельствуют о разнообразии и силе его гения, зреющего беспрестанно; но, судя по напечатанному отрывку из его трагедии «Борис Годунов» и по отзывам сведущих людей, читавших сие произведение в манускрипте, можно и теперь еще сказать, что лучшие его творения, долженствующие упрочить его славу и звание оригинального поэта, хранятся еще у него в портфейле. — <еводчика>.

^*6 Сия статья, коею мы почли нужным начать разбор творения г-на Дюпре де Сен-Мора, была давно уже написана и даже известна в России, когда вышел «Этнографический атлас» г-на Бальби, в коем с пользою можно заимствоваться из «Взгляда на русскую литературу», доставленного русским писателем⁸. Мы с удовольствием заметили, что встретились с ним во многих суждениях о творениях его соотечественников. Он мог войти в большие подробности, нежели мы, и наименовать несколько писателей более. Для дополнения нашей картины и дабы отдать долг справедливости, мы прибавим здесь имена и Строева, кои равно оказали хорошие услуги словесности. — Многие молодые писатели, между которыми замечают Баратынского, готовятся идти по их стопам. <инителя>.

Признаюсь, что я не имел в руках атласа г-на Бальби, но судя по тому, что сказано о нем в № XI «Московского телеграфа», я никому не советовал бы почерпать сведения о русской литературе из помещенного в сей книге «Взгляда» на оную, хотя сей взгляд и писан каким-то русским дворянином и словесником; особенно же надобно остерегаться прибавления к оному составленного г-м Нейенкирхеном, где между прочим лучшими русскими трагедиями показаны «Марфа Посадница», соч. Иванова, «Персей», соч. г-на Ростовцова и «Сафо», соч. г-на Сушкова, а главнейшим поэтом — г-н Филимонов! Из прибавленного в сем последнем замечании списка новейших русских писателей можно полагать, что оный заимствован из атласа г-на Бальби, ибо сочинитель хотел говорить только об одних поэтах, а тут находятся имена г-д Нарежного, Каченовского, Калайдовича, Строева и проч., кои, конечно, оказали важные услуги нашей литературе, но первый писал повести, другие занимались отечественною историею, древностями и проч. и ни один из них не известен как поэт. Баратынский грусти, могут стать наряду с элегиями А. Пушкина, хотя имеют различный с ними характер. Стихотворения его вообще отличаются глубокими чувствами и точным выражением: его можно назвать анатомиком души человеческой. «Эда», «Пиры», «Череп», «Истина», «Послание к Гнедичу» и другие произведения сего поэта дают ему право на весьма почетное место на нашем Парнасе. О Грибоедове я не говорю, ибо из комедии его «Горе от ума» был напечатан один только небольшой отрывок⁹, следовательно, иностранный писатель не мог достойно о нем судить. Прим. пер<еводчика>.