Наши партнеры
Купить септик с установкой под ключ

Полевой. "Полярная звезда", карманная книжка на 1825 год ..


Н. А. ПОЛЕВОЙ

«Полярная звезда», карманная книжка на
1825 год, для любительниц и любителей
русской словесности,
изд. А. Бестужевым и К. Рылеевым.

СПб. in 16. 367 стр.

<Отрывок>

<...> Стихи. Как силен, увлекателен пример таланта великого! Пушкин, чарующий нас своими поэмами, как будто вызвал на труд других, дремавших над элегиями и песенками. В нынешней «Полярной звезде» находим обещание трех отличных наших поэтов, каждого на одну, иного на три поэмы, т. е. находим отрывки из трех, начатых, но еще не изданных поэм гг. Рылеева, Языкова и еще одного поэта1. Первый, недавно издавший «Войнаровского», напечатал три отрывка из новой поэмы своей «Наливайко». Сильные мысли и правильные, чистые стихи составляют достоинство особенно одного из сих отрывков: «Исповедь Наливайки». В отрывке из поэмы г. Языкова «Разбойники» более огня, смелости выражений и поэтической жизни. В отрывке из повести «Эда» отзывается какая-то унылость, мечтательность, которою ознаменованы все творения певца «Эды». Отдаем полную справедливость все трем. Кстати сказать здесь несколько слов тому рецензенту, который не верил замечанию нашему, что почти все ныне подражают Пушкину2. Пусть он рассмотрит отрывки из трех поэм в «Полярной звезде»: не родня ли они поэмам Пушкина, не говоря о том, что и самое желание писать поэмы возбуждено у нас примером Пушкина3? Повторяем, что талант трех упомянутых нами поэтов неопровержим; но Пушкин недостигаем никому, по крайней мере доныне. В «Полярной звезде» помещены два отрывка из двух его новых поэм «Цыгане» и «Братья-разбойники». В первой обрисована только картина цыганского табора — живая, яркая; но другой отрывок... не сказывайте имени поэта, читайте стихи его — и всякий вам скажет, что кроме Пушкина некому написать их. Хвалить можно, но лучшая похвала «Братьям-разбойникам» будет, если кто-нибудь разберет каждый стих и вникнет в силу, красоту, новость мыслей и выражений. Каким волшебством постигает Пушкин тайну силы слов, как умеет внушить участие, вдохнуть чувство разбойнику: поэт забыт — мы слышим, как разбойник, ночью, в кругу страшных товарищей, рассказывает им:

Я старший был пятью годами

И вынесть больше брата мог.

В цепях, за душными стенами

Я уцелел — он изнемог.

С трудом дыша, томим тоскою,

В забвенье, жаркой головою

Он умирал, твердя всечасно:

«Мне душно здесь... я в лес хочу...

Воды, воды!...» но я напрасно

Страдальцу воду подавал:

Он снова жаждою томился,

И градом пот по нем катился;

В нем кровь и мысли волновал

Жар ядовитого недуга;

Уж он меня не узнавал

И поминутно призывал

К себе товарища и друга.

Он говорил: «Где скрылся ты?

Куда свой тайный путь направил?

Зачем мой брат меня оставил

Не он ли сам от мирных пашен

Меня в дремучий лес сманил,

И ночью там, могущ и страшен,

Убийству первый научил?

Один гуляет в чистом поле,

Тяжелым машет кистенем

И позабыл в завидной доле

Он о товарище своем!..»

Докучной совести мученья:

Пред ним толпились привиденья,

Грозя перстом издалека.

Всех чаще образ старика,

Ему на мысли приходил;

Больной, зажав глаза руками,

За старца так меня молил:

«Брат! сжалься над его слезами!

Мне дряхлый крик его ужасен...

Пусти его — он не опасен;

В нем крови капли теплой нет...

Не смейся, брат, над сединами,

Смягчит за нас он Божий гнев!..»

Я слышал, ужас одолев;

Хотел унять больного слезы

И удалить пустые грезы.

В тюрьму пришедших из лесов,

То слышал их ужасный шепот,

То вдруг погони близкий топот,

И дико взгляд его сверкал,

И весь как лист он трепетал.

То мнил уж видеть пред собою

На площадях толпы людей,

И страшный ход до места казни,

Без чувств, исполненный боязни,

Брат упадал ко мне на грудь.

Так проводил я дни и ночи,

Не мог минуты отдохнуть,

Но молодость свое взяла...

Содрогаешься, читая мучения совести, видя, кажется, убийцу и привидения толпою окрест его!

Слова:

«Мне душно здесь... я в лес хочу...»

«Цыгане» говорят об ней с восторгом. В каждом новом творении видно, что гений Пушкина мужает. Разнообразие его изумительно: можно ли поверить, что тот же поэт, который в изображении разбойника заставляет трепетать, умел в «Руслане и Людмиле» очаровать нас картиной русской старины, в «Кавказском пленнике» — мечтательностью любви и пресыщением сердца, в «Бахчисарайском фонтане» — всею роскошью восточного вображения, в «Онегине» — картиною светской жизни; в «Цыганах» переселяет он нас еще в новый мир... <...>

Примечания